История Православной Церкви до начала разделения Церквей - Константин Победоносцев

Император усиливался склонить на свою сторону Римскую Церковь, но папа Григорий II, а также преемник его папа Григорий III в своих письмах к нему обличали безумие иконоборческой ереси и даже грозили, что если он будет настаивать на уничтожении иконопочитания, Рим отойдет из-под его власти. Эта твердость римских первосвященников в смутное для Церкви время немало послужила к возвеличению папства на Западе.

На Востоке сильнейшим обличителем иконоборства является Иоанн Дамаскин, славный и в христианском, и в мусульманском мире. Араб-христианин, он снискал себе всеобщую любовь и уважение и занимал важную должность первого министра калифа Дамасского. Его занятия по делам управления не препятствовали ему предаваться изучению богословских и философских наук, так что, когда вспыхнула новая ересь, он не только как верующий, но как богослов и ученый выступил против нее. Живя в стране, подвластной мусульманам, Иоанн мог беспрепятственно вести борьбу с императором — и в защиту святых икон написал три послания, которые признаются Православною Церковью исповеданием истинной веры. В первом послании он смело обращается к самому императору со следующими словами: "Государь! Мы будем тебе повиноваться во всех случаях, касающихся дел житейских; но в убеждениях религиозных и ответственности за них в будущей жизни мы будем слушать апостолов и учителей Христовой Церкви. Не станем мы потрясать в основании древние столпы, поставленные святыми отцами, но последуем в точности полученным от них преданиям. Что касается до меня, то не могу я повиноваться властелину, похищающему насилием священную власть у Церкви…" Затем слово его обращено к верующим для укрепления их в вере. "Братия, — говорит он, — будем стоять на камне веры и преданий Церкви, не переходя пределов, положенных святыми отцами, не попуская нововведений и не позволяя разорять здание Святой Соборной и Апостольской Церкви Бога Спаса нашего. Ибо, если и всякому, кто захочет, дозволено будет отваживаться на все, то мало-помалу все тело Церкви разрушится. Будем поклоняться и служить Единому Творцу, как по естеству Своему Единому, достойно поклоняемому Богу; будем поклоняться Пресвятой Богородице не как Богу, но как истинной Матери Божией по плоти; будем поклоняться и святым угодникам Его, как избранным служителям Божиим, имеющим дерзновение к Богу. Братия! Христианин познается от веры: кто с верою приходит, тот получает великую пользу, а сомневающийся ничего не получит, ибо все святые верою угодили".

Послания эти переходили из рук в руки, служа источником утешения для страдавших за свою святыню, производили глубокое впечатление в Константинополе и на всем Востоке. Власть царя была бессильна против грозного обличительного слова, которое раздавалось из-за пределов его владений, и он, пылая злобой, решился прибегнуть к клевете, чтобы погубить Иоанна. Он составил от имени его подложное письмо, в котором Иоанн будто бы предлагал предать царю Дамаск. Калиф поверил клевете и прогневался на Иоанна. Житие святого повествует, что калиф велел отрубить у него правую руку, но чудесной помощью Пресвятой Богородицы отсеченная рука срослась с составом; невинность Иоанна обнаружилась, и калиф возвратил ему прежнее безграничное свое доверие.

По кончине святого Иоанна иконоборчество, еще усилившись, охватило всю Восточную Церковь. В 741 году умер Лев, оставив царство сыну своему Константину Копрониму, еще более лютому иконоборцу, человеку злобному, жестокому, лукавому и развратному, от которого страдала Церковь целых тридцать четыре года. Он собрал в 753 году лживый собор из 330 епископов-иконоборцев на осуждение икон и всех чествующих иконы. Тогда началось самое лютое и беспощадное гонение, и умножилось число мучеников за святые иконы. Сын Константина, Лев, был тоже иконоборцем, но по смерти его вдова его, благочестивая царица Ирина, почитательница икон, прекратила гонение. На Константинопольскую кафедру избран был новый право-верующий патриарх Тарасий, и по внушению его положено — для умиротворения Церкви собрать Вселенский собор. Но его оказалось невозможно собрать в Константинополе, посреди войска, зараженного упорным иконоборчеством, и так он собрался в 788 году в Никее под председательством Тарасия и при участии 367 епископов, между которыми были и представители Римской Церкви. Это был Седьмой из Вселенских соборов, на которых зиждется вероисповедание Святой Православной Церкви.

