Дело о проклятых розах - Полина Греус

Цветочная застава оказалась таким же сонным царством, как и Южная, с той только разницей, что лес не начинался сразу за границей города. Этот район, как видно, пользовался популярностью, и симпатичные домики, окруженные не менее симпатичными садиками, почти вплотную подходили к заставе, позволяя предположить, что в скором времени саму заставу придется перенести под напором новых поселенцев.

Здешний стражник, очевидно, жил в каком-то из близлежащих домиков, поскольку, когда путешественники приблизились к его полосатой будке, они застали идиллическую картинку в виде стража, наблюдающего за чумазым карапузом, который пытался что-то построить из камушков и палочек, собранных поблизости. Карапуз был, без сомнения, его собственным отпрыском, что безошибочно определялось по смешанному чувству умиления и гордости, которое не сходило с его лица. Стражник явно смутился, когда Алит обратился к нему с вопросом. Он так искренне старался припомнить, не проезжала ли здесь несколько дней назад белокурая дама, возможно со спутником, что совсем перестал следить за маленьким проказником. Тому же только этого и было надо. И когда стражник скользнул взглядом по тому месту, где еще минуту назад ребенок мирно складывал веточки, он не обнаружил там ничего, кроме этих самых веточек, покинутых на произвол судьбы. Стражник впал в такое беспокойство, стал так потерянно метаться вокруг, что Лити с Алитом единодушно присоединились к его поискам пропавшего ребенка. "Ну вот, опять я кого-то ищу", - подумала Лити, огибая какие-то цветущие кусты с резким запахом и вместе со всеми выкрикивая имя удравшего карапуза. В этот момент, однако, счастливый отец воссоединился со своим чадом, и, как водится, радость его тут же сменилась праведным гневом. Он пару раз чувствительно шлепнул бедолагу по чумазой попке, отчего тот огласил окрестности неожиданно басовитым ревом. На его плач тут же прибежала испуганная мамаша, больше всего напоминавшая захлопотавшуюся курицу, и в точности как курица, она начала кудахтать, пытаясь одновременно утешить сына, отругать отца за то, что тот обидел ребенка, а также похвалить отца за то, что тот его нашел, и отругать ребенка, за то, что он потерялся. Это, в сочетании с непрекращающимися воплями пострадавшего беглеца и бурными оправданиями оскорбленного в лучших чувствах стражника, создало такой шум, что Лити немедленно захотелось оказаться от всего этого подальше, и она не стала возвращаться на дорогу. Лити постояла еще немного за пахучими зарослями и уже совсем было собралась с духом, чтобы вернуться, как вдруг почувствовала как будто прикосновение чего-то почти неощутимого. Ей почему-то показалось, что это Суле ее позвала. Лити лихорадочно заметалась в зарослях, пытаясь снова поймать ускользнувшее ощущение, вдруг остро напомнившее ей ее сегодняшний смутный сон, но оно больше не вернулось. Девушка кинулась к лошадям, где в седельной сумке Иксы осталась лежать Собака, схватила ее и судорожно попыталась поймать след Суле. Не может быть, чтобы ей показалось! Она точно что-то почувствовала! Но Собака молчала. И тогда Лити, позабыв об осторожности, об их договоренности не обнаруживать себя, обо всем на свете, мощным заклинанием отправила свое восприятие в Тонкий мир, чего раньше не делала никогда, и принялась отчаянно звать: "Суле, Суле!", распугивая волной своего порыва чьи-то смутные тени, бывшие в большинстве своем такими же магами, как и она, которым что-то понадобилось в магическом поле. Лити ощутила, как ее энергия вносит сильное возмущение в этот призрачный мир; той частью своего восприятия, которая осталась там, в цветочных зарослях, она чувствовала, как покалывает кожу от произносимых ею заклятий и концентрирующегося вокруг нее поля.

Она испытала ощущение, знакомое всякому ныряльщику, который с прогретого солнцем камня вдруг бросается в обжигающе холодное море, и оно окружает стремительно погружающееся тело мириадами рвущихся на поверхность пузырьков. И в этом водовороте она вдруг стала огромной, заполнила собой все пространство, забрасывая все дальше и дальше тонкие лучики... чего? Больше всего это было похоже на усики улитки или на щупальца огромной прозрачной медузы, которой Лити любовалась однажды, заплыв далеко, туда, где море чернело под нею равнодушно-угрожающей глубиной, а сердитые крики Суле, мечущейся в волнении по берегу, уже почти не были слышны. Теперь же сама Лити так же страстно звала, уговаривая вернуться, откликнуться: "Суле, Суле!" - и не получала ответа. Все ее невесть откуда взявшиеся щупальца, закинутые как гигантская ловчая сеть, вернулись пустыми, не поймав ни следа, ни намека на присутствие Суле. Только секунду, нет - долю секунды, ей казалось, что она почти слышит отголосок как бы того зова, который и вверг ее в эту пучину Тонкого мира, но и он исчез, растворился без следа, оставив ее задыхаться от бешеных усилий и обиды. Возвращаться было труднее, нужно было собрать воедино все бесчисленные щупальца, на которые разделилось ее "я", вновь вынырнуть на поверхность этого негостеприимного моря и ощутить себя цельной личностью, хотя и пережившей только что первое в жизни путешествие по Тонкому миру. Она уже почти вернулась, уже почти полностью чувствовала себя принадлежащей этому миру, в котором ей что-то настойчиво говорил, крепко держа ее за плечи, обезумевший от тревоги Алит, она даже чувствовала рядом его Силу, пытающуюся помочь ей вернуться, как вдруг что-то огромное и темное навалилось на нее, пытаясь смять, задушить, разорвать ее связь с реальностью и утащить назад, в бездонную глубину, из которой уже не будет возврата. Атака была так стремительна и так сильна, что Лити ничего не успела понять, не успела защититься, собрать свою Силу, и ее отчаянная, но бессильная попытка освободиться была так же обречена на неудачу, как попытка цыпленка вырваться из когтистых лап схватившего его коршуна. Кто-то или что-то застало Лити врасплох и уже торжествовало победу, когда она, задыхаясь, прекратила борьбу и стала погружаться в темную бесконечность под невыносимой тяжестью, навалившейся на нее со всех сторон. Последнее, что она увидела или, скорее, почувствовала, было нечто, похожее скорее всего на луч или пламя свечи, и это нечто молнией ринулось наперерез той темноте, что грозила удушить Лити, вступив с этой темнотой в отчаянную схватку.

ГЛАВА 13

Лити медленно приходила в себя, расслабленно выплывая на поверхность сознания подобно первой весенней лягушке, только что очнувшейся от зимнего сна.

Она открыла глаза и лениво отметила, что окружающий мир перестал быть призрачно-смутным и приобрел привычную определенность. Это было хорошо. А еще было хорошо то, что ощущение тепла и заботы буквально окутывало всю ее и словно пропитало сам воздух вокруг нее.