Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер

Молодой французский автор Эмиль Габорио, восторженный поклонник По, пошел по его стопам и придумал инспектора Лекока, в котором видны черты Видока. Габорио очень способствовал популярности жанра и был мастером напряженной интриги. Подобно Дюпену и Холмсу Лекок отличался острой наблюдательностью, но, в отличие от этих господ, был частью полицейской системы, то есть профессионалом, а не любителем. Его умение воссоздать портрет преступника по крупицам улик, не замеченных простыми смертными, было революционным для детективной литературы и, несомненно, сильно повлияло на Конан Дойла.

Первым британским сыщиком стал инспектор Баккет, персонаж романа Ч. Диккенса “Холодный дом” (1852). Он не мог состязаться с Дюпеном по части интеллектуальной — Баккет больше работал ногами. Своего героя Диккенс срисовал с реального инспектора Чарльза Филда, служившего в Лондонской сыскной полиции, — за год до выхода романа он опубликовал о нем очерк в своем журнале “Домашнее чтение”.

Протеже Диккенса Уилки Коллинз прославился в 1860 году своим первым романом “Женщина в белом”; в “Лунном камне” (1868), про который Т.С. Элиот писал, что это “самый первый, самый длинный и самый лучший английский детектив”, были заложены архетипические принципы детектива двадцатого века: ограбление загородного поместья, узкий круг подозреваемых, недееспособная местная полиция, выдающийся сыщик, ложные версии, реконструкция преступления и в финале — неожиданный поворот.

В 1870–1880 годах книжный рынок наводнили второсортные поделки, рассчитанные на малообразованных читателей, в основном из лондонских низов. Примитивные сюжеты, дурацкие ошибки преступников и непонятно откуда вдруг взявшиеся улики — таковы были их характерные черты.

Но на пороге уже стоял гениальный Шерлок Холмс, виртуоз научного анализа, чьими умозаключениями читатель мог восхищаться на протяжении всего расследования.

Дойл начал повесть в марте 1886-го, и через полтора месяца она была закончена. Поначалу она называлась “Запутанный клубок”, и фигурировали в ней “молодой человек с сонным взглядом”, которого звали Шеридан Хоуп, а затем Шеррингфорд Холмс, и его приятель Ормонд Саккер, но в окончательной редакции они превратились в Шерлока Холмса и его преданного помощника доктора Джона Ватсона.

В мировом сообществе почитателей Конан Дойла, называющих себя “шерлокианцами”, велись долгие споры по поводу происхождения этих имен. В итоге сошлись на том, что фамилию Холмс Дойл позаимствовал у Оливера Венделла Холмса, писателя, которым он искренне восхищался. Что касается имени, то, возможно, оно составлено из фамилий двух ноттинггемпшерских игроков в крикет, знаменитых в 1880-х годы: Т.Ф. Шеклока и М. Шервина; впрочем, в Стоунихерсте у Артура был одноклассник Патрик Шерлок, а в “Истории Англии” Маколея — любимой книге Конан Дойла — упоминается Вильям Шерлок. Одного из членов Литературнонаучного общества Портсмута звали Джеймс Ватсон (хотя не исключено, что Дойл познакомился с ним уже после того, как написал “Этюд в багровых тонах”), а среди ассистентов Джо Белла был доктор Патрик Херон Ватсон.

Изначально “Этюд в багровых тонах” не вызвал у издателей большого интереса. Сначала его отверг “Корнхилл”: Пейн сказал, что вещь “мощная”, но слишком длинная для одного номера и слишком короткая, чтобы печатать ее с продолжениями. К тому же он счел, что она сделана в духе “бульварной дешевки”. Эрроусмит из “Бристоля” вернул повесть не читая, и так же поступили в издательстве “Фред Уорн и К°”. “Мой бедный “Этюд”, — писал матери расстроенный Дойл, — никто, кроме Пейна, даже и не прочел. Раскрыть раковину настоящей литературы и извлечь оттуда устрицу нелегко. Со временем, однако, все наладится”.

Его уверенность оправдалась. 30 октября 1886 года издательство “Уорд, Локк и К°” предложило Дойлу 25 фунтов за авторские права на повесть, правда, с условием, что опубликована она будет в следующем году, “поскольку сейчас рынок заполнен дешевой литературой”. Вероятно, отсрочка огорчила автора меньше, чем мизерный гонорар и нелестное определение, и он попросил проценты с тиража. В письме от 2 ноября “Уорд, Локк и К°” вежливо отказались, сославшись на то, что “Этюд” вместе с рассказами других сочинителей войдет в ежегодный сборник, и они не могут заплатить проценты только ему — это “неудобно” по отношению к остальным. Других предложений не было, и пришлось согласиться. “Больше я от них никогда не получил ни пенни”, — мрачно вспоминает он в автобиографии.

Примерно в это же время его попросили сделать перевод с немецкого для бюллетеня “Газ и водопровод”, где вскоре и вышла статья под заголовком “Проверка газовых и водопроводных труб на предмет протечки”. Дойл шутил, что это была поворотная точка в его писательской карьере — впервые журнал нуждался в его услугах, а не наоборот.

В “Этюде в багровых тонах” Холмс знакомится с Ватсоном. Их представил друг другу общий знакомый, и они условились вместе снимать жилье по адресу, который стал, наверное, самым знаменитым в английской литературе: Бейкер-стрит, 221-6. “В квартире было две удобные спальни и просторная, светлая, уютно обставленная гостиная с двумя большими окнами. Комнаты нам пришлись по вкусу, а плата, поделенная на двоих, оказалась такой небольшой, что мы тут же договорились о найме и немедленно вступили во владение квартирой”.

Так было положено начало долгой нерушимой дружбе, притом что трудно представить себе людей более разных, чем эта пара. Знающий себе цену женоненавистник, холодный расчетливый аскет Холмс и сердечный, простодушный Ватсон, питающий слабость к игре и хорошеньким женщинам, полностью подпавший под влияние своего блестящего товарища. Холмс, безусловно, незаурядный человек: “Видите ли, — говорит он, — мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься.

А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. […] Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужные”.

С первого знакомства Холмс обнаруживает удивительную наблюдательность и способность — точно как доктор Джозеф Белл — угадывать биографию собеседника по его манерам и внешности. Едва ему представили Ватсона, как он тут же осведомился: “Вы, я вижу, жили в Афганистане?” Ватсон изумляется: “Как вы догадались?” И Холмс демонстрирует Ватсону свой дедуктивный метод в действии, но, сказать правду, строгой критики его выводы не выдерживают. “Этот человек по типу — врач, но выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только что приехал из тропиков — лицо у него смуглое, но это не природный оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможденное, — очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку — держит ее неподвижно и немножко неестественно. Где же под тропиками военный врач-англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно же, в Афганистане”. Все это, на самом деле, совсем не обязательно: почему не в Южной Африке, где в то время Британия вела военные действия против зулусов? И с каких пор Афганистан расположен “в тропиках”? И что такое: “по типу — врач”? Зато умозаключение насчет раненой левой руки Ватсона кажется абсолютно логичным, жаль только, что так и осталось загадкой, почему в последующих рассказах рана таинственно перекочевала в ногу доктора. (Большинство читателей, впрочем, эта мелочь и другие несообразности в рассказах о Холмсе нисколько не волновали. Объяснениями озаботились дотошные “шерлокианцы”: было высказано предположение, что Ватсона подстрелили снизу, когда он отдавал естественный долг природе, и пуля насквозь пробила ногу, а потом вошла в плечо. Вот так!