Пейзаж с убийцей - Светлана Чехонадская

Откуда взялась медсестра? Она часто выезжала к старику, была его хорошей знакомой, и ею просто воспользовались. Кстати, в детективе сама смерть пришла не так, как я ее увидела. Я придумала, что медсестра по ошибке (спланированной злоумышленниками) сделала старику смертельный укол, а затем утопила труп (труп, а не живого человека!) от страха. Для создания образа этой медсестры я использовала характер, а также фамилию, имя и адрес моей подруги Нины Покровской. Увы, фантазия у меня работает плохо. Возможно, это издержки журналистской практики — хочется быть чрезмерно правдоподобной, чтобы мне поверили. При этом я, конечно, знаю старинное изречение: «Правда — это то, что наименее правдоподобно».

Чтобы избежать дальнейших недоразумений, признаюсь сразу, что всю историю ограбления в Бодайбо я взяла из тогдашних газет и почти не изменила ее. В девяносто втором году это было громкое и, по крайней мере, тогда еще не раскрытое дело — кого-то, кажется, посадили, но всего золота, по-моему, не нашли.

Все это могло бы показаться смешным и неинтересным, но дело в том, что героя своего детектива я назвала Виктор Семенович Антипов! Я долго думала, прежде чем выдумала это имя, поэтому я и потеряла сознание, когда вы сказали мне в опорном пункте, что соседа Штейнера звали именно так. Уверяю вас, вы бы тоже потеряли сознание, если бы оказались на моем месте!

Дорогой Миша! У меня нет этому объяснений. Возможно, в этом причина того, что я поспешно бежала с поля боя — точнее, из Новосибирска. Столкнувшись с этой мистикой, я совершенно растерялась.

Однако Москва всегда действует на меня отрезвляюще. Это такой город, что он не оставляет места для романтических недоговоренностей. Здесь так: либо то, что произошло — произошло, либо ничего не было. А как же «не было» в моем случае?!

Совпадение фамилии я никак не могу объяснить, но, может быть, только пока? Я решила отложить эту тайну в сторону и заняться другими. В частности, теми, которые были выписаны вами из архивного дела Штейнера и положены в голубую пластиковую папку. В частности, и той, о которой рассказала мне Фекла Суботникова. Однако вести расследование (извините, что забыла поставить кавычки!) из Москвы трудно, мне нужна ваша помощь. Может быть, Миша, вы ответите на некоторые мои вопросы?

Главное, что меня волнует: а кому все-таки звонила Долгушина после того, как заподозрила меня в махинациях с домами? Вам, а еще кому? Если она больше никому не звонила, то кому об этом говорили вы? Понимаете, о чем я? Ведь за мной следят! Я, по-моему, забыла вам сказать, что слежка продолжается и сейчас!

Второе: проезжая на поезде мимо вашей деревни, я не заметила на улице никаких особенных машин. Но я не обратила внимания, были ли машины с другой стороны деревни, там, где бетонный мост. Вы можете это выяснить? Возможно, какие-то упоминания найдутся в деле!

Вот и все мои просьбы. Кстати, хочу сообщить об одном моем соображении: я намерена перерыть все газеты девяносто второго года. Может, фамилия Антипова все-таки упоминается в связи с ограблением в Бодайбо? Ведь никто, в конце концов, не помнит, за что Антипов сел в девяносто третьем. Может, я ее взяла из газет, но забыла об этом? Тогда, кстати, можно пойти и еще дальше: предположить, что описанные в моей книге события являются куда большей правдой, чем мне казалось, но это уж совсем поразительная мысль! Впрочем, не такая уж она и поразительная, ведь в вашей папке я нашла упоминания о хвастовстве Штейнера накануне смерти и о его дяде из Бодайбо.

Ну, вот пока и все, Миша! Отправляя это письмо, я, разумеется, надеюсь на то, что вы поправляетесь. Я по вам соскучилась! До свидания! Елена Корнеева».

Терещенко отложил письмо. Наконец-то, он, смог для себя сформулировать, что его беспокоило в существовании этой московской журналистки: она отчетливо ими манипулировала! Эта дозированная выдача деталей якобы подсмотренной истории, эти приезды-исчезновения, эти задания… Нет, все это выглядело странно.

Мишаня дал ему письмо, пришедшее на адрес опорного пункта Корчаковки и принесенное друзьями в больницу, для того чтобы Терещенко оценил ум его московской знакомой: идея проверить дела, связанные с Бодайбо, была хорошей идеей. Если Штейнер хвастался скорым богатством и поминал при этом своего дядю из Кропоткина, то изучить это направление следовало в любом случае. «Видите, как сечет? — хвастливо сказал Мишаня. — Ее бы нам в УВД! Умная женщина!» Терещенко оценил. Но совсем в другом смысле.

