Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

В этом году у них было подобие вечного праздника, потому что неизвестно откуда взявшийся Янькин племянник продал дом усопшей матери и явился с полученной суммой денег к тете устроить поминки. Он занял чердачок сарая, и беленькие кудри этого юного херувима виднелись там уже два месяца на фоне ежедневных рыданий по матери в узком семейном кругу. Растительная диета поминальщикам, видимо, сильно надоела, и возможность полакомиться свежей говядиной сильно волновала истощавшую хозяйку салона.

Ветеринары, однако, сидели во дворе, пока глубокая могила не наполнилась песком, похоронив заодно все Янькины надежды. После отъезда ветеринаров Андрей повез Жемину в больницу, и она поблагодарила его за безропотность красивой фразой:

— Андрюс, ты мне послан богом!

Вернувшись, Андрей углубился в свежие газеты, а я пошла к Баронессе. За столом в беседке сидел Ванечка и управлялся с жареной картошечкой, окаймленной с двух боков тушеными грибками. Один грибок был особенно хорош и вызывал постыдные желания. Я не удержалась и цапнула его с детской тарелочки.

Реакция ребеночка на поступок любящей его тети была неадекватной — он взревел белугой, отшвырнул тарелку и убежал за калитку в ближние кусты.

На его рев из кухни вылетела разъяренная мамаша и спустила на меня всех своих трансильванских вампиров. Оказалось, десятью минутами раньше оголодавший Барон тоже стащил с тарелочки своего младенца не менее симпатичный грибок, и дитя, пребывающее сегодня в дежурной оппозиции к своему папаше (тот не пустил его разглядывать ободранную корову), еле удалось унять. Разобиженная, я ушла за баньку к своему другу. Оскорбленный семьей Барон страдал вдвойне, так как у него кончилось курево. Эту беду я могла развести руками запросто, но пачечка сигарет была спрятана за пустыми литровыми банками на кухне в шкафчике Баронессы, а идти туда мне сейчас не хотелось.

— Ладно, оставайся, — сказал Барон угрожающим тоном, — а иначе мне ничего не светит, кроме желанного покоя.

— Ну что ж! — ответила я вполне мирно, — завтра уеду в столицу, вот и поскучаете. Подумаешь, дерьма-то, грибок червивый!

Барон внезапно оживился, и глаза его заблестели, как у чердачного кота, который, как известно, любит гулять сам по себе:

— Червивый, недоваренный и ядовитый. Может быть, мы еще спасли ребенка! Слушай, а твой-то не подкинет меня?

— ?

— Понимаешь, вчера Алоизас уехал в столицу по делам. Он останавливается в общаге художников, а для меня там всегда находят местечко, ты же знаешь!

— Ну, попытай счастья, Андрей сейчас добрый.

— Черт, мамочка не пустит… — было загрустил он, но потом глаза его засверкали нестерпимым желтым блеском, — так где, говоришь, сигареты?

Получив инструкции, Барон вскрыл тайник и попросил Баронессу устроить ему вечерком стриптиз.

Баронесса оживилась, так как это сулило ей маленькие женские радости, не носящие, однако, строго интимного характера. При их невеликом доходе экономия семейных средств была чрезвычайно жесткой.

Барон в последнее время единолично распоряжался семейной кассой, выдавая супруге весьма небольшую сумму на пропитание и складывая в чулок остатки денежек для покупок крупных вещей. Баронесса, сварив мясной суп, разбивала кости молотком и еще раз варила на них рассольник. Деньги на булавки Баронесса зарабатывала, как могла, в том числе и развлекая время от времени мужа красочными представлениями с переодеваниями и стриптизом в стиле европейского ретро.

Июльский стриптиз, к примеру, уже материализовался в бархатную юбку, а новых перспектив в самое ближайшее время не предвиделось. Экономный Барондаже нашел себе зимой некий эрзац. Наснимав в прошлом году любительской кинокамерой Баронессу в камышах Кавены (она изображала там русалку), он, являясь домой не в духе, выливал на нее все накопившееся за день раздражение и запирался в спаленке, где и просматривал фильм с ее же участием несколько раз кряду, сопровождая просмотр пивом. В связи с этим Баронессе пришлось освоить массаж, позволявший прирабатывать немного на чужих радикулитах и остеохондрозах. Кроме того, она усердно вязала шерстяные вещи на подаренной к свадьбе электрической машинке не только для своей семьи, но и для всех своих знакомых.

