Стальная хватка империи - Васильев Сергей Александрович

Неделю спустя. Броненосец «Потемкин»

Приучить русского человека к бдительности почти невозможно. Но когда это все-таки получается, мало не покажется никому. Исключение – свои. Они всегда даже не выше закона, а где-то сбоку от него. Стяжают хлеб насущный, пользуясь особо привилегированным статусом. Видимо, глубоко общинная, выработанная веками ментальность приучает доверять «своим». А если ты «не свой», то не плачь и не обижайся.

Даже «их благородия», казалось бы, не имеющие опыта деревенской или фабричной круговой поруки, быстро сбиваются в стайки по происхождению и убеждениям, стараясь без крайней необходимости не иметь дел с людьми не своего круга. «Не свои», называемые красивым французским словом «парвеню», платят отторгнувшему их обществу той же монетой, охотно рекрутируясь в нигилисты и криминал. Впрочем, границы между этими двумя социальными группами всегда были очень условными.

Один такой «не свой» (не по происхождению, а по духу), в мечтах своих воображающий себя денди с неподвижной верхней губой, на брегах внутренней Темзы, спустился в пороховой погреб и аккуратно положил небольшой ящичек в нишу между двух пеналов с усиленными пороховыми зарядами. Он аккуратно выдернул металлический стерженек, долженствующий привести в действие пятичасовой замедлитель, и полез по скоб-трапу вверх на палубу.

Сейчас он сдаст вахту и направится на берег. Комната в пансионе мадам Шепетовкер имеет второй выход во двор, а рыбацкая одежда вполне гармонирует и с черным ходом, и с извилистыми улочками, и с румынской рыбацкой лайбой, которая, как обещал ему друг Джеффри, доставит его в Констанцу. Ну а там – респектабельный и вполне почитаемый в нейтральной стране американский паспорт, железнодорожный билет до Кале, каботажный пароходик… Как венец всех трудов – не такой уж скромный пенсион и маленький домик в Западном Сассексе…

Додумать он не успел. Когда джентльмены предпочитают не оставлять следов, пятичасовые замедлители срабатывают уже через три минуты, поэтому офицер, заложивший адскую машину в пороховой погреб новейшего броненосца «Князь Потемкин-Таврический», погиб одним из первых. Следов не осталось. А пенсион и домик в Западном Сассексе, проведенные по соответствующей документации, не пропадут, но достанутся они более достойному данной недвижимости джентльмену. В конце концов, жизненные интересы империи ничуть не противоречат частным интересам лучших ее представителей.

В это же время. Мукден

Железная дорога, соединяющая Харбин с Порт-Артуром, а также находящийся на полпути Мукден – это граница между знаменитыми сопками Маньчжурии и менее знаменитыми маньчжурскими заманчиво плодородными равнинами. Местность перед самым городом почти под прямым углом рассекает шумная речка Хунхэ, создавая преимущество защищающимся и дополнительную головную боль – нападающим.

Вся конфигурация местности и положение города располагают к строительству долговременных оборонительных сооружений по северному берегу реки, опирающемуся своим левым флангом на господствующие высоты с подвижными резервами на правом равнинном участке обороны.

Именно такая директива Ставки лежала в сейфе у генерал-майора Леонида Константиновича Артамонова, командира 31-й пехотной дивизии. Ему поручалась оборона Мукдена. Артамонов был не паркетным военным. Назначенный в 1897 году начальником конвоя русской миссии в Абиссинии, как военный советник и представитель негуса Менелика II, он совершил успешную военную экспедицию к Белому Нилу с войсками Абиссинии, противодействовавшими британской колониальной экспансии.

Таким образом, Леонид Константинович в 1902 году был самым опытным военачальником, знавшим тактику и особенности англичан, а равно – театр военных действий Маньчжурии, поучаствовав в подавлении восстания ихэтуаней и возглавив штаб Южно-Маньчжурского отряда. Выбор его в качестве военачальника, первым встречающего британский и японский корпуса вторжения, был логичным и одобряемым.

