Океан и кораблик - Валентина Мухина- Петринская

— Да, я знаю. Она деловой человек. Крупный ученый. В тридцать семь лет — директор огромного научно-исследовательского института. С Яшей они до сих пор любят друг друга. Очень счастливый брак. Но Марфенька в душе тоскует по обыкновенным приключениям. Ей противопоказан океан с его тайфунами, бурями. Детей у них нет. Но об этом она, по-моему, не жалеет. С нее хватит племянника и племянницы — моих Яшки и Марины. Они гостят у них по году, по два, пока мы с Фомой то идем в Антарктику, то исследуем Индийский океан, Атлантику. А теперь вот на несколько лет застрянем в Тихом океане. Будем изучать это Течение во всех его проявлениях.

Я подумала, что называла Течение именем Кента, и мне стало очень грустно. Какое у него разочарование, у Иннокентия, а он и вида не подает.

— Что вас так вдруг расстроило? — внимательно посмотрела на меня Лиза.

Я ей тихонечко рассказала, чем является для Иннокентия Щеглова его Течение и что теперь он, после крушения «Ассоль», фактически отстранен…

— Что вы! — удивилась Лиза. — Наоборот, его хотят пригласить на «Дельфин» (только, пожалуйста, не говорите ему раньше времени, Мальшет этого не любит), Щеглову предложат мою должность — начальника гидрологического отряда.

— О!!! А вы как же…

— Я во Владивостоке распрощусь с «Дельфином»… Буду работать в океанологическом институте под началом Марфы Евгеньевны Ефремовой. Дома, в Москве.

— Почему?

— Пора самой воспитывать детей, а не подбрасывать их, точно кукушка, в чужое гнездо. Яша пишет мне, что мальчик спокойный, веселый, мечтает стать клоуном и вообще страстно любит театр, цирк. А вот Марина трудная… В школе с ней замучились, озорничает, дядю с тетей не слушается. Соседи зовут ее чертенок в юбке. На вопрос, кем она будет, когда вырастет, отвечает с ожесточением, что никем не будет, так как умрет до тех пор. Девочка со слезами говорит, что хочет лишь одного: иметь маму, простую, не ученую, чтоб мама любила ее и не уезжала в дальние экспедиции.

Вот так-то, Марфенька, у мужчин лишь обязанности перед своим делом, а у женщин еще и перед детьми.

Моя маленькая дочка гордится, что папа у нее капитан дальнего плавания, и не осуждает его, а вот маму она хочет «обыкновенную», чтобы была рядом. Ребенок прав… ему нужна мама.

Я ужаснулась:

— Неужели вы, океанолог, больше не выйдете в океан?!

— Нет, почему… Вот исполнится Маринке лет четырнадцать-пятнадцать, и мы возьмем ее с собой. Может, ей самой понравится наука о море.

На этом наш разговор закончился… Лиза заговорила с Барабашем. Иннокентий и Санди всё спорили.

— Ну, хватит, товарищи, о Течении, — прервал расходившихся спорщиков Мальшет. — После всего, что вы пережили, не мешало бы просто повеселиться. Жаль, что мы не захватили с собой бочоночек. Вино с островов Океании. У нас на корабле есть несколько бочонков, для торжественных случаев. Перед уходом «Дельфина» мы пригласим вас всех к нам на борт поужинать, тоже с ночевкой, и угостим вас чем-то покрепче чая.

Все засмеялись, кто-то даже зааплодировал. Ича усмехнулся:

— Мы вас тоже можем угостить. Советским шампанским.

— О! О!

— А кто не уважает сухие вина, можно и русской горькой.

— Черт побери! Когда же?

— Хоть сию минуту. Боцман!

Харитон, уже ухмыляясь, поднялся из-за стола, потянув за собой Валерку. Спросив знаками у капитана, «сколько», они вышли. Скоро вернулись с бутылками.

— Что же вы, друзья, сразу-то? — не выдержал капитан Шалый.

Капитан Ича пожал плечами:

— Вы ж комиссия по обследованию аварийности судна… как-то неловко. Может, нас еще под суд? Обо мне, я полагаю, будут теперь так отзываться: «Однако, это тот капитан, что занес корабль за километр от воды».

— Будут отзываться: геройский капитан. Все вы герои, друзья! Выпили за упокой ушедших, за здравие живущих, за дружбу, за Течение, за Международный метеорологический год. Все развеселились, но под сурдинку, не желая оскорблять чувства Ичи. Переглянувшись с дядей, мы незаметно сбежали с пиршества.

Я его устроила на своей койке, сама легла на диванчике. Перед сном немного побеседовали.

Гадать, что с нами будет, дядя не захотел (завтра-послезавтра все решится), вместо того он стал говорить о том, какое огромное значение имеет для человека сила воли и самовнушение.

Он впервые столкнулся с этим явлением еще студентом, полвека назад.