Собор на основании Священного Писания и свидетельств из писаний святых отцов утвердил иконопочитание, выразив, что следует чествовать святые иконы и им кланяться не как Богу, а как Его и святых Его воспоминательному начертанию. Собор опроверг все пункты иконоборческой ереси. Определения Собора были сообщены всем Церквям. Римская Церковь приняла их вполне.

Но этим Собором еще не закончилась иконоборческая смута. Ирине довелось царствовать недолго.

Сменивший ее император и его преемники были нетверды в правой вере, а с 813 года, при Льве Армянине и потом при Михаиле и Феофиле, возобновились гонения на иконы и на всех поборников иконопочитания с лютостью, напоминавшей времена Ко-пронима. Возобновилась борьба, в которой прославились новые мученики за Церковь и ревнители закона: в числе последних Церковь прославляет в особенности святого Феодора Студита. Наконец в 842 году вступила во власть правоверная царица Феодора. Собранный по ее велению Поместный Собор снова и окончательно осудил иконоборческую ересь и установил Торжество Православия, совершаемое доныне в Православной Церкви в первый воскресный день Великого поста.

Так окончилось безумное иконоборчество, которое в течение целого века терзало Церковь, жестоко нарушало свободу совести, в порывах дикого невежества разрушало монастыри, сжигало драгоценные рукописи, истребляло памятники искусства и вносило раздражение и разлад в жизнь человека.

Но не может грубая сила принудить верующий народ отречься от того, что освятило святое предание, что стало заветно дорого: именно в эти тяжкие времена в честь поруганных святых икон слагались те церковные песнопения, которые и поныне поются в церкви, составляя красоту и поэзию нашего богослужения.

Самым вдохновенным песнопевцем этого времени был великий обличитель иконоборчества святой Иоанн Дамаскин. Сказание о том, как он светлую радость своей жизни принес в жертву Господу и как потом вновь воспринял ее по заступничеству Пречистой Девы — доводит душу до неизъяснимого умиления…

Презрев величие и почести, Иоанн, как о нем повествует сказание, покинул пышный двор Дамасского калифа. Среди блеска и шума светской жизни душа его томилась… ей нужен был простор, общение с миром невидимым. Все свое великое богатство он раздал неимущим и один, с посохом в руках, направил путь свой к обители святого Саввы. Давно уже он взирал на эту святую обитель как на желанное пристанище, на безбурное жилище, в котором чаял найти то, чего искала душа его. Путь его был трудный, шел он одинокий и нищий, но на душу его сходила благодать в чувстве бесконечной любви ко всему Божиему миру, в ней все возрастала сила вдохновения — и одна за другой в чудных звуках лились восторженные хвалебные песни.

Когда он достиг святой обители, игумен и братия, которые уже немало слышали о великом защитнике православия, дивясь его смирению, с восторгом приняли его; но никто из иноков не дерзал взять его, как требовал устав, под свое духовное руководство. Наконец один старец, известный своей строгой жизнью, изъявил желание принять его своим учеником. Когда же обрадованный Иоанн подошел к нему, чтобы от него принять благословение, старец, остановив на нем пытливый взор, промолвил: "Отныне наложи печать молчания на свои уста… таково первое мое тебе послушание". Как громом поразило Иоанна это слово, которое сразу отнимало у него всю красоту, всю радость, весь свет его жизни. От богатства, от почестей он отказался без сожаления, трудов и лишений он не боялся, давно душа его относилась безучастно ко всему земному и жила лишь восторгами святого вдохновения. Тут Иоанн понял, где для него скрывалось настоящее отречение, и безропотно, смиренно отдал Богу чудный дар свой — песнь свою. Разом в нем и вокруг него все точно погрузилось во тьму; дни за днями тянулись в томительном однообразии; с ужасом он прислушивался к тишине: ему все казалось, что замолкшие звуки снова пробуждаются в душе его, — и он со страхом следил за собой… Но его крепкую волю сломило чувство жалости к чужому горю: однажды пришел к нему юный инок, безутешно плача о смерти своего брата, и умолял его со слезами — уврачевать его страждущую душу умильной надгробной песнью. Против слез его Иоанн не устоял — и из души его полились дивные звуки, сложилась чудная надгробная песнь. Кая житейская сладость печали не причастна? — песнь эта и ныне вносит в скорбные души ту усладу и успокоение, которые принесла в ту пору бедному, одинокому иноку.