Заклятый друг (СИ) - Джойс Нэн

К нереальной Даше я ведь имею право прикасаться?

Конечно нет.

Ни к какой нельзя.

Но моё воображение всё равно делает с ней много того, что мне так хочется. Как бы я не пытался себя остановить.

Тянусь…

— Куда грязными руками! — бьёт меня по кисти.

— Настоящая.

— Ты долбаный извращенец!

— Что ты делаешь в моём шкафу?

— Подглядываю. Что ещё?

— И после этого ты говоришь, что я — извращенец?

— Ты установил камеры.

— В твоей комнате — нет.

— Какая разница? Ты ничего мне не сказал.

— Я хотел подловить тебя.

— На чём? Господи, — она прижимает ладони к вискам и зажмуривается, — какой же ты подлый!

— Это было до того, как ты сказала, что Ваня — не сын Серёжи. Я хотел знать, какие у вас планы.

— Отлично! Это, по-твоему, хорошее оправдание? — она распахивает глаза и с вызовом смотрит мне в лицо.

— Я…боялся, — сглатываю. — Потерять вас с Ваней. Я. Очень. Боялся. Что он вас заберёт у меня.

Даша напряжённо выдыхает. И смягчается. Спрашивает:

— И как тебе? Понравилось наблюдать за мной?

— А тебе — за мной?

— Я не смотрела.

— Да?

Она краснеет.

— Очень стыдно перед тобой, Соболева.

— Мне всё равно. Ты же не зал…что я здесь. Я к тому… В своей комнате ты волен делать всё, что угодно.

— Я дрочил, слушая твой голос. Перестань меня оправдывать.

— Я не оправдываю! Просто хочу донести до тебя, что это… — она осекается. — Это всё, что здесь сейчас произошло, вообще меня не волнует. Мне наплевать, с кем ты, что ты, и… Мне наплевать на тебя, ясно? Но приводить сюда свою любовницу, и делать здесь с ней что-то, в доме, где пока ещё живёт твоя жена, пусть и фиктивная, в доме, где живёт твой сын, это подло, это…

Она назвала Ваню моим сыном.

Это уязвляет меня. Обезоруживает. Толкает на колени.

Потому что в очередной раз мертворожденная надежда на то, что Даша зачем-то врёт всё это время, и на самом деле Ваня — мой ребёнок, падает в ладони, и я просто не могу не попытаться реанимировать её.

Это тупо бесчеловечно — не сделать ничего.

И я осторожно жму основанием ладони в хрупкую, по-птичьи выгнутую грудную клетку.

Пожалуйста! Живи!

Я это столько раз делал…

Кретин. Она ведь никогда и не была живой.

— Что ты так улыбаешься, Макс? Не думай, что я ревную.

— Ты же знаешь, что у меня с ней ничего нет. Кроме рабочих отношений. И дружбы.

— Дружбы? Как у нас?

— У нас с тобой было большее. И ты всегда прекрасно это знала.

— Ничего я не знала, — она выходит из шкафа, задевая меня плечом.

— Зачем обманываешь? И почему про Ваню правду только сейчас сказала?

Даша испуганно оборачивается, коротко выдыхает и захлёбывается вдохом.

— Это не правда.

— Ваня — мой сын?

Злится. Касается кончиком языка правого клыка, отталкивается, хочет сказать, но лишь замыкает приоткрытые губы, и снова кусает их.

— Это ни на что не повлияет, я просто хочу знать.

— Глупо было приезжать сюда. Это твой дом, и ты…

— Я не буду пытаться отобрать его у тебя. Просто хочу знать, — делаю к ней шаг. — Пожалуйста, скажи.

— Хватит! — она толкает меня в грудную клетку. На её губах выступает капелька крови.

— Ну же, Чуточка, — я снова наступаю.

В её глазах задрожали слёзы.

Она льнёт ко мне. Прижимается губами к губам. Отрывается. Трётся мокрыми щеками о моё лицо. И снова целует. Я чувствую её солёную кровь у себя во рту. И влагу от её ладоней на шее. Они неуверенно, рваными скачками, соскальзывают вниз по моему телу.

Упираюсь запястьями в её спину и прижимаю к себе, стараюсь не трогать, будто не хочу запачкать. А сам весь в ней.

И эти маленькие пальцы на моей ширинке.

— Соболева! — мой голос прорывается через её кусающий поцелуй.

Она отскакивает.

И пользуясь тем, что я, ошарашенный, стою там, выбегает из комнаты.

48. Даша

— Спасибо, — Виталик снова округляет глаза.

Я выбираюсь из машины.

— Сегодня уже не потребуется никуда ехать, можешь отправляться домой.

Он благодарит, желает мне хорошего вечера.

Я смотрю на здание, в котором под крышей прячется мой любимый лофт.

Столько всего, что мне нравится — дал Макс.

Эта квартира, те поездки, которые, были с ним и его друзьями. Разговоры часами напролёт. Мой сын.

Я поднимаюсь в лофт, и даже не запираю за собой дверь.

Скидываю одежду прямо у порога и иду в душ.

Переключаю рычаг в душевой кабинке, и на меня обрушивается тропический ливень.

Становится трудно дышать от быстро скапливающегося пара в изолированном пространстве.

Но я специально терплю. Выжигаю почти кипятком тот лёд, с которым вышла из комнаты Макса.

Вся кожа словно остекленела.

Я не могу его простить.

Не могу.

Сменяю режим лейки на самый спокойный, а слишком горячую воду на прохладную. Волосы перестают натягиваться от напора и лежат на груди тонкими змейками, красиво обрамляя крупные соски.

Образ зверя, каким явился Макс в тот проклятый вечер, я оберегала от нашего прошлого, я все хорошие воспоминания отгоняла от него, чтобы они не вносили пастельных тонов, не скругляли острые углы, не белили чёрно-красную пасть его животной грубости. Но они наступали, кололись сладкой ватой и щекотали пухом одуванчиков, и пробирались туда, куда я не хотела позволять. Как и сам Арский пробрался в меня.

Но. Я. Не. Могу. Его. Простить.

Выхожу из душа даже не обтерев воду полотенцем. Мне доставляет нездоровое удовольствие вспоминать, какая я была вся мокрая, целуя его сегодня. Буквально затыкая ему рот этим поцелуем, чтобы он перестал спрашивать. Пачкая его собой, своими слезами, кровью, потом.

Иду к окну, оставляя на полу мокрые следы. Сажусь на подоконник, ставлю на него мокрые ступни.

За окном опять дождь.

Если кто-то из прохожих и будет в такую погоду идти по улице, вряд ли ему придёт в голову поднять взгляд вверх из-под капюшона или зонта. А значит я могу спокойно сидеть здесь голая и не бояться, что кто-то меня увидит.

Кажется, в какой-то книге, которую мы проходили в школе, была такая сцена.

Никогда не любила литературу. Зачем пытаться прожить чью-то жизнь, да ещё и выдуманную. Нужно в своей жизни выстраивать всё так, чтобы получать те яркие эмоции, которые тянут людей к книгам.

В сумочке звонит телефон, только я не хочу слезать с подоконника.

Но человек очень настойчив.

Может, это Айдар соблаговолил поговорить со мной?

Номер неопределяемый.

Ясно кто.

Я сажусь на корточки и собираюсь послать абонента на хер.

— Кажется, у вас всё наладилось? — искажённый фильтрами голос больше меня не пугает.

— Верно.

— Значит, ты его простила?

— Верно.

— Уже дала ему?

— Не твоё собачье дело. Больше никаких денег. Больше никаких издевательств. И знай — я сделаю всё, чтобы тебя найти и вывести на чистую воду.

— Я так понимаю, ты готова к тому, что сегодня твои родители увидят.

— Макс мой муж. И это была всего лишь ролевая игра. Так что…эта история яйца выеденного не стоит.

— Сука! Ваш сын ведь когда-нибудь вырастет! И всё узнает! Одноклассники ему покажут. Такое позорище!

— А когда твои дети вырастут, что они узнают о тебе?

Он сбрасывает.

Я звоню маме.

И говорю ей, что наши личные с Максом видео попали в руки злоумышленников. Если ей или отцу придёт что-то подобного характера, они не должны смотреть запись.

Наверное, маме стало стыдно за меня.

Но лучше я буду в её глазах извращенкой, чем жертвой изнасилования.

Мне снова звонят. Номер определяется, но он неизвестен.

— Привет!

Я не сразу узнаю голос.

— У меня для тебя кое-что есть. Ты в городе?

Отвечаю утвердительно.

— Можешь открыть фотки, которые я сейчас тебе пришлю, не сбрасывая звонок?

Снова отвечаю утвердительно.

Залезаю в вотсапп, и вижу там фотографии Веры.