В больнице, где он проходил практику, умирала женщина, мать троих детей. Часы ее были сочтены, профессор заявил: «Это как раз тот случай, когда медицина бессильна». Женщина поняла, что уже никто не верит в возможность ее спасения. Она сказала: «Но я не могу позволить себе умереть… муж… ему нельзя доверить детей».

И вот, когда началась агония, умирающая твердила только одно: «Нет, нет, нет!»

— Я был возле нее, — рассказывал дядя, — оказывал медицинскую помощь, уже не веря в ее действие. Я видел, как она боролась, эта мать троих детей. Она напрягла всю свою волю к жизни, гордость, да, гордость перед лицом небытия. Я чувствовал, потрясенный до глубины души, как она сражается. Ей отказали уже язык, слух, зрение… Это было колоссальнейшее напряжение всех ее скрытых сил, всех резервов организма. И смерть отступила… Женщина вернулась к своим детям.

Случай этот произвел на меня неизгладимое впечатление. Было в моей практике несколько подобных случаев.

На Камчатке меня считают хорошим врачом. Мне приходилось спасать от смерти уже обреченных. Но всегда это было одно: они сами спасали себя, при моей помощи как врача. Спасти человека против его воли или спасти обезумевшего от страха перед болезнью почти никогда не удается.

— Дядя… — я нерешительно помялась, — дядя, а Настасья Акимовна… У нее не хватило воли?..

Дядя крякнул:

— Ну, не буквально же так, в лоб. Не так это просто. Конечно же, она не хотела умирать, но и не слишком рвалась к жизни. Была у нее какая-то духовная апатия… Мне кажется, их брак был ошибкой, хотя они и любили друг друга.

Я села и даже ноги спустила на пол.

— Дядя, если муж и жена оба любят друг друга… Разве такой брак может быть ошибкой?

— Иногда может… Если ради любви один из супругов, а то и оба вынуждены отказаться от своей мечты… Или перечеркнуть что-то главное в себе…

Дядя немного помолчал. Вздохнул. Я обдумывала то, что он сказал.

— Я сегодня перекинулся несколькими словами с капитаном «Дельфина», — продолжал дядя, — он в восторге от Ичи Амрувье. А так как их штурман выходит на пенсию и во Владивостоке распрощается с товарищами, они хотят предложить место штурмана Иче.

— Ой, как я за него рада! «Дельфин» — такое прекрасное судно, и, главное, будут изучать Течение, ведь оно так заинтересовало Ичу.

— Да. Заинтересовало. Это ведь и сдружило Иннокентия с Ичей. Хочешь, я сделаю маленькое предсказание?

— Какое?

— Ича откажется.

— Но почему? Он сам говорил, что «Ассоль» не стянуть на воду. Все равно ему идти на другой корабль.

— Ича, мне кажется, уедет на родину. В Корякский округ. И будет капитаном промыслового судна в каком-нибудь рыболовецком колхозе. Ланге, тетка Реночки, давно его зовет домой. Если Иче чего не хватало, так его земляков и привычного уклада жизни. А теперь, когда он потерял жену и считает себя виноватым в ее смерти… Он вернется домой.

— Дядя, ты тоже сам руководишь своим здоровьем? Не сдаваться старости, да?

— Да, Марфенька. Когда мне перевалило за шестьдесят, на меня нахлынули всякие старческие немощи. Я понял, что если приму это, то придется навсегда отказаться от деятельной жизни. И я не принял…

— Но разве это возможно?

— Вполне. Если бы я добивался того, что свойственно молодости, это было бы противоестественно и смешно. Но я хотел здоровой, ясной, активной старости и не сдался. С ружьем и собакой я уходил далеко в горы, в леса. Я никогда не охотился. Мне жаль убивать зверей и птиц. Ружье — для защиты, собака — друг. Когда мой Кудесник умер от старости, я уже не завел другую собаку, боялся, что не смогу ее так полюбить. Я навещал своих пациентов, живущих в глуши. Собирал экспонаты для краеведческого музея в Бакланах, который я же и организовал. Не поддавался недомоганию, прогонял самые мысли о нем… Я собрал материал о лечебных камчатских травах. Хочу написать об этом.

И вот теперь я здоровее и крепче, чем был десять лет назад. И, как видишь, даже пустился в плавание.

Мы еще немного поговорили и уснули. О разлуке с Иннокентием я старалась не думать… Может, меня тоже возьмут на «Дельфин»?

На другой день я встала пораньше, чтоб помочь Валерке и Миэль приготовить завтрак. Они были очень этим довольны, тем более что решили угостить всех пельменями, на что ушло последнее мороженое мясо. Отныне на «Ассоль» все вегетарианцы.

Позавтракали весело, все острили кто во что горазд. После чего Мальшет призвал к тишине и уже серьезно объявил следующее.