Прибывший на усиление со своей лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригадой полковник Ляпунов относился к послужному списку генерала если не с пиететом, то с достаточным уважением, поэтому к первой встрече готовился тщательно и придирчиво. Отрепетировал перед зеркалом все, что должен был сказать, внимательно осмотрел свой внешний вид, перекрестился и надвинул на глаза головной убор.

В штабе, вопреки ожиданиям, было пустовато.

– Его высокопревосходительство изволили отбыть на рекогносцировку, – по старорежимному доложил адъютант и вопросительно уставился на полковника. – Изволите ждать?

– Ну так торопиться все равно некуда.

Полковник снял фуражку и протер платком мокрый лоб. Солнышко уже пригревало, и мундир, вполне подходящий для Петербурга, в этом влажном и жарком климате откровенно тяготил.

– Тогда прошу сюда, – адъютант широким жестом распахнул дверь в зал совещаний, – вам не будет одиноко. Подполковник Леш тоже ждет приема.

– Леонид Вильгельмович? Собственной персоной? – громогласно удивился Ляпунов с порога. – Простите, мы не представлены. Полковник Ляпунов, прибыл только что с артиллерийской бригадой, еще старого штата, два дивизиона – почти полсотни трехдюймовок.

– С такой силищей можно и повоевать. – Леш был откровенно смущен вниманием лейб-гвардейца. – Но откуда вы меня знаете?

– О господи, Леонид Вильгельмович! О вас все газеты пишут! «Триста спартанцев подполковника Леша», «Герои Дашичао». Да что там газеты! Рассказ о том, как вы со своим батальоном неделю держали целую японскую дивизию, уже превратился в легенду, в эпос…

– Ну, не дивизию, а всего два полка, хоть и усиленные железнодорожной артиллерией, и не неделю, а всего четыре дня…

– Да полноте, Леонид Вильгельмович! Не прибедняйтесь! На фоне Порт-Артура ваши действия заслуживают самой высокой и громкой оценки!

Леш заметно помрачнел. Капитуляция Порт-Артура, вокруг которой ходило множество слухов и сплетен, черной кляксой расползлась по всей русской армии. В предательство подполковник не верил. Зато знал о головотяпстве и разгильдяйстве, помноженных на эффект неожиданности. К нему в Дашичао все четыре дня выходили группами и поодиночке солдаты и офицеры гарнизона, не пожелавшие мириться со спуском флага и самостоятельно пробивающиеся на запад, но никто не смог внести ясность – что произошло и почему?

– Профессиональный вопрос артиллериста, – продолжал тем временем Ляпунов, – как вам удалось в такой сложной обстановке, находясь в полуокружении, не только вывести людей, но и сохранить всю материальную часть? Поделитесь секретом!

– Да нет тут никакой тайны, – пожал плечами Леш. – После очередного штурма, когда поняли, что до утра нас донимать не будут, сняли пушки и смонтировали их на заранее подготовленные железнодорожные платформы. Туда же погрузили боекомплект, пулеметы, в соседние вагоны – раненых, и устроили таким образом укрепрайон на колесах. Разведчики Ржевуцкого взяли в ножи секреты, пушкари обеспечили огневой вал, а мы под его прикрытием потихонечку двинулись на север. Наглость, конечно, но сработало…

– Да, наглость… Часто именно она решает исход схватки, – повторил за Лешем Ляпунов, задумавшись о чем-то своем.

В комнате совещаний повисло неловкое молчание. Разговор сам собой расклеился, и пауза рисковала стать неприличной, если бы не появление самого генерала Артамонова – стремительного и насупленного, в казачьем мундире, испачканном свежей грязью.

– Господа, вы ко мне? – Генерал говорил отрывисто и резко, как дрова рубил. – Леонид Вильгельмович, рад видеть! Как разместились? – И не выслушав ответ уже открывшего рот подполковника, продолжил: – Будете моим личным оперативным резервом. Но вам и вашим людям требуется отдых. Возьмете с собой из штаба делегата связи и зайдете к интендантам. Приказываю выспаться и привести себя в порядок! Все! До завтра не смею вас больше задерживать!

Опешивший от такого напора Леш козырнул, не сводя удивленных глаз с командира дивизии, и почти строевым шагом вышел из зала совещаний.