Нашу память не выжечь! - Евгений Васильевич Моисеев

Петