Дорога Отчаяния - Йен Макдональд

Рефери пытались восстановить порядок в бильярдной. Наконец, Джаз–бар Гленна Миллера успокоился после неуместной вспышки. Козел Мендеса еще раз прищурился вдоль кия и ударил. Биток стукнул в черный шар, черный шар устремился к лузе. Пока шары катились по столу, адский огонь блеснул в глазах пожилого господина и погас. Инфернальная сила, невероятное совершенство покинули его, сметенные актом неверия Лимаала Манделлы. Город Белладонна затаил дыхание. Черный шар терял момент движения, терял импульс. На волосок от лузы он перестал двигаться. Воцарилась полная тишина. Даже неумолкающий болтун Мальстрем Морган сидел молча, слова замерзли в его микрофоне. Лимаал Манделла, ставший вдруг ростом в десять километров, шагнул к столу. Город Белладонна заскулил в нетерпении.

Внезапно Дьявол оказался просто усталым, напуганным пожилым джентльменом.

Лимаал Манделла уложил кий для удара, забыв об усталости, сочащейся из каждой мышцы. Помещение снова погрузилось в тишину, как будто этот жест остановил время. Он отвел руку назад тем же прецизионным механическим движением, как и десять тысяч раз до того в течение последних полутора дней. Он улыбнулся сам себе и позволил кию едва коснуться шара. Белый шар покатился по столу и поцеловал черный шар с нежностью влюбленного. Черный вздрогнул и упал в лузу, подобно рушащимся вниз фарфоровым планетоидам из его ночных кошмаров.

31

Покинув Микала Марголиса в соба–баре на разъезде Ишивара, Мария Квинсана нацелила сердце в общем направлении Мудрости и позволила свободе нести ее прочь.

Свобода. Она так долго была пленником чужих желаний, что забыла самый запах свободы. Но свобода обладала и вкусом. На вкус она была как сантиметр бренди из Белладонны на дне стакана, когда вы думаете, что стакан пуст. На вкус она была как лапша соба с мясной подливкой холодным утром, сменившим еще более холодную ночь. На вкус она была так хороша, что после завтрака она встала и пошла прочь от Микала Марголиса, прочь от соба–бара, через улицу, где старики пускали струи бурой конопляной жижи в разбитую латунную плевательницу, к товарняку, дремлющему на запасном пути. Она чувствовала взгляд Микала Марголиса, когда подошла к кабине, в которой в ожидании сигнала бездельничали два машиниста, оба не старше десяти лет.

— Не прокатите? — спросила она. Пока жующие бетель юнцы оглядывали ее с ног до головы, она бросила короткий взгляд через улицу на соба–бар Макмурдо и заметила Микала Марголиса, глядевшего на нее взглядом брошенной собаки.

— Могу задать тебе тот же вопрос, — сказал темно–коричневый машинист, на каске у которого было написано «Арон».

— Конечно. Почему нет? — Мария Квинсана перекатывала во рту свободу, как свернутые листья бетеля. Проституция — мелкая монета по валютному курсу амбиций.

— В таком случае — конечно, почему нет? — машинист Арон распахнул дверь в кабину. Мария Квинсана вскарабкалась наверх и уселась между неожиданно засмущавшимися машинистами. Сигнал сменился, токамаки взревели и поезд вылетел прочь с разъезда Ишивара.

Меняя поезда на рассвете, поджидая попутку на запасном пути Грэнд Транк Роудз с выставленным большим пальцем, подсаживаясь на ночные транспортные дирижабли, Мария Квинсана преследовала призрак свободы через половину мира, пока не поймала его в грузовом тупике вокзала Лесперадо–Главный.

Это был потрепанный, облупленный, неряшливый поезд, годами подвергавшийся действию дивного и чудесного, но Мария Квинсана смогла разобрать надпись, сделанную желто–оранжевой краской: «Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка». Кучка вокзальных бичей толпилась у подножия лестницы, не обладая средствами, потребными для ознакомления с чудесами Адама Блэка. Мария Квинсана не смогла бы объяснить, что в ту ночь заставило ее отправиться туда; может быть, сладкая ностальгия, или некое атавистическое влечение, или стремление разбередить язвы. Она растолкала бичей и вошла в вагон. Адам Блэк слегка посерел и стал немного печальнее, но в остальном не изменился. Марии Квинсане нравилась мысль, что она его знает, а он ее — нет.

— Сколько?

— Пятьдесят сентаво.

— Наличными или натурой. Как всегда.

Адам Блэк разглядывал ее с выражением, появляющемся на лице человека, который пытается что‑то припомнить.

— Благоволите пройти со мной, я покажу вам чудеса моего Зеркального зала.

Он взял Марию Квинсану под руку и повел в затемненный вагон.

