Львы в соломе - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот тут, — съежившись, прошептал он.
Я взял у него молоток, постучал. На самом деле звук был такой, будто в этом месте находилась тонкая плитка. Еще постучав, я уточнил ее размеры. Сандро-Фанера достал из кармана складной нож, начал соскабливать штукатурку.
Отсветы беззвучных молний доставали до стены, на которой постепенно вырисовывался рельефный маленький крест. Внезапно острие ножа попало в узкую щель. Теперь не было сомнения, что в стену вставлена каменная плитка. Сандро-Фанера торопливо очистил ее края от извести, затем принялся извлекать. Плитка нехотя подалась, упала на мои ладони.
Сначала я невольно отшатнулся от черной глубокой ниши. Пересилив томительную робость, сунул руку в тайник, ощутил пальцами жесткий свиток. Между тем гроза удалилась, и молнии вспыхивали все реже. Я вынул свиток и в непроглядной тьме дожидался момента, когда трапезная, охваченная гнетущим покоем, озарится очередной раз. С гулко колотящимся сердцем стоял рядом Сандро-Фанера, тоже ждал.
И вот сверкнула далекая припоздалая молния. В недолгом смутном сиянии я успел разглядеть большеротое, окаменевшее от напряжения лицо Сандро-Фанеры, успел еще перевести взгляд на свиток. Это была свернутая в трубку береста. Пожелтевшая, твердая, без каких-либо письменных знаков снаружи. Значит, текст был на оборотной стороне.
Помня наказ Фаины Власовны никоим образом не трогать грамоту и доставить в целости, я осторожно передал находку Сандро-Фанере.
— Заверни в куртку, — сказал я.
— Понесем, да? — обрадовался он.
— Среди ночи да в такую непогоду?..
— Она же сама велела, — страстно проговорил он. — Может, у нее бессонница из-за этой штуки…
Я давно смекнул, почему Сандро-Фанера так рьяно простукивал стену. А сейчас, когда найденная грамота обнадежила его на скорую сердечную благодарность Фаины Власовны, он и слышать не хотел об отсрочке свидания.
— Иди один, — сказал я. — Я же тебе помехой буду…
— За кого ты меня принимаешь? — вдруг обиделся он. Помолчав, признался: — Боюсь я один… Любви-то промеж нас еще нет. Она же еще не догадывается.
— Ладно, пошли, — согласился я, потрясенный его горьким откровением.
С неба еще сеялся дождик, но сквозь полегчавшие облака просачивался свет красноватой луны. Монастырские стены и постройки тонули в седом куреве тумана, возвышался, только храм, неузнаваемо легкий, как бы парящий над землей.
Сандро-Фанера шел, держа в руках куртку с завернутой в нее грамотой с такой пугливой осторожностью и любовью, с какой несут отцы из роддома своего первенца. Он не шел, а двигался, почти не отрывая ступни от земли, чтобы не поскользнуться.
Размякшая тропинка петляла, вела вниз к переправе. За перелеском, на косогоре, мы остановились, пытаясь разглядеть противоположный берег. Пойма была похожа на бездонное пространство, где сумерки перемешались с туманами. Потом далеко-далеко, как в тридевятом царстве, мигнул огонек.
— Это ее окно! — жарко-убежденно прошептал Сандро-Фанера.
По откосу он спускался медленно, сопел, часто пригибался, высматривая неровности. Я держался рядышком, готовый в любое мгновение перехватить драгоценную ношу, если Сандро-Фанера, не дай бог, упадет. Мы благополучно достигли берега, не подозревая, что здесь нам уготовано еще одно испытание. Плашкоутный мост был разведен, видать, из-за дождя.
