Беги, если сможешь - Чеви Стивенс

— Я понимаю, что они чокнулись из-за него и из-за смерти брата, но как можно не верить своему ребенку? — Она снова оглянулась на сына. — Если кто-то обидит Диллона, я его убью. После того как мы пошли в полицию, нас нашел Джозеф.

Так Джозеф жив! Мне хотелось расспросить, в каком он состоянии и какой пост занимает в центре, но Тамми уже отвечала на мой невысказанный вопрос:

— С ним что-то не так. Он всегда был жутким типом, но тут орал, говорил какие-то безумные вещи. Если мы не заберем свои заявления, Свет нас накажет… Мы боялись, что он что-то сделает, и сказали полицейским, что все это выдумали. Николь все равно испугалась, поэтому вернулась.

— А вы?

— К тому моменту я уже встретила мужа. Он как-то раз увидел Джозефа у моего дома и сказал, что если тот еще раз подойдет ко мне, то он его убьет. Больше Джозеф не появлялся.

Мне вспомнилось, как за нами приехал отец. Судя по всему, в центре давили на людей, пока на сцене не появлялись разгневанные мужья и отцы. Тогда они затихали.

В голосе Тамми звенела гордость — она радовалась тому, что у нее такой заботливый муж. Но потом она погрустнела:

— Так плохо, что мы не общаемся с Николь. Она была мне самым близким человеком.

Я сочувственно улыбнулась.

— Представляю, как вы по ней скучаете. Скажите, — добавила я после паузы, — вам приходилось видеть Аарона с другими девочками?

— Иногда он увлекался кем-то из новеньких и забывал о нас с Николь. Мы понимали, что происходит. Но самое странное, что я ревновала. Как будто чувствовала свою незначительность.

— Желание выделиться совершенно нормально. Это не значит, что вы хотели его сексуального внимания. Тут нечего стыдиться.

Тамми явно почувствовала облегчение.

— Мне иногда кажется, что Николь потому туда и вернулась. Ей хочется жить в коммуне, потому что там все это нормально, там такая жизнь не кажется странной. Здесь она чувствовала себя униженной и грязной.

Печально было думать, что ей одной приходилось справляться с такими чувствами.

— Некоторые с трудом приспосабливаются к новой обстановке — где никто не говорит им, что делать и что говорить. Особенно если рядом нет близких людей. Возможно, Николь вернулась туда еще и поэтому.

— Мне было тяжело. Помню, каким страшным был Джозеф. Мне даже снились кошмары, что он пришел за мной. До сих пор иногда снятся.

Она бросила взгляд на дверь, словно он слышал ее слова.

— Проявлял ли Джозеф агрессию? Или Аарон — например, если кто-то нарушал правила или хотел уехать?

— Насколько я помню — нет. — Она задумалась. — Советники просто совещались с Аароном, и он уводил этого человека.

— А кто такие советники?

— Старейшие члены коммуны, — пояснила она. — Они были кем-то вроде наставников и помогали нам справляться с проблемами. Иногда приказывали нам помогать другим. В основном, если кто-то сделал что-то не то на медитации — выпил воды перед ней или вышел в туалет в процессе, — нам запрещали с ним говорить.

— А кто-нибудь вообще пытался оттуда уехать? Как вам это удалось?

— Мы работали в магазине и подружились с городскими ребятами. Вообще нам было страшно, потому что когда кто-то уезжал, Аарон говорил, что с ними случались ужасные вещи — катастрофы, убийства, болезни. А те, кто возвращались, подтверждали, что в городе действительно тяжелее. У них не было денег, они не могли найти работу и снова начинали принимать наркотики. Они возвращались в жутком состоянии.

Она притихла.

— А если кто-то заболевал?

— Нам нельзя было принимать лекарства, но все курили марихуану. Об этом нельзя было говорить с теми, кто приезжал на семинары, только с постоянными членами. Аарон говорил, что посторонние нас не поймут.

Я кивнула, обдумывая услышанное.

— Вы рассказали все полицейским, его теперь арестуют? — спросила она.

— Его допросили, но пока не появятся другие свидетели, ему нельзя ничего предъявить.

Я объяснила, как полиция действует в таких случаях. Она была разочарована.

— И что, ничего не будет?

— Нет, если другие люди не заявят о себе. Если вы хотели вновь поднять свое дело…

— Нет! — Она решительно потрясла головой. — Я не пойду на это снова! Эти жуткие расспросы… Родители меня никогда не простят.

— Понимаю, вам сейчас кажется, что это вы виноваты. Но если Аарона арестуют, он утратит власть над членами коммуны, и она распадется. Даже если он сбежит из страны, он будет далеко от вашей семьи. Вы сможете помириться.

— Об этом я еще не думала.

Ребенок расплакался в манеже, она взяла его на руки и посадила на колени.

