Титановый король - Юлия Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может быть. Но когда дело касается нас самих, мы становимся жуткими эгоистами. Никакой эмпатии я не испытываю. Лишь тупую усталость и страх.
– Так у вас какие-то новости?
– Ага. Еще какие. Тебе лучше подъехать ко мне. Не телефонный это разговор, знаешь ли.
Я оглядываюсь по сторонам. Зажмуриваюсь и откидываюсь спиной на покосившийся давно не ремонтированный сарайчик. Живописно поседевшие от времени доски кое-где отошли. Перекантоваться здесь нам предложила мать моего лучшего друга – тетя Света. Ну, я и ухватился за такую возможность, других-то вариантов все равно не было. О том, что в летнем домике в ноябре жить будет далеко не так весело, как летом, я не думал. Теперь вот пожинаю плоды. В доме царит жуткий холод, от которого не спасает обогреватель, воды в кране нет. Как нет и других удобств, в общем… Тру лицо. Не знаю, как я до такого докатился. Как втянул в это все детей... Порой мне самому не верится, что именно это – моя реальность.
– Я даже не знаю, ходит ли здесь автобус… – замечаю тихо.
– Где здесь? – переспрашивает Татьяна Лаврентьевна. – Ты разве не дома?
– Я в бегах, – с губ срывается смех, в котором нет веселья. Я, Федор Вакуленко, в бегах. На голову не натянешь. Даже интересно, что будет дальше. Если это еще не дно.
– В каких бегах? Я чего-то не знаю?
– Ко мне на работу приходил военком…
– Так. Стоп… Мне сказали, что с военкомом вопрос улажен. Когда, ты говоришь, это было?
– Что значит – улажен? – вскидываюсь я, хватая ртом воздух. Тот напитан сыростью и обещанием холодов. И может, поэтому так бодрит, что я взвиваюсь пружиной. Дыхание клубится облаками пара. Ветер неспешно прочесывает сухостой и теребит полы куртки, которую я не стал застегивать.
– Улажен. Кто-то за тебя попросил.
По телу волной прокатывается облегчение и с силой ударяет под колени.
– Как это?
– Бляха муха, Федь, ну ты соображаешь, нет? Кто такие вещи, и по телефону? Говорю ж, дуй сюда!
– Да-да. Постойте… То есть… все? Нам с мальчиками ничего не угрожает?
Я не могу поверить. Картинка перед глазами кружится и плывет. Это тоже от облегчения. Кровь ударила в голову. На-ка-у-ти-ро-ва-ла. Улыбаюсь, счастливый, как дурак.
– Федь, приезжай, – не разделив моей радости, устало замечает Татьяна Лаврентьевна. – У нас что ни день – так новость. – И видно, чтобы я не стал ничего выпытывать по телефону, отключается. Что бы это значило?
Едва не забыв ведро с водой, бегу в дом. Мальчишки сидят, окружив камин. В свитерах, шапках, в наброшенном на плечи одеяле… Меня бьет под дых осознание того, что это я… я довел своих детей до этого. Зубы сводит.
– Дань, Ник, собирайтесь.
– К-куда?
Если с военкомом все улажено, то нам с ними больше не нужно бегать, так?
– Домой.
– Слава богу, – тихо вздыхает Данил. Едва слышные слова в моей голове как крик. Слава богу… Я отворачиваюсь, не в силах смотреть им в глаза. И обещаю себе, что никогда, как бы не повернулась жизнь, не допущу повторения этого ужаса. Я выгрызу, выдеру, выцарапаю у судьбы для нас лучшую жизнь, как угодно… Чего бы это ни стоило. Чтоб никогда больше мои дети… мои сыновья… В общем, чтобы не видеть их такими. Неприкаянными, напуганными и замерзшими.
– Собирайтесь, – повторяю зачем-то, прочистив горло. – Я посмотрю, ходят ли здесь автобусы.
– А если нет? – в словах Ника звучит неприкрытый страх. Будто он всерьез опасается, что если за нами не приедет автобус, мы останемся здесь навсегда. У меня перехватывает к чертям горло и до того жжет глаза, что кажется, я ослепну. Промаргиваюсь, зажимаю переносицу между пальцев:
– Если нет – вызовем такси. Дел-то…
– Так, может, сразу? – будто невзначай интересуется Ник, глядя на меня из-под шапки. Я хватаю ртом воздух. Киваю. Мол, да, почему бы и нет? Тем более что в кармане лежат перехваченные канцелярской резинкой банкноты. И это достаточно солидная сумма, которую я не спешил тратить, опасаясь, что на эти деньги нам придется, возможно, жить не один месяц. Знал бы, что все так быстро решится – снял бы гостишку, а так… мне остается лишь сожалеть, что я этого не сделал. И как-то научиться жить под прессом давящей на грудь вины.
– Сейчас позвоню. Вы проверьте, чтобы ничего не забыть здесь, ладно?
Такси приезжает только через сорок минут. Прошу накрутить печку. Разморенные теплом, пацаны засыпают практически сразу. Приходится их будить, когда приезжаем к месту. Сонные и недовольные, они остаются сидеть под дверью приемной.
– Федор! – несмотря на то, что перед Татьяной Лаврентьевной сидит какая-то очередная клиентка, она все бросает и поднимается мне навстречу: – Проходи-проходи. Юлия Степановна, я вам говорила, что у меня есть только пять минут. Вы уж не обессудьте.
Замученная женщина шмыгает носом. Вцепляется в свою сумочку и бочком пятится от стола.
– Спасибо, что уделили мне время.
– В следующий раз записывайтесь. Хорошо? А по поводу вашего вопроса я еще подумаю, как лучше.
Женщина, прижав в благодарности к груди руки, кивает. На глазах у нее слезы. И мне бы ей посочувствовать, но… Я не могу дождаться, когда же за ней уже закроется дверь, и я смогу завладеть вниманием Татьяны Лаврентьевны полностью. Наконец, это происходит.
– Ну, привет, рецидивист, – смеется эта невозможная женщина. Я чуть перевожу дух, потому как позитивное начало разговора как бы намекает на то, что и весь он будет не таким уж страшным. Задает тон.
– Очень смешно, – закатываю глаза.
– Очень. «Я в бегах», – пародирует меня адвокатша.
– А что мне оставалось? – мрачнею.
– М-да уж… Ты прости, что я не перезвонила, – второй раз извиняется Татьяна Лаврентьевна. – В оправдание себе скажу, что твоего дела не бросала и даже наоборот. Активно по нему работала. За жабры, вон, твоего военкома взяла. Думала, выпрошу для тебя отсрочку, что, в первый раз? А меня, вон, опередили… Не знаешь, кто? – интересуется, перебирая какие-то бумажки, в беспорядке разбросанные на столе. Я растерянно веду ладонью по волосам. Почему-то об этом-то я на