Сандро-Фанера аж потемнел и осунулся лицом. Но тут я толкнул его в бок, показал на чернеющую возле светлой воды лодку. Парень вздрогнул. Доверив мне куртку, кинулся к лодке, с разбегу столкнул ее на воду. Хохоча и прыгая, метнулся вверх по откосу, и долго сыпались оттуда камни, пустые консервные банки. Слышно было, как хрястнул, затрещал перелесок, и я догадался, что Сандро-Фанера ищет дерево, способное заменить весло. Скоро он вынырнул из тумана, волоча две осины, выдернутые с корнем.
Мы сели в лодку, оттолкнулись.
Дождик перестал накрапывать, небо очистилось, и при ясном свете луны слоистый дым тумана сделался седым. С лугов дохнуло мокрыми стогами, где-то в заводи проквакала, радуясь благодати, одинокая лягушка.
Простор, снизу доверху заполняемый задумчивой тишиной, завораживал. На груди Сандро-Фанеры заиграл приемник.
Умиление овладело мной так сильно, что я не сразу понял, почему мы очутились в воде. Затяжелевшая лодка, несмотря на мощные взмахи Сандро-Фанеры, гребущего осиной, почти стояла в середине реки. Только заметив, что лодка наша наполовину залита водой, я привстал и завопил:
— Тонем!
— Полундра! — весело подхватил Сандро-Фанера, видимо, приняв мой крик за шутку.
Разгоряченный, обо всем забывший на свете, он греб и греб, и даже когда убедился, что я орал не нарочно, безмятежно сплюнул — сейчас ему море было по колено.
До него долго, как до верблюда, доходило, что мы на самом деле терпим крушение. Озабоченно оглянувшись, Сандро-Фанера коротко бросил:
— Давай сюда куртку!..
Лодка замерла, ее сносило течением. В ней тихо плескалась вода, подбираясь к краям бортов.
Завздыхав, Сандро-Фанера, почему-то подвернул штанины, поднял высоко над головой сверток и полез за борт. И поплыл смешно, по-собачьи дергаясь, словно желая сбросить черный пузырь вздувшихся штанов.
Следом за ним плюхнулся в воду я. Пристал к берегу, где стоял, запутавшись в лозняке и матюкаясь, Сандро-Фанера. В горячке не догадался снять с груди радиоприемник. Однако огорчался он недолго. Выбрался на луговую траву, размашисто зашагал. Я едва поспевал за ним.
Туман поднимался, под ним темнели стога, а вдалеке за ними, в серой пелене обозначилась розовая заря.
И вот из предутренней мглы проступили несколько домов. Сандро-Фанера, кажется, чутьем угадавший, где его ждут, направился к ближнему дому. Огонь в нем не горел, но это не смутило Сандро-Фанеру. Он решительно поднялся на крыльцо, нажал на кнопку звонка. Лицо его, заветренное до черноты, было диковато-одухотворенным, как у цыгана, прискакавшего на только что украденном коне.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Из сумрака вызрелся заспанный бородач, который днем чуть было не зашиб Сандро-Фанеру портфелем с образцами полевого шпата. У Сандро-Фанеры, собравшегося что-то сказать, из груди вырвался лишь сиплый кашель.
— Извините за ранний визит, — сказал я бородачу. — Мы ищем Фаину Власовну.
— Она спит, — ответил бородач.
— По ихней просьбе пожаловали, — проговорил наконец Сандро-Фанера. — Грамоту нашли…
— Тс-с!.. — Бородач приложил палец к губам: — Пройдите в кухню.
Стараясь не хлюпать носами, мы пробрались в кухню. Бородач, успевший натянуть на себя полосатую пижаму, плотнее закрыл дверь. Он уже справился с растерянностью, посмотрел на нас без всякого внимания, точно на пустое место, холодно распорядился:
— Показывайте!..
Сандро-Фанера простодушно развернул куртку. Берестяной свиток был в полной сохранности.
С неприятной для нас обыденностью бородач взял его — будто не древнюю, с великими муками доставленную грамоту, а обыкновенную колбасу. Так же, нисколько не меняя студеного выражения на лице, он сделал руками движение, каким с колбасы сдирают шкуру.