Бесогон-2. Россия вчера и сегодня - Никита Сергеевич Михалков

на Москву, за обстрел Ленинграда, за Тихвин и Сталинград. Помните и не забывайте, а то можем и повторить». Можем повторить то, что мы сделали ценою миллионов жизней, и вот расписываемся в поверженном Берлине на стене Рейхстага. Вот откуда эти два слова.

А как шельмуется фраза, вырванная из контекста: «Можем повторить»! Это текст, написанный в 1945 году на колонне Рейхстага. И вот как он звучит: «За налеты на Москву, за обстрел Ленинграда, за Тихвин и Сталинград. Помните и не забывайте, а то можем и повторить». Можем повторить то, что мы сделали ценою миллионов жизней, и вот расписываемся в поверженном Берлине на стене Рейхстага. Вот откуда эти два слова.

А теперь задумаемся: как эти люди, о которых я говорю, повели бы себя в 1941 году? Я думаю, мы можем себе это представить. Тому свидетельство, например, дискуссия в эфире «Дождя» относительно судьбы Ленинграда.

Вопрос был поставлен так: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Представьте себе на секунду, что этот вопрос услышали те, кто во время блокады умирал от голода и холода. Хоть кто-нибудь из них сказал бы такое вслух? «Слушайте, отдайте вы этот город. Чего мы мучаемся? Войдут сюда немцы, сохраним дворцы все, и Зимний дворец, и Константиновский. Сохраним все. Ну пусть побудут здесь оккупанты… в конце концов, есть примеры этому…» И совершенно логически в это мнение укладывается, например, замечание журналиста Александра Минкина: «Может, лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР? А еще лучше б — в 1941-м! Не потеряли бы мы свои то ли 22, то ли 30 миллионов людей. И это, не считая послевоенных „бериевских“ миллионов. Мы освободили Германию. Может, лучше бы освободили нас?»

Господин Минкин, даже если бы так произошло, то, например, вам не пришлось бы видеть торжества демократии. Потому что газовые камеры пришли сюда точно так же, как и в другие страны.

А вот что пишет Людмила Улицкая: «Мы все с легкой снисходительностью относимся к французам, потому что мы-то молодцы, а французы — немцам сдали свою страну. Сейчас прошли годы — Париж стоит, они его сохранили, они сохранили культуру. Да, конечно, французы не молодцы, а мы молодцы. Но страна была разрушена, народу погибло ужасное количество».

А вот что пишет Михаил Берг, культуролог, публицист: «Жаль, что не проиграли в войну. Не надо было бы справлять насквозь фальшивый праздник Дня Победы, да и история у нас была бы иной — нормальной, не инфантильной».

«Не инфантильной»… А разве не инфантильность то, что написано ими?

Какой была война для Европы и какой была война для нас — для СССР, для России? Война в Европе — это создание Европейского союза под патронатом рейха. Сохранена культура. Да, немного ущемлены национальные интересы. Но в борьбе с коммунистической заразой, с большевизмом — можно и потерпеть.

А что уготовано было нам? Может быть, те, кто пишет все это, забыли о том, что такое «План ОСТ»? Я напомню.

А что уготовано было нам? Может быть, те, кто пишет все это, забыли о том, что такое «План ОСТ»? Я напомню.

Генерал-полковник Гальдерн: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которые в противном случае мы будем кормить в течение зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки».

Командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Гёпнер еще в мае 1941 года заявил, что война должна вестись как «…древняя борьба германцев против славянства, защита европейской культуры от московско-азиатского наводнения, оборона от еврейского большевизма». Защита европейской культуры должна «…иметь своей целью разрушение нынешней России и вестись поэтому с неслыханной жестокостью».

Кто бы выжил? Господин Долин, госпожа Улицкая?

Имеется такое свидетельство: «Парижане действительно очень тяжело переживали период фашистской оккупации. Когда они пили свой утренний кофе и мимо случайно проходил немецкий солдат, то их сердце сжималось от боли за свою поруганную родину и приходилось добавлять еще сливок в чашку, чтобы перебить вкус горечи».

А вот слова всемирно известного литератора Андре Жида, осень 1940 года: «Какой смысл набивать себе синяки, ударяясь об решетку. Чтобы меньше страдать от тесноты своей клетки, нужно только держаться поближе к ее середине». Вот вам и ответ, как нужно переживать оккупацию.

А какое количество знаменитейших брендов работали тогда на великий рейх!

Конечно, покажите молодому человеку, школьнику, не обремененному особенными знаниями, фотографии оккупированного Парижа. Загорающие люди, кафе, велосипеды, новые прически, модные шляпки. Ну да, некоторые неудобства, приходится собирать объедки для кошечки, потому что иногда не хватает еды, и так далее. И покажите фотографии Великой Отечественной — разбитые города, сожженные деревни, повешенные партизаны, расстрелянные женщины, старики, дети. И скажите: «Хочешь вот так — или хочешь вот так?» Я думаю, это тяжелый вопрос для неподготовленного человека, который воспитывается в представлении о том, что это не наша Победа, не наша война.

В связи с этим я хочу вспомнить недавнюю историю с обидой руководства Ельцин-центра на меня за то, что я сравнил награду «Лучший европейский музей» Ельцин-центру с наградой полицаю от рейха. Один из руководителей центра Екатерина Барабаш пишет: «Я вот думаю — а если подать в суд на этого ублюдка Михалкова за разжигание межнациональной розни по статье 282 УК РФ? Всех возмутило, что бывший режиссер сравнил премию Ельцин-центру „Лучший европейский музей“ с железным крестом вермахта, а меня куда больше — „какой-нибудь Коцюбайло“ (дальше идет моя цитата): „Я не удивлен и реагирую на это точно так же, как если бы я узнал, что гражданин Советского Союза, какой-нибудь Коцюбайло, ставший полицаем, получил железный крест от вермахта“».

Давайте разберемся, чем вызвана моя оценка.

Заместитель директора Ельцин-центра по научной работе Никита Соколов говорит: «Народ состоял из трех разных по весу фракций. Была, очевидно, большевистская фракция, которая твердо держалась за советскую власть. Была очень незначительная открыто антисоветская часть, которая ждала немцев как освободителей. А подавляющее большинство не имело информации и вообще не хотело воевать сию минуту, а хотело уклониться от принятия решений (ведь цифры уклонистов от призыва огромны)».

Это как? Большинство хотело уклониться? А как же учителя, актеры, художники, инженеры, врачи, которые шли в ополчение — неготовые, неумелые, те, кто получал «трехлинейку» и 15–25 патронов. А как же мальчики, которые прибавляли себе годы, чтобы уйти на фронт? Мальчик, который становился сыном полка и потом расписывался на Рейхстаге. А ему 17 или