Чем дальше, тем больше эта история казалась ему шитой белыми нитками. Но он тоже был согласен: женщина далеко не глупа. Единственное, что в ее рассказе полная глупость — это объяснение фамилии Антипова. В такие совпадения Терещенко не верил.

Он вздохнул, сложил письмо в карман. Они уже подъезжали к Корчаковке.

Вчера он побывал у следователя Белоголовцева. Вопреки ожиданиям, старикан не отказался от разговора. Наоборот, был рад гостю. Жена бывшего следователя еще работала, и большую часть дня он скучал.

Они прошли на кухню, старик достал варенье из ранеток, домашние кексы. У Терещенко забурчало в животе.

Видно было, что бывший следователь живет небогато, но со вкусом. В доме всего было вдоволь. «Дача — кормилица!» — радостно пояснил он. Пространство под кухонным окном было заставлено банками с соленьями, вареньями и компотами. Белоголовцев поперебирал их, что-то выискивая, но больше ничего не достал. Очевидно, ему просто было приятно трогать свои зимние запасы.

— Итак, Штейнер… Штейнер-Штейнер-Штейнер… — бывший следователь задумался на секунду. — Молодой такой немец, настоящий фашист на морду… Как же, помню! Одно из последних дел перед пенсией. Ой-е-ей! Годы летят!.. А что это прокуратура теперь им интересуется?

Белоголовцев спросил об этом не тревожно, не взволнованно. Даже особого любопытства Терещенко не заметил: действительно, прошло много лет.

— У нас появились новые данные. Такое ощущение, что в этот день и в этом месте могли убить еще одного человека.

— Как вас замордовали-то в последнее время! — Старик, довольный, захихикал. — Вон вы уже куда лезете!

А знаешь, чем все закончится? Не знаешь? Последних людей они из милиции разгонят своими чистками! Вот тогда преступный мир и обрадуется! Людям оборотни не нравятся? Ну, пусть прогонят их, пусть вобьют им осиновый кол в сердце! Вот когда воры да насильники к власти придут, они и вспомнят… Оборотней!

— Следите за последними событиями? — улыбаясь, спросил Терещенко.

— В полглаза, парень, в полглаза… Я сам преступников не боюсь, я их презираю! У меня в кладовке два ружья охотничьих. Одно из них еще немецкое, трофейное, «Зауэр»! Оно не промахнется, если что! И рука у меня не дрогнет! А вот вы, нынешние, жидковаты будете! Все цацкаетесь с ними, правами человека вам мозги задурили! А кто задурил-то? Американцы да евреи! А зачем? А чтобы развалить нас окончательно. Ишь ты! Они нам все советуют, как права человека уважать, а сами чуть что на электрический стул сажают! Или вообще, без суда и следствия, вон, в Израиле. Фигак прямой наводкой! И полквартала как не бывало! Советчики… И ведь наши идиоты их слушаются, а?

Этот разговор, очевидно, мог идти много часов. Поэтому Терещенко решил вернуться от общедемократических проблем к делу Штейнера.

— Все-таки следствие тогда очень быстро провели, — сказал он. — Много вопросов осталось.

— Каких вопросов? — картинно удивился Белоголовцев. — Что Ордынский — подлец и беспредельщик, это, что ли, вопрос? Да я его и без доказательств упек бы с удовольствием! Вот, клянусь, подложил бы улику и не моргнул! Он придурок был полный, понимаешь? Чуть что — за нож. Он, знаешь, за что первого своего прирезал? Не знаешь? Поспорили, как медвежью тушу правильно разделывать! Охотники, твою мать! Причем, оба дальше Новосибирска никуда не выезжали!.. Этот говорит: так, а другой — так. После чего Ордынский хватает нож и с визгом: «Сейчас я тебе покажу, сука, где вырезка находится!» начинает полосовать этого беднягу! Ты скажи, его можно такого на улицы выпускать?

— А вас не заинтересовало тогда, почему ему в обоих случаях подвернулись одинаковые ножи?

— Почему это одинаковые?

— Я слышал, что одинаковые.

— Ты «слышал», — передразнил Белоголовцев. — А я это дело вел. Ничего не одинаковые. Разные совсем ножи! Эксперт заключение делал.

— Экспертом, кажется, женщина была?

— Баба. Не помню, как ее фамилия. Молодая девчонка, но сильная такая духом. Мужикам бы поучиться. Из деревни на работу ездила… Она знаешь, где жила? По соседству с матерью убитого. Этого Штейнера…

— А где она теперь?

— У нее роман был с одним нашим сотрудником. Может, замуж за него вышла, в декрет ушла? И то правильно! Не женское это дело — отрезанные головы осматривать.

— Вы не обратили тогда внимания на похвальбу Штейнера, что его дядька из Бодайбо ему работу подбросит?