Статьи из журнала «Компания» - Дмитрий Быков

И это главная претензия к президенту, заставляющая всерьез мечтать о том, чтобы он не ходил на третий срок.

Дело в том, что даже самый упертый прагматик обязан думать о будущем — иначе он не лидер страны, а всего лишь менеджер. А тот, кто думает о будущем, обязан создавать в стране живую среду для тех, кто его заменит. Он должен пестовать не конкретного преемника, о котором мы все гадаем, а питательный бульон, в котором эти преемники будут с удовольствием роиться, спорить, оглядываться на соперника, предлагать варианты будущего и совершенствоваться под прицелом общественной критики. Ничего подобного в России сегодня нет. Даже ельцинское безрыбье, пустырь второй половины девяностых, на котором все сколько-нибудь интересное и несервильное немедленно затаптывалось, кажется цветущим садом по сравнению с эпохой позднего Путина, в которой вообще не на чем взгляду отдохнуть. Мне скажут, что Путину не до того, что он гораздо больше озабочен внешнеполитическими или военными проблемами, — но в этом-то и драма. Потому что внешнеполитические проблемы по сравнению с созданием нетошнотворной, адекватной, креативной среды в собственной стране — вещь абсолютно левая. Оставление Путина на третий срок — это не только ставка на самого здравого и сдержанного политика в стране (что хорошо), но и еще четыре года прогрессирующего безрыбья (что отвратительно). Это означает всего лишь отсроченную катастрофу. Ибо Путин — истинный консерватор, настроивший всю Россию на консервацию, — есть именно наш общественный договор об отсрочке. А оттянутая пружина бьет больней.

В общем, как говаривали на Украине три года назад, «хай гирше, але инше» — хуже, но иначе. В их случае это оказалось провальной тактикой. Но ведь Украина — не Россия.

16 апреля 2007 года 

№ 14(459), 16 апреля 2007 года

Найти вредителя!

В наш лексикон вернулось слово «вредительство» — универсальное объяснение техногенных катастроф и производственных незадач. Все, как в «Гамлете»: «Предательство! Сыскать!». А кого сыщешь, ежели оно кругом?

Ничего удивительного тут нет: одна из главных характеристик любого тоталитаризма — неизменное наличие виновного. Если виновных нет, их назначают. Эффективность тоталитаризма заключается именно в том, что на каждый вызов следует немедленная и конкретная реакция. Так что дело не только в страхе, который, конечно, витает над всеми (потому что всем понятно, что крайним оказаться может любой — доказательствами эта система себя не утруждает). Дело еще и в том, что ничто не уходит в песок. Взрыв на шахте? Вредители, коварно сломавшие аппаратуру. Недовыполнение плана? Опять же вредители, растлившие моральный климат в коллективе и вдобавок нарочно занизившие показатели. Губернатор Кемеровской области Аман Тулеев по итогам расследования взрыва на шахте «Ульяновская» сказал: «Четвертовать их надо!». Кого? Естественно, тех, кто ради эффективности пренебрег техникой безопасности. Оказывается, некто вскрыл британскую аппаратуру, замеряющую уровень метана в шахте, и нарочно этот уровень снизил, чтобы продолжать угледобычу. Не очень представляю, кто мог пойти на столь самоубийственное дело, ибо любой шахтовладелец отлично понимает, чем чревато вмешательство в работу английской аппаратуры, замеряющей уровень метана. Не для того ее, наверно, закупали, чтобы вмешиваться. Больше того: человек, устанавливающий эту аппаратуру, как раз находился в шахте в момент взрыва. Но речь не о достоверности обвинений, а об их типичности. Живо вспоминаются процессы 1937–1938 годов. Вредители устраивали аварии и выводили из строя технику. У нас сейчас некоторый напряг с вредителями — бывшие руководители «партии и государства» до 2008 года обеспечены неприкосновенностью, а после их, я думаю, нелегко будет найти; но, в принципе, мне не так уж сложно представить каспаровско-касьяновские банды, устраивающие аварии в шахтах и ломающие английскую аппаратуру.

При тоталитаризме главное — найти конкретного виновника и добавить к числу жертв новую: никому не легче, конечно, но видимость порядка соблюдена. При свободе есть некоторый шанс разобраться в ситуации и найти не виновника, но причину — однако поиск причины все-таки требует времени и компетентности, а разбираться во времена свобод уже некому и некогда: одни деклассированы, другие воруют. Поэтому шахты взрываются и будут взрываться примерно с одинаковой частотой — как при тоталитаризме, так и во времена кратковременных оттепелей. Просто при тоталитаризме во всем виноваты вредители (ликвидация которых никогда еще не помогала исправить положение), а при свободе виноваты все и никто (что, может, и гуманнее, но тоже мало помогает в плане техники безопасности).

