Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Следующим утром Андрей с Жеминой поехали в больницу за Юмисом-того уже подлатали и отпускали на амбулаторное лечение. Барон топтался под окнами с узелком в руках, и, когда Андрей вернулся, мы попрощались со всем двором и выкатили на шоссе.

Вчерашний чугунный день кончился, по-настоящему, только в середине пути, когда мелькание зеленых сосен и красных черепичных крыш сложилось в простую радостную мелодию. Столица жила своей жизнью, и по улицам ходили с неприступным видом нарядные девушки, весьма интересовавшие моих спутников с сугубо этнографической (по крайней мере, они так утверждали) точки зрения. Они глубокомысленно обсуждали по ходу движения длину ног, качество волосяного покрова и предполагаемый темперамент туземок, пока я, чувствуя навязанную мне роль неодушевленного предмета, вскипала медленно, но верно. Тут они еще поддали жару, и я поняла, что надо мной методично и согласованно издеваются, то есть получают два удовольствия сразу. Одного из них — моей возмущенной реакции — я тут же их и лишила.

На главной улице с хорошо знакомым по всем городам нашего еще нерушимого Союза названием мы быстро нашли маленькое кафе с низкими потолками, а потом отправились на главную площадь, где ослепительно белые здания выглядели игрушками, увеселявшими гигантов в железных кольчугах, пока те не дрались между собой тяжелыми мечами с узорчатыми рукоятками. На Пионерской улице стояла такая же игрушечная красная церковь, но пионерам ходить туда строго воспрещалось. Для них тут же на углу высилась башня, всесоюзно известная по пионерским играм юного Электроника и его недруга с подозрительным именем Урий.

Мальчики отправились в картинную галерею, а я осталась сидеть в сквере, поскольку уже дважды бывала в этом музее и каждый раз получала озноб и непонятное кожное раздражение. Видимо, в стылом воздухе этого большого каменного мешка жила какая-то специфическая микрофлора, и я ей решительно не нравилась. Рисковать собой сейчас, когда мир оказался переполненным пышноволосыми валькириями, не хотелось.

Мы оттранспортировали Барона к художественному общежитию, удостоверились, что его усыновили, и отправились на поиски ночлега. Решили заночевать прямо в машине в самом центре города у реки, где на другом берегу громоздился холм с широкой каменной башней. Идея была не из лучших, но альтернативным вариантом служила ночевка в пригородных рощах, а это представлялось менее определенным и требовало большего времени.

Выбранное местечко выглядело на удивление диковатым и безлюдным, но, едва мы стали раскладывать сидения и гнездиться, как мимо промчалась огромная собака-боксер с многорядным металлическим монисто на шее и бухнулась с разбегу в воду. Когда вслед за ней к реке с криками: «Дольче, стой!» промчался джентльмен лет сорока в безукоризненном костюме, собака уже вернулась на берег без монисто. Спустя пять минут появился «Москвич» с московским номером, из машины вышла нарядная дама, и они с джентльменом пустились критиковать действия своей мокрой суки.

Андрея разобрало любопытство, и он отправился к реке с намерением предложить свою помощь.

После недолгих переговоров он разделся и принялся нырять в экологически грязную городскую воду. Наконец, раздались крики: «Ура!», и Андрей потряс в воздухе чем-то металлическим. После того, как Андрей переодел мокрое, странная троица приблизилась к нашему бивуаку, причем все, включая собаку, выглядели весьма довольными.

Оказалось, соотечественники приехали в местную столицу по важнейшему делу. Предполагалось их красавицу спарить с лучшим республиканским кобелем той же спортивной породы. Списывались полгода, и на свадьбу родители явились разодетые в пух и прах, развесив на шее невесты иконостас с выставочными медалями. При первых признаках ухаживания девочка встревожилась, а при вторых — уже мчалась по улице к реке, протаранив квартирную дверь.

Потеря иконостаса была кошмарной утратой, и нашедшего ожидало недурное вознаграждение.

Антонина Федоровна и Леонид Валентинович остановились у своих дальних родственников во временно пустующей, в связи с летними отпусками, трехкомнатной квартире. Узнав о нашей ситуации с ночлегом, они предложили нам занять на пару дней одну из комнат. Андрей вопросительно посмотрел в мою сторону.

Возможность принять душ — вот что оказалось решающим, и я сказала, что мы почтем за честь ночевать под одной крышей с такой гордой и независимой феминисткой.

