Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов

Даша Малиновская. То есть не сбежала, попалась под руку маньяку. В пустующем доме он над ней и надругался, а потом ночью закопал в саду. И если бы не гражданин Ахмедов со своим погребом… Повторяю, это версия, но звучит правдоподобно, и многое указывает именно на это.

— Подожди, — задумалась я. — То есть потерпев со мной фиаско, маньяк не одумался, продолжал злодействовать?

— Выходит, так. Мне жаль, Маргарита Павловна, но звание человека, остановившего маньяка, с тебя снимается. После пропажи Даши ничего подобного больше не было, город спал спокойно. Серия преступлений оборвалась. Уточним, конечно, но похоже на то. Итак, в пятьдесят девятом году мы имеем пять эпизодов и четыре тела. Кому-то повезло, не будем показывать пальцем. В текущем году — три эпизода и три тела. То есть по меньшей мере, семеро погибших детей… Кстати, мы рассылали запросы в соседние области. Убийства случались. Дети пропадали и пропадают. Кого-то насилуют, потом убивают, кого-то просто насилуют, а потом запугивают. Зверья в стране хватает. Но чтобы где-то при этом с жертв снимали скальп… Такого не припомнят даже ветераны МВД.

— А ты чем занимаешься? — я вытянула шею.

Туманов как-то смутился, перемешал лежащие на столе фотографии. Пасьянс раскладывал? Я подошла к нему сбоку, заглянула через плечо. Он вздохнул и снова стал раскладывать снимки. Пять карточек поместил в верхний ряд, три — в нижний. На многих фотографиях изображения были размыты. Остальные были сносного качества. На всех карточках фотографы запечатлели девочек примерно одного возраста. Одни позировали, другие не знали, что их снимают. На двух фотографиях присутствовали другие дети — поэтому нужное лицо было обведено красным карандашом. Задорные, смеющиеся, серьезные, кто-то в форменном школьном платье с пионерским галстуком, кто-то в обычной одежде. Придирчиво смотрела на фотографа девчонка с надутыми губами и торчащими в разные стороны косичками.

— Это Оля Конюхова, — глухо сообщил Туманов, сдвигая вверх левое верхнее фото, — пропавшая, а затем убитая в пятьдесят девятом году девочка. Это моя Катя… — голос Туманова задрожал, он со злостью кашлянул. — Екатерина Загорская, пропавшая через два дня после Оли. Это Ульяна Берестова, это Даша Малиновская — она обведена красным цветом, запечатлена с другими воспитанниками детского дома…

— А вот эту я, кажется, знаю… — я ткнула пальцем в надутую девчонку с косичками.

— Да, это ты, — согласился Туманов. — Фото нашлось в школьном архиве. Здесь ты окончила третий класс, снимок сделан за несколько месяцев до твоего похищения.

— А почему я оказалась в компании мертвых девочек? — захотелось перекреститься.

— А потому, что ты сама едва не стала такой же, — не очень-то деликатно отрезал Туманов и перегнал мое фото в верхнюю часть «пасьянса». Странно, но этот снимок я не помнила. — А кто вот эти трое, ты уже догадалась. Качество фотографий вполне приличное — современность какая-никакая. Дина Егорова, Маша Усольцева и Женя Радченко. Все снимки сделаны не ранее, чем за полгода до похищения девочек и… смерти.

— И что это значит? — не понимала я. — Зачем ты их собрал? Непросто, наверное, было собрать всю коллекцию.

— Непросто, — кивнул Туманов. — Зато имеем наглядное свидетельство. Посмотри внимательно на всех восьмерых. И признайся: теперь находившихся под вопросом Дашу Малиновскую и Ульяну Берестову можно смело отнести к жертвам нашего маньяка. Смотри внимательно на всех — и на себя тоже. Очень внимательно, я тебя не тороплю.

Я смотрела, глаза перебегали с одного лица на другое. Сначала не понимала, потом вдруг стало неуютно, зачесалась лопатка — именно то место, до которого можно дотянуться только палкой! Спина чесалась просто невыносимо. Туманов вник в мои страдания, вытянул руку, почесал спину.

— Спасибо… — я сглотнула.

— Не за что. Обращайся. Ты увидела то же, что и я. Все девочки чем-то похожи. Не одно лицо, это было бы странно — но один тип. Светло-русые волосы, большие глаза, сравнительно круглое скуластое лицо. Почему-то именно такие девочки заводят нашего маньяка. Нет ни одной темненькой, обрати внимание. Почему? Это с чем-то связано. Может быть, из детства или еще откуда-то. Но явно не совпадение — не бывает таких совпадений. Девчонки смешливые, задорные, подвижные — и все примерно одного возраста. Совсем маленькие или подростки маньяка не интересуют. Есть соображения?

— Ни одного, — призналась я. — Может, его в школе похожая одноклассница шмякнула энциклопедией по башке? Вот и пронес это яркое чувство через всю жизнь. А теперь мстит всем на нее похожим, ассоциируя их со своей обидчицей.

— Блестящая версия, — похвалил Туманов, убирая фотографии в стол. — Ладно, забудь. Теперь мы знаем, кому следует опасаться больше всех… Чего зашла-то — по делу или от безделья?

— Про мини-ящеров хотела поговорить.

— Про этих? — Туманов открыл второй ящик и стал извлекать и расставлять на столе страшноватые деревянные фигурки, олицетворяющие причудливых пернатых. Мелькнула мысль: «Видимо, в детстве маньяк не наигрался в пластилиновых солдатиков».

— А они не должны находиться в хранилище улик? — задумалась я.

— А смысл? — отмахнулся Туманов. — Здесь они могут принести пользу, например, натолкнуть на свежую мысль. А там?

— Натолкнули на мысль?

— Пока нет. Но это не из того разряда: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю». С буддийскими монахами эти чудики меньше всего ассоциируются. Что-то вертится, не могу сообразить…

Фигурки были похожие, но все равно разные. Одна птичка выпучивала глаза сильнее остальных, другая приоткрыла клюв, словно просила ее покормить. У третьей были цепкие когти — предельно гипертрофированные, выпуклые. Их колючие перья смутно ассоциировались с иголками отощавших дикобразов. Небрежность в изготовлении, видимо, была намеренной.

— Я тут подумала… — неуверенно начала я, — а ведь эти штуки могут иметь отношение к селькупским обрядам — по крайней мере, их символизировать. У селькупов был развит шаманизм, причудливые обычаи, верования. Для их культуры данные поделки — в самый раз. С шаманизмом селькупы как бы распрощались, отчасти все же…

— Селькупы, селькупы… — задумчиво забормотал Туманов, устремив мутный взор в потолок.

— Меня восхищает твоя эрудиция, — обрадовалась я. — Появится минутка — навести музей истории и культуры народов Сибири. В нашем районе когда-то проживали селькупы — вымирающее нацменьшинство. Здесь располагалось несколько деревень. Сейчас не осталось ни одной — во всяком случае, действующих. Но селькупы есть, никуда не делись. Существует их культура, работают этнографы, собирают уцелевшее наследие. Несколько лет назад я этим вопросом интересовалась, читала про шаманские обряды. У этого народа остались духи-покровители, странные божества, с которыми лучше не ссориться. В деревнях — и вообще где ни попадя — ставили тотемы. Тотемизм, кстати, проявлялся в том, что у северных селькупов семьи ведут свой род от лесных зверей, а у