Сегодня «крайними» сделаны владельцы «Южкузбассугля» — оно и понятно, не Тулееву же признавать себя виновным за происходящее в крае. В том и беда, что поиск виноватого и выдумывание максимально серьезного наказания для него — самое любимое российское развлечение во времена «государственничества». Но к государственности такой подход не имеет никакого отношения — он-то и есть самое настоящее вредительство. У нас сейчас не так хорошо с демографией, чтобы устраивать новые массовые прореживания населения.

Значит ли это, что «Южкузбассуголь» ни в чем не виноват? Не значит, конечно. Все виноваты. Жаль только, что правду об истинных виновниках трагедии — равно как и об истинных ее причинах — мы услышим на каком-нибудь десятом покаянном съезде «Единой России». Да и то оглашать этот секретный доклад будут только членам партии, поэтому СПС, например, так ничего и не узнает.

20 апреля 2007 года

№ 15(460), 23 апреля 2007 года

Хотелось жить

При Ельцине все время что-то происходило. При Путине тоже происходит, но мы об этом не знаем и знать не хотим. Путин с поразительной, беспощадной ясностью обнажил бессмысленность всего. То есть будет так, как надо, даже если все мы, включая исполнителей, отлично все понимаем и совершенно этого не хотим. При Ельцине, наверное, все шло так же — большинство его решений представляются сегодня неизбежными, единственными, часто просто вынужденными. Но ощущения собственного бессилия, как ни странно, не было. Хаос — да, был, покруче, чем сейчас. Полный правовой беспредел. Произвол и взяточничество. Преступность и попустительство. Но ощущения, что от тебя ничего не зависит, что ты обречен и раздавлен, — не было. А теперь, вот поди ж ты, все выглядит гораздо цивильнее: нет уличных перестрелок, открытого бандитского произвола, пьянства в Кремле и разгула в приватизированных дворцах… Но гнетущее, мерзкое чувство полной бессмыслицы всех наших дел и начинаний — наличествует. И жить хочется гораздо меньше, чем при Ельцине, — хотя и стало легче, кто бы спорил.

Объяснить, почему это так, — несложно. Дело в том, что у всего происходящего в девяностые годы был конкретный виновник — Ельцин Борис Николаевич. Хоть он и заявил однажды, что во всем виноват Чубайс, — но мы-то знали, кто привел Чубайса. Ельцина упрекали во всем — в свободе и несвободе, беззаконии и произволе, катастрофическом обнищании одних и столь же катастрофическом обогащении других, — он был ответчиком за все, потому что и брал эту ответственность. И даже, кажется, получал от этого удовольствие. Вот уж кто был государственником от слова «государь»: папа, хозяин, начальник. И проявлялась у него эта ответственность — случай уникальный в российской истории — не в самовозвеличивании, не в увековечивании себя. Напротив, он делал все возможное, чтобы вызвать на себя огонь и ярость, принимая самые непопулярные решения и нимало не заботясь о том, что и как о нем говорят. Ни один журналист при Ельцине не то что не пострадал от его цензуры, но даже и не подумал о такой возможности. От киллеров, от беззакония, от местных властей — да сколько угодно; но чтобы от Ельцина или по его инициативе — никогда. Он не боялся быть тут самым плохим, самым непопулярным и во всем виноватым. А когда есть на кого свалить — жизнь гораздо приятнее, согласитесь.

При Ельцине еще была иллюзия: вот убери Ельцина — и что-то изменится. И есть разница, кто на троне: он или Зюганов, Лужков или Путин… Это сегодня стало понятно, что кого ни поставь — он будет делать все одно и то же, повинуясь не личной воле и не пожеланиям окружения, а темной логике истории, бездуховного, бесчеловечного и циклического процесса. А тогда казалось, что от Ельцина что-то зависит. А значит — и от нас. И хотелось жить — пусть даже ему назло, ради борьбы с ним (многие так и жили, и были счастливы). Это было время смыслов. Каждое слово что-то значило. Сегодня они неотличимы.

Страна, говорил психолог Борис Кочубей, приобретает контуры правителя и перенимает его черты. При Сталине усваивает его маниакальную подозрительность и восточную изощренную жестокость, при Хрущеве — глуповатость, доброжелательность и спонтанность, при Брежневе — интриганство и сонливость… При Горбачеве мы не знали и не понимали себя, но сильно уважали — в точности, как он. А при Ельцине мы просто были сильными и значительными людьми, неспособными устроить собственную жизнь, но участвующими в истории. Как он.