Неожиданно подвернувшееся жилье оказалось недурно обставленной квартирой с очень просторной ванной. Наши благодетели предложили располагаться и сказали, что оставляют нас с Дольче на пару часов, отправляясь с извинениями к республиканскому кобелю. Собака тут же улеглась спать под дверью, а мы, поглядев друг на друга, помчались наперегонки занимать ванную. Я оказалась первой и быстро щелкнула задвижкой, а неудачник начал было жалобно подвывать под дверью, но ему без задержки ответили из-за угла встревоженным лаем. Укушенный мужчина уже не годился на многое, включая управление рулем и столовыми приборами, поэтому пришлось отпереть дверь.

— Ну что ж, — сказал Андрей, входя в душистую пену, — с остальными задвижками я справлюсь сам.

На мой взгляд, это была нетрудная задача, но мой любимый отнюдь не спешил воспользоваться открывшимися возможностями. Настойчиво и нежно он увлекал меня в такие беспредельные пропасти, где, как ненужная шелуха, слетали все мои роли в этом мире, кроме одной. Я поняла это, когда и сама стала черной космической пропастью, с беспощадной жадностью захватывающей все боевые корабли своего вечного противника.

Но звездные войны иногда кончаются временным перемирием, и Андрей отнес меня в спальню, уничтожив шваброй следы сражения.

— Отдохни немного, я бы и сам не прочь, но светские обязанности, увы! — сказал он, быстро одеваясь к столу.

Наши случайные хозяева были приятно удивлены бутылочкой грузинского вина и соответствующим съестным антуражем, припасенными нами загодя для вечернего ночлега у реки. И вообще, увидев не разграбленную квартиру и целехонькую Дольче, они, вероятно, испытали определенное облегчение от своего легкомысленного поступка. Общая беседа, однако, началась несколько необычно, поскольку сегодня были сороковины моей бабушки, и мы сообщили об этом своим собеседникам.

Леонид Валентинович занимался какими-то сложными научными исследованиями в непонятной никому области знаний, а Антонина Федоровна преподавала сопромат в техническом вузе. Этой женщине, видимо, искренне нравилось преодолевать сопротивление материалов, и она уже отлично водила приобретенный недавно автомобиль. Муж был озабочен предстоящей защитой докторской диссертации, и получать права ему было некогда.

Мужчины стали обсуждать диссертационные проблемы, потом перешли к пакту Риббентропа — Молотова и текущим политическим событиям. Пока джентльмены гарцевали друг перед другом, соревнуясь в компетентности, изяществе формулировок и совершенстве социальных адаптаций, я внимательно слушала рассказ об особенностях собачьего воспитания, и свирепое личико медалистки начинало казаться уже приятным и дружелюбным. Несмотря на крайнюю занятость, ближайшие уши джентльменов слегка отвисали в дамскую сторону, и в этот момент они казались родными братьями.

Антонина Федоровна походила нежным овалом лица и слегка вздернутым носом на американскую киноактрису Кэтлин Тернер. Она явно была из породы трудяг, но ей нравилось выходить из новенького автомобиля в длинной шубе с породистой собакой на поводке у Большого театра, и мелкие спекулянты театральными билетиками почитали за честь принять купюры из холеных бриллиантовых рук такой шикарной дамы. Это был ее собственный малый театр, абсолютно не влияющий, впрочем, на твердость политических установок.

— От добра добра не ищут, — сказала она мне, хотя весь Союз уже стоял на ушах, ожидая перемен.

Оценить это утверждение по достоинству можно было только несколько лет спустя, когда соль, сахар и спички исчезли без объявления войны, и радужные мечты о капитализме, как о теплом загнивающем месте, где все сидят на своих местах, только хорошим работникам платят гораздо больше, чем плохим, разбились в пух и прах.

На вопрос, чем же меня так привлекает отдых в Пакавене, я ответила, что меня радует резкая смена двух жизненных систем — зимней официальной, со строго установленными правилами игры, иерхахическими барьерами и теплым унитазом, и летней, где все относительно, и нет дистанции между людьми, где слегка вникаешь в великие деревенские хлопоты, слегка занимаешься бытом, но по-настоящему волнуют только две вещи — застольная беседа и любовные переживания (последние два слова джентльмены уловили, и их уши вспухли до чудовищных размеров). Пакавене — очень красивая декорация для летнего карнавала, а в ее лесах, где нет высокой густой травы, примятой ранними грибниками, всегда кажется, что ты прошел первым.