— Мне скоро надо будет его укладывать. Вы не против, если я еще раз все обдумаю?

— Разумеется. Вы знаете, мне интересно, а почему вы согласились со мной встретиться?

— Я еще ни разу не говорила с кем-то, кто жил там.

Мы обменялись взглядами.

— Спасибо, что позволили мне прийти и поговорить с вами. Мне это очень помогло.

Она улыбнулась, но сказала:

— Я вряд ли решусь снова пойти в полицию. Простите.

— Не торопитесь. Сегодня вам не нужно ничего решать. — Я вытащила лист бумаги и записала на нем свой номер. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело. Вам о многом надо подумать. — Я положила бумагу на стол. — Если захотите поговорить, позвоните мне.

— Спасибо.

Она прижала к себе сына и взъерошила ему волосы. Ребенок улыбнулся мне беззубой улыбкой.

Усевшись в машину, я некоторое время сидела и размышляла о последнем визите Джозефа. Может быть, я бездумно рискую и подставляю под удар себя, Тамми и других? Мне представилась Ива в одинокой лесной могиле — о ее смерти знают только птицы да животные. Потом я напомнила себе, что нет доказательств тому, что Аарон ее убил. Если это правда, то другое дело. Она сбежала из дома, вряд ли ее пропажу вскоре заметили. Если бы что-то случилось со мной или с кем-то из моих собеседников, ему труднее было бы доказать свою непричастность. Но на всякий случай я заперла двери и обернулась, высматривая, не сидит ли кто в машине неподалеку. Но все было спокойно.

Глава 24

Я надеялась, что Тамми мне скоро перезвонит, но через неделю поняла, что она вряд ли осмелится заявить на Аарона. Сложно было ее винить: это непростое дело. Я позвонила сержанту Крукшенк и пересказала ей содержание нашего разговора, но Эми ответила, что в данный момент это не более чем слухи и без заявления от Тамми они ничего не могут сделать. Она предложила позвонить ей, но мне показалось, что под давлением Тамми склонна замыкаться в себе, поэтому мы решили подождать еще. Самой мне беспокоить Тамми не хотелось, поскольку новостей никаких не появилось. При этом я за нее волновалась. Наш разговор мог вскрыть болезненные раны, а муж, возможно, не поддерживал ее. Пока я размышляла, как лучше поступить, сбылся мой самый большой кошмар.

Посреди ночи мне позвонили из больницы.

— Простите, что разбудила, доктор Лавуа. К нам поступила ваша дочь. Она без сознания. У нее в карте указано, что в экстренных случаях надо обращаться к вам.

Сон мгновенно слетел с меня.

— Что с ней? Что произошло?

— Свидетель сообщил, что ее тошнило и, как он выразился, «дергало», а потом она упала и потеряла сознание. Следов травмы головы нет, поэтому нам надо знать, нет ли у нее аллергии и принимает ли она какие-нибудь лекарства.

— Аллергии нет. — Я чуть поколебалась, вспомнив, как уверенно Лиза сказала: «Я завязала». — В прошлом она употребляла наркотики.

В шестнадцать лет у нее случилась первая передозировка метамфетамином. У нее были галлюцинации, и она напала на меня, когда я была за рулем. Мы обе чуть не погибли. Могли быть и другие случаи, но я об этом уже ничего не знала. Если ее приняли, оказали помощь и выписали, то незачем мне звонить. Значит, это серьезно.

— Мы еще не установили, почему она потеряла сознание, — продолжала медсестра, — поэтому терапия пока что симптоматическая.

— Она пришла в себя?

Медсестра понизила голос:

— Она в коме.

Я встала так стремительно, что комната завертелась перед глазами. Сердце билось как сумасшедшее. Кома. Моя дочь в коме!

— Я сейчас приеду.

Набросив какую-то одежду, я схватила ключи и выбежала к машине, спугнув кошку, которая сидела у себя в коробке. По дороге к больнице я так сжимала руль, что побелели костяшки. Я не замечала ни дорогу, ни другие автомобили, меня терзала только одна мысль: почему случилась передозировка? Неужели встреча со мной так расстроила Лизу? Мне стало дурно.

Добравшись до больницы, я сразу же пошла к доктору. Тот сказал, что изменений никаких не было и Лизу перевели в палату интенсивной терапии. Я нашла ее на койке за занавеской — компанию ей составляли только капельница и дыхательный аппарат. Медсестры бегали по отделению, проверяли пациентов, вполголоса переговаривались. Кругом пищали мониторы. Глаза Лизы были закрыты, кожа побледнела. Я держала ее за руку, чувствуя, как меня трясет от выброса адреналина в кровь. «Все хорошо, она здесь, все будет в порядке», — твердила я себе, но сердце мое в это не верило. Сколько она приняла? Что, если у нее поврежден мозг?