Баронесса, оценив перспективы, тут же уняла гнев, быстренько подала ужин, и появившийся Андрей вполне мог остаться в полном неведении относительно произошедшего, если бы мимо беседки с обиженной рожицей не продефилировал бы виновник дрязги, держа в тощей лапке пару свинушек, обнаруженных им во время рыданий под кустом. Увидев его, мы с Бароном хором предположили, что Бог еще накажет злобного мальчика за происки против любящих его существ. Баронесса дипломатично промолчала, а Ваня гордо отвернулся и стал открывать дверь комнаты. Вот тут-то ему на ногу и свалились полкирпича, слегка блокирующие эту самую дверь в отсутствие хозяев. Особо больно не было, но Таракана глубоко поразило возмездие небес, он решил помириться с нами и закончить ужин.

Я вспомнила, как мы крестили в местном костеле маленького Ваню — ленинградская кирха всегда была под особым присмотром, и вообще Барона могли запросто выставить из института за лояльность к любой религии, поэтому Ваня и стал католиком. В костеле за них хлопотала Вельма, и ксендз долго расспрашивал ее про национальность и род занятий родителей. Гуманитарный характер их профессий и примесь западноевропейских кровей показались ему приемлемыми, и счастливый отец долго гонял на велосипеде по окрестным магазинам в поисках полутора метров парчи.

Я сшила мальчику крестильное платьице на завязочках сзади, моя бабушка навязала кружев из тонких белых ниток, и Ваня с удовольствием разглядывал себя в зеркале. Страсть к переодеваниям тогда проявилась у него впервые, и спустя много лет, уже будучи студентом мединститута, он вступил в военно-исторический клуб «Вольная команда», и по выходным дням в зеркале отражался викинг девятого века в кожаных портах, сшитых самим героем по выкройкам того нелегкого времени.

Конфуз вышел с крестными родителями. Вельма была согласна стать крестной матерью, но на роль крестного отца претендентов не нашлось по двум причинам: во-первых, претендент должен был обязательно заранее исповедаться, а, во-вторых, новое кумовство накладывало на семьи крестных родителей определенные обязательства, а усложнять и без того запутанные деревенские связи никому не хотелось, тем более, что у Вельмы был очень крутой и неудобный характер. Она пыталась дирижировать всей деревней, а ссориться с ней, учитывая служебную мощь ее сыновей, в деревне опасались. Барон метался по деревне, но все его собутыльники отворачивали глаза.

Мы прибыли в церковь в светлых одеждах, и дамы были в соломенных шляпках, но за внешней благопристойностью скрывалась полная растерянность, поскольку Ваня оказался религиозной сиротой. Бог от дитяти все же не отказался, и двое немолодых крестьян, пешком пришедших из дальней заозерной деревни помолиться, помогли приобщить нашего ангелка к католической церкви. Ваню с его четырьмя родителями увели в крестильню, а оставшиеся сидели в торжественной тишине деревянного костела, благоговейно разглядывая привядшие лепестки алой розы у ног печальной мадонны, укутанной в ярко-синее покрывало.

Когда счастливый Таракан с зажатыми в кулачке предписаниями и бумажными молитвами выкатился из костела, то Барон спросил, чем же он может отблагодарить крестных родителей. Они стояли перед нами в поношенной одежде — хроменький человечек с обшарпанной сучковатой палкой в большой красной руке и полуслепая женщина в белом платочке, и, с трудом подбирая русские слова, сказали, что просто выполнили свой христианский долг. Барон тогда побегал по деревне и нанял машину, чтобы отвезти их домой. Они сели, сильно смущаясь, а мы долго смотрели с церковного холма, как новенький кремовый автомобиль, ослепительно сверкая лаковыми крыльями, уносил вдоль озера в маленькую прибалтийскую деревню частицу нашей коллективной души.

Мы кончили ужин на этой возвышенной ноте, пора было планировать свое путешествие и собирать вещи.

Ваню повели укладывать в доме у Татьяны, чтобы он не мешал матери утрясать свои финансовые проблемы в дворовом флигеле, но тут в доме раздался женский крик, и оттуда в ночном одеянии выскочила всклокоченная Вельма. Она носилась среди перепуганных дачников, потрясая сухими кулачками, и сыпала проклятья на разных языках богохульникам, язычникам и прочей антиклерикальной сволочи, перемежая их площадной бранью. Через полчаса мы уже знали все.

Оказалось, сегодня утром Виелонис крепко напился в сапожной мастерской и, выйдя в одних трусах помочиться к забору турбазы, увидел там местных сантехников. Их было всего двое, и Виелонис дополнил компанию в духе «труа» соцреализма. Вернувшись назад, он обнаружил на сапожной мастерской замок, что сильно нарушало его планы — он планировал там отоспаться. Не долго думая, Виелонис поднялся на холм и проник в исповедальню.