Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви - Луиза Леонтиадес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо. Ты знаешь, я собираюсь устроиться на работу. Но я понял, что билет в мою новую карьеру — моё тело. Если я собираюсь начать собственный тренерский бизнес, я должен выглядеть великолепно, понимаешь?
— Думаю, это уже так. И так же думают мои подруги. Когда ты выкладываешь в Фейсбук свои полуобнажённые фотографии, они начинают стучаться ко мне с вопросами о том, каково заниматься сексом с кем-то столь подтянутым.
— Ты рассказываешь им о пяти разах за ночь? — процитировал он Друзей.
— Ну, милый, если пять раз за ночь и бывало, то последний раз — не со мной.
— А! — небрежно ответил он. — Осталось немного.
— Ты рассказывал мне про свой план…
— Я делаю свой вебсайт. Я трачу на это и на тренажёры большую часть своего времени.
— У тебя нормально с деньгами? Они должны подходить к концу.
— Не волнуйся, те пять тысяч, что ты перевела, ещё не закончились. Я провожу большую часть ночей с Еленой.
Я задумалась о том, чем всё это время занимается Мортен. Пока Жиль с Еленой занимаются сексом. Но я не хотела обижать Жиля, критиковать его и, тем более, потерять его. Так что я, как обычно, не сказала ничего.
Ретроспектива
Я скучала по ним всем из-за границы. По Жилю, моей константе, моему герою. По Мортену, моей романтике, моей открытой и просвятляющей душе. И даже по Елене, неугомонной, но волнующей и с наслаждением создающей вокруг себя проблемы. Вместе мы представляли из себя сильную команду для сражения за полиаморию. Мы уже пережили столкновение с обществом, негативную реакцию семьи и логистический кошмар. Всё ради любви.
Когда я, наконец, достигла Англии, мы решили перебраться в Ноттинг-Хилл. Из всех районов Лондона, это был единственный, о котором я слышала, что в нём происходит богемная жизнь, связанная с музыкой, вечеринками и любовью (возможно, это впечатление было вызвано одноимённым фильмом). Я не сильно ошиблась. Наша квартира была совсем рядом с улицей Портобелло. Мортен и Елена жили на расстоянии броска камня от нас.
— Видишь ли, у вас с Еленой есть имущество. Дамское Имущество, — пояснил Мортен, выделяя прописные буквы “Д” и “И”. Нам с Жилем много не надо. Так что это просто твоя квартира и квартира Елены. А мы с Жилем будем просто перемещаться туда-сюда.
Так они и делали. Несколько раз в неделю, когда мы проводили ночи со своими полиаморными партнёрами, Жиль и Мортен встречались в восемь утра, возвращаясь каждый в свой дом и потихоньку улыбались или подмигивали друг другу. Только они знали — откуда и куда они идут.
Большую часть времени мы проводили в пузыре, наполненном любовью. Проводили вечера вместе, обнимаясь на диване. Ночи на гламурных вечеринках. Ужины со свободно мыслящими друзьями. Катались целыми днями на коньках, скользя по катку, держась за руки вчетвером.
Но огромное количество энергии уходило на Елену. Её эмоции были очень переменчивы. Когда она была в духе, мы все оживлялись. Мы ходили на вечеринки, за покупками, ходили в кино, чтоб танцевать и подпевать во весь голос Mamma Mia. Она становилась душой и жизнью вечера. Но когда она была не в настроении, это дорого обходилось всем нам. Елена страдала от пост-травматического синдрома… это значило, что её путь был не прост и таким же становился наш. От того, что нам приходилось в растерянности буквально поднимать её с пола, до того, что мы провели два часа, пытаясь выманить её из кровати на рождественский обед. Елена была актрисой и певицей. Очень хорошей. Он она годами не работала. Она говорила: “Я была на прослушивании”. Или… “Я поучаствовала в музыкальном видео”. Или… “они хотят, чтоб я пела в их группе”.
Каждый раз мы аплодировали. Может быть, в этот раз всё сложится. Может быть, в этот раз это сделает её счастливой. Может быть, это поворотный пункт в её депрессии.
Самосаботаж был елениным способом привязывать к себе людей. Она нуждалась в спасении. И превращение в жертву было её извинением на любой случай. Как и моим. Предчувствие потери моих обоих партнёров отбрасывало меня к детской травме брошенности и отверженности. Мы по очереди играли жертву и преследователя, в то время как Мортен с Жилем были спасителями. Когда мы не играли в жертву и преследователя, мы были друзьями. Наша четвёрка нормально взаимодействовала. Мы вместе ходили по музеям, вместе смотрели фильмы и вместе ели. Мы были похожи на семью.
Но по мере того, как шли месяцы, становилось всё более и более очевидно, что наши отношения несбалансированы. Изначальная страсть продолжалась. И чем дольше мы были с нашими новыми партнёрами, тем меньше мы оказывались способны быть со своими супругами. И это всё ещё было волшебным. Воображая отношения, в которых можно сохранить своего мужа в качестве лучшего друга и периодического сексуального партнёра и в то же время погрузиться в новую любовь, мы сохраняли надежду на то, что это заработает, прошлое и будущее переплетутся между собой. Прошлые и нынешние любови сольются в одну семью (по нашему собственному выбору).
У каждой семьи есть недостатки. Но семьи связаны кровью. А мы… мы не были.
Наши с Еленой недостатки сталкивались. Настолько сильно, что именно мы чаще всего ходили на семейную терапию. Не однажды, а раз десять мы застревали на “правильности” наших точек зрения (довольно большая трата времени и сил просто для того, чтоб попытаться убедить другого человека в том, что ты прав).
Эта ситуация была краеугольным камнем наших отношений. Но, как и в любой истории, это только моя точка зрения. У Елены была своя история.
Её история о нас.
Её история о происходящем.
И её история о прошлом.
Но рассказывать их — ей.
Делится с моей со-женой
— Мне нравится идея коммуны, — сказала Елена, прихлёбывая из бокала белый совиньон. — Я всегда жила с множеством братьев и сестёр, а Мортен всегда думал, что двое — слишком маленькая команда для родительства.
Мы сделали перерыв в распитии дорогого вина, чтоб вместе помечтать вслух. И обнаружили, что разделяем эту страсть.
— Я никогда не жила с братьями или сёстрами. Я проводила большую часть времени сама по себе. Думаю, именно поэтому мне нравится идея коммуны.
— Ой. У меня никогда не было собственной комнаты. На что это похоже?
— Похоже на то, что не приходится ничем делиться, — засмеялась я в ответ. — Совсем не так, как сейчас.
Елена была в моей шёлковой блузке, которую она взяла без спроса. Справедливости ради замечу, что она отдала мне половину своего гардероба, так как считала, что мне она подойдёт лучше. Мой гардероб ей не нравился (и она даже выбросила несколько вещей). Но меня всё равно задевало, то, что она считала, что может брать мои вещи. Расти единственным ребёнком, означало расти с привычкой: “Всё моё — моё. И твоё тоже моё”. Она посмотрела на мои новые туфли и вздохнула: