Наследие времени. Секунда до - Мери Сейбл

— А ну-ка покажи, что умеешь, уродина. Одолеешь меня, значит, не будешь платить, — хохотал он. Варвар и не думал, что ему достался достойный соперник, он хотел всего лишь развлечься.

Гаррет попробовал остановить Джоан и сам сразиться с ним, но она оттолкнула его и, подобрав свой меч, резко взмахнула им. Бородач все хохотал, но оборонялся и даже не сразу понял, что она проворнее его. Гаррет впервые увидел, как она умеет сражаться. Конечно, после восстановления девушка долго не упражнялась, но увиденное не могло не восхитить его. Она попала по эфесу бородача, отрубив ему пальцы, и меч вылетел из его рук. Но и за эти пальцы она не собиралась ничем отплачивать. От удивления варвар даже не сразу почувствовал боль, но потеря бдительности всегда делала свое дело. Джоан проткнула ему сердце без промедления, а хохот среди варваров резко оборвался. Здоровяк завалился на землю, пытаясь что-то сказать, но кровь хлестала из его рта, заливая бороду. Он жадно глотал воздух, пока его не начала бить дрожь.

— Никакого урожая вы не получите. Я перебью вас всех, — закричала она.

Эмоции завладели ее разумом. Конечно, в одиночку ей было всех не одолеть, но Гаррет кинулся к мертвому телу варвара и подобрал выбитый из рук меч, благо тот упал недалеко. Уилл раздосадованно смотрел на это, понимая, что он единственный без оружия, но это длилось не долго. Следующего убил Гаррет, и оружие теперь имелось у всех троих, а осталось всего восемь мужчин. Варвары не ожидали таких мощных ударов от, казалось бы, двух простых крестьян. Да еще и девчонка уверенно владела навыками бойца. Самонадеянность и безнаказанность за все преступления сгубили головорезов. Последний пытался бежать, но Джоан метнула ему в спину кинжал, подобранный у одного из тел.

Земля налилась кровью, и в тишине было слышно только дыхание Джоан.

— Ты могла погибнуть! Из-за какого-то меча! — Гаррет подбежал, чтобы проверить, не ранена ли она.

— Если бы вы носили с собой оружие, мы бы разделались с ними намного раньше. Вы же гораздо сильнее, чем они, — с упреком сказала она.

— Мы не носим оружие! — выпалил он. — Крестьян не убивают солдаты, а меч привлек бы к нам пристальное внимание. А от варваров нас защищает уговор, они знают, что мы неприкосновенны.

— Из-за перышка, что у тебя на груди висит? — продолжала она возмущаться.

— Это перья орлеана, — вмешался Уилл. — Анункасан отдает одно каждому, кого вернул и сделал ванпулом. Для варваров это метка, просто черное перо птицы. Для них это значит лишь, что мы неприкосновенны, потому что снабжаем их продовольствием. Только так мы безопасно передвигаемся в поселения. Без оружия, которое бы у нас отняли или которое вызвало бы подозрение у солдат.

— Вы можете и дальше ходить как трусы без оружия, но свой меч я не оставлю, — себе под нос сказала она, но ее явно услышали, и Гаррет задохнулся от возмущения.

— Мы тебя спасли, а ты называешь нас трусами?

— Зачем спасать уродину? — закричала она на него. — Ах да, я же должна выполнить обещание, — язвительно и с обидой сказала она Гаррету, не замечая Уилла с выпученными глазами, который так редко молчал.

Только тогда Гаррет понял, почему она так на него гневается.

— Ты не уродина, Джоан, — попытался он оправдаться, и ему помог Уилл.

— Он хотел спасти тебя, Джо, надеялся, что тебя просто отпустят. Пытался объяснить, что ты им не нужна. Ты не представляешь, что они хотели сделать с тобой.

Она будто не слушала и продолжала собирать вещи, складывая кинжалы в мешок. Гаррету стало противно от самого себя. Он и вправду не считал ее уродиной, но в критической ситуации просто хотел спасти ее, не думая о последствиях.

— Прости меня. Хочу, чтобы ты знала, я им наврал, и никогда не считал тебя уродиной, — обратился он к ней и взял за руку.

Гаррету показалось, что она смягчилась. Он обнял ее, надеясь, что она поймет, для чего он так обзывался. Подбежал Уилл и обнял двоих.

— Главное, что мы все целы, — весело заметил Уилл. — Не могло же наше путешествие быть настолько гладким.

Трупы они скинули в кучи и подожгли. Кроме нескольких кинжалов, которые положила в мешок Джоан, ничего больше не забрали.

— Главное, чтобы остальные не узнали, что с ними случилось. Видимо, эти давно преследовали нас, ведь так близко к большим городам и замкам они не подбираются. Надеюсь, пепел никто не найдет и не поймет, что здесь произошло, — качая головой, сказал Гаррет, и после этого они снова двинулись в путь.

Предстояло идти в гору. Наткнувшись на родничок, они набрали воды и пешими стали подниматься. Гаррет, мучимый чувством вины, решил, что почти опустевшие за эти дни мешки он сможет тащить с Уиллом без коня. К вечеру путники взошли на гору. Вдалеке уже виднелся замок, но идти до него было не меньше трех дней.

— Смотри, это твой дом, — Гаррет положил ей руку на плечо.

— Я не хочу туда. С каждым днем мне все больше кажется, что я должна вернуться назад, — она поникла головой, ей хотелось просто уснуть, не думая ни о чем.

Наутро Джоан уже не скрывала своих слез, вставать не было никакого желания. Казалось, ей не место в любой части континента, и от безысходности никуда не денешься. Она дала обещание, значит, должна исполнить его.

— Джоан, я хотел бы кое-что сделать, может, это хоть как-то осчастливит тебя, — Гаррет протянул ей руку, чтобы помочь встать.

Ему было так жаль ее, особенно после встречи с варварами. Он понадеялся хоть как-то помочь ей справиться с плохими мыслями, понимая, что сам этому поспособствовал.

Перед ней снова стоял рыжий конь с белой проточиной на морде. Джоан видела в его глазах взгляд Гаррета, и он опустился на передние ноги, показывая, что она может сесть верхом.

— Ну ничего себе! Даже Кейл тебя никогда не объезжала, ну, не считая в типи по ночам, — пошутил Уильям в своем репертуаре и дал Джоан одежду Гаррета. — Вдруг она ему понадобится.

Уилл все смеялся, даже скорее от удивления, чем от своих шуток.

В этот момент Джоан уже сидела верхом. В ней снова появилось чувство свободы, которое она испытывала с Рогоссой. То чувство, по которому она так скучала. Они неслись против ветра вдвоем. На какой-то миг она будто вернулась в беззаботную жизнь среди амазонок. Перестав думать о плохом, она стала все больше замечать то, что их окружало. Все эти дни она шла с опущенной головой и,