Обвал - Николай Камбулов

Зияков говорит:

— Видишь высоту?

— Вижу.

— Она каменистая, к проливу обрывом. А на самой маковке седловина. В ней мы и переднюем. А потом уж по обстановке.

Он поднялся и пошел в рост, а я все прижимался к земле.

— Вот мы и дома, — сказал лейтенант Зияков, когда разместились на сопке, в седловине, очень удобной для укрытия и наблюдения, а также на случай стычки с гитлеровцами — будет трудно нас взять.

— Дома и не дома, — отозвался я, вынимая из сумки гранаты, чтобы быть начеку.

— Сегодня какое число? — спросил Зияков.

Я припомнил и назвал день и число.

— О-о! — повернулся ко мне лицом Зияков. — Это мой день…

С моря подступало утро, и я видел, лицо у Зиякова одухотворенное. Я повел речь о Дронове.

— Поймаем и будем резать! — И тут он засмеялся как-то нехорошо. Я насторожился. Зияков это заметил и говорит: — Дронов оказался предателем! Он подсовывал нашим вражеские листовки. Это выяснилось уже после того, как он отправился на задание. Разве тебе об этом майор не сказал?

— Не говорил.

— Это особая тайна, Миколка. Если понадобится, будем резать! Из Керчи можно пройти незаметно в катакомбы только берегом, а потом уж по лощине и в поселок. Дронов это знает. Так что он нас не минует, никуда не денется, резать будем, если что…

Когда прошел день и прошла ночь, лейтенант Зияков начал нервничать:

— Ты не перепутал день-то вчерашний?..

— Память у меня хорошая, товарищ лейтенант.

— Па-мять… — протяжно сказал Зияков и на время успокоился.

Вдали показался человек. Он шел по берегу впритирку к воде, и волны стегали его по ногам.

— Ну, не подведи, Сухов. Твое дело сейчас слушать. Селден рези, олсун![3]

— За что?

— За хорошую память.

Человек уже был под нами и расхаживал по мокрому песку. Это был немецкий офицер, длиннющий, и все хлестал себя по голенищу стеком — хлоп да хлоп.

— Значит, верно, была суббота, — тихо сказал Зияков. — Немцы точны в своих поступках, они даже в туалеты ходят по расписанию. Тупицы! Мой план таков: я все беру на себя. Что бы там ни происходило, — кивнул он вниз, — твое дело быть наготове. Если что, я позову словом: «Пли!» Понял? Если не Дронова, то этого скрутим, — заключил Зияков и начал спускаться вниз.

Я взялся за гранаты, чтобы не опоздать к сигналу «Пли!» Осмотрел и вижу: в гранате нет запала. Схватил другую — и в этой нет. В третьей — тоже нет! Руки у меня похолодели. Но все же взял себя в руки, приготовил пистолет. А сам думаю: куда же подевались запалы? Потерял, потерял… И мне прощения не будет. Почти безоружный, чем я смогу помочь лейтенанту?!

Между тем немецкий офицер заметил Зиякова, поднял руку в приветствии:

— Хайль Гитлер!

Что-то совершенно непонятное!

Зияков тоже взмахнул рукой, остановившись перед гитлеровцем — в трех шагах от него. Надежда появилась: лейтенант что-то таит, выжидает. Ведь финка при нем: пырнет — и бежать.

— Господин майор Носбауэр, перед вами Муров.

Опять, похоже, какая-то маскировка со стороны лейтенанта Зиякова.

— Гут! Гут! — ответил Носбауэр, с виду интеллигент, при галстуке и в белых перчатках. — Вы слишком долго задержались в катакомбах. Почему тянете с устранением майора Русакова?!

Зияков на это Носбауэру отвечает:

— Майор Русаков убит. Постарался — и умыл руки.

«О, хорошо водит за нос! — подумал я. — Майор жив! Точно, маскировка со стороны Ахмета Ивановича…»

— Господин Муров! — заулыбался гитлеровец. — Вас ждет большой наград! В общем, можете себя считать полным владельцем Керченского морского порта. Но еще небольшое дело за вами… Это генерал Акимов… Имею честь! — Носбауэр взмахнул рукой и быстро скрылся за выступом.

Зияков же мгновенно выхватил финку и пульнул ее в направлении скрывшегося Носбауэра. И сам бросился за выступ…

Он долго не появлялся, рука моя побелела держать наготове пистолет в ожидании слова «Пли!». Пожалуй, прошло около часа, когда Зияков поднялся ко мне в седловину и говорит, глядя мне в лицо:

— Этот дурак принял меня за Дронова… Я ему и врезал финкой насмерть!.. А у тебя, Сухов, крепкие нервы… Если бы ты бабахнул, все испортил бы. Где-то здесь таится Дронов, он же у немцев числится под фамилией Муров… Бери свои запалы, — достал он их из кармана брюк. — Ну, бабахнул бы?

— Еще как!.. Но потом я понял, что вы, товарищ лейтенант, маскируетесь, кого-то изображаете. На крючок ловите.

— Да уж такое задание, Николка. Русаков инструктировал с глазу на глаз… Майор сказал мне: «Дронов обязательно придет на сопку с седловиной». Вот на эту самую… Надо ждать, а потом будем резать… Кушай!.. — Он достал из-за пазухи хлеб, банку мясной тушенки: — Гуляй и вспоминай дурака майора Носбауэра. Сволочь, жует нашу еду… Сегодня какой день?

— Вторник, товарищ лейтенант.

— О! Тоже для меня счастливый день… Взгляни-ка, кто-то идет…

На горизонте показался край солнца. Какой-то шумок послышался сразу с двух сторон, и на меня сзади сиганул человек, прижал к земле; краем глаза я увидел: Зияков!

— Товарищ лейтенант!..

— Не дыши! Ты, оказывается, знаешь немецкий язык!.. Очень опасный для меня человек. Прощайся с жизнью…

И вдруг, словно сильным вихрем, Зиякова сдуло с меня. Я вскочил на ноги, увидел: Сучков жмет Ахмета к земле. Наконец он скрутил Зиякова, сорвал с него оружие, отбросил…

— Сучков, ты, видно, со страха принял меня за фашиста?! — воскликнул Зияков, ворочая выпуклыми, налившимися кровью глазами.

— Нет, господин Зияков-Муров, не ошибся я. Теперь в моих руках все доказательства. — Вдруг он изменился в лице. — Значит, ты убил майора Русакова. Ну и гадюка, значит! Топай под трибунал! Фу! Пакостно на тебя смотреть…

Сучков подошел ко мне, привлек одной рукой к себе:

— Жить будем, Сухов… Значит, так… Я за вами почти следом шел, был с тобой рядом, все слышал и видел. У тебя, Миколка, выдержка нашлась…

К тайному лазу мы подошли ночью. На карауле стоял Лютов. Он пропустил Сучкова, связанного Зиякова и меня…

Я стою у могилы майора Русакова… «Маркел Иваныч, да как же это так?.. Ты для меня был ровно отец родной», — думал я, глядя на свежий, еще не осевший могильный холмик из раздробленных камней.

— Ну, Миколка, — по голосу я узнал Бокова, — крепись, Маркела Ивановича не вернешь… Я беру тебя своим порученцем.

Неподалеку, за выступом, в кромешной темноте вспыхнул свет, и потом — наверное, спустя полминуты — прогремели винтовочные выстрелы. Кто-то вскрикнул и тут же захлебнулся.