— Зеркала Зеркального зала Адама Блэка — необычные зеркала, они были изготовлены Мастерами–зеркальщиками Мерионедда, отточившими свое искусство до такого совершенства, что их детища отражают не физический образ, но темпоральный. Они отражают хрононы, а не фотоны, временные образы мириадов возможных будущих, лежащих перед вами, которые расходятся во времени, пока наблюдатель изучает их. Они показывают варианты будущего, доступные в узлах ветвления жизненной линии, и мудрый человек сможет заметить их, обдумать и соответственно изменить свою жизнь. — Произнося этот затасканный вздор, Адам Блэк вел Марию Квинсану сквозь дегтярно–черный лабиринт, вызывающий клаустрофобию. Завершив свою речь, он остановился.

Мария Квинсана услышала, как он набирает дыхание, чтобы возвестить:

— Да озарится будущее светом!

Помещение наполнилось пурпурным светом, испускаемым фонарем причудливой формы, висящим у них над головами. В этом странном свете Мария Квинсана увидела себя, отраженную тысячу тысяч тысяч раз в бесконечном зеркальном лабиринте. Образы растворялись, ускользали прочь, едва глаз успевал охватить их, под действием сложного механизма, вращающего зеркала. Мария Квинсана скоро поняла, что хитрость состояла в том, чтобы удерживать образы на периферии зрения, и прибегнув к этой уловке, она смогла разглядеть таинственные намеки на будущую себя: женщину в хаки с МФБС на плече, женщину с пятью детьми, цепляющимися за юбку и свернувшимся в чреве шестым, женщину, величественную и властную в одеяниях судьи, обнаженную женщину на наполненном глицерином матрасе, женщину усталую, женщину радостную, женщину горестную, женщину мертвую — которые мгновенно уносились прочь, словно незнакомцы за стеклом поезда, к своей собственной судьбе. Здесь были лица невоплотившихся амбиций, лица отчаяния, лица надежды и лица, оставившие всякую надежду ради знания, что их нынешний удел — это все, на что они могут рассчитывать: были тут лица смерти, тысячи окровавленных или пепельно–бледных лиц, сожженных до угольной черноты или разрываемых гнойными фурункулами, высушенных возрастом или исполненных того лживого спокойствия, которое смерть дарует самым яростным своим противникам.

— Смерть ждет каждого, — сказала Мария Квинсана. — Покажите мою будущую жизнь.

— В таком случае, взгляните сюда, — сказал Адам Блэк.

Мария Квинсана посмотрела в указанном направлении и успела разглядеть сардонически улыбающуюся фигуру, которая бросила на нее взгляд через плечо и двинулась прочь, скользя от зеркала к зеркалу легкой поступью ягуара. Она шагала, как власть имеющая; так ходят создатели планет, формовщики миров. Именно такой она себя всегда и видела.

— Мне нужна она.

— Тогда идите и возьмите ее.

Мария Квинсана пошла вперед, догоняя будущее, и с каждым шагом в ней, как цветок, распускалась уверенность. Она сорвалась на бег, бег охотницы, и когда зеркала бросились прочь с ее пути, показывая только пустые отражения других зеркал, она увидела, что добыча замедляет свой ход. Сила и власть перетекали из ее образа в нее саму. Мария Квинсана приблизилась к ускользающему изображению на расстояние вытянутой руки.

— Попалась! — объявила она и крепко схватила свой образ за плечо. Со всхлипом ужаса отражение развернулась, и она увидела себя такой, как есть — уверенной, но неуверенной, знающей, но невежественной, рабыней свободы — и поняла, что в какой‑то момент преследования она стала отражением, а то — ею. Образ сжался в точку, рассеялся сияющей пылью, воздух с хлопком заполнил пустоту и Мария Квинсана обнаружила себя у входа в Зеркальный зал.

— Смею надеяться, вы получили искомое, — вежливо произнес Адам Блэк.

— Думаю, да. Ах да, чуть не забыла — вот пятьдесят сентаво.

— Для вас, мадам, бесплатно. С удовлетворенных клиентов плата не взимается. Платят только недовольные. Что ж, они ведь платят всегда, вам не кажется? Однако сейчас, думаю, я вспомнил вас, мадам, ваше лицо мне знакомо; имеете ли вы какое‑то отношение к месту под названием Дорога Отчаяния?

— Боюсь, очень давнее и очень дальнее, и сейчас я совсем не та, какой была тогда.

— Это можно сказать о любом из нас, мадам. Что ж, доброго вам вечера, благодарю вас за визит и лишь прошу, если вы не против, рассказать друзьям и родственникам о чудеса Странствующей Чатоквы и Образовательной Экстраваганцы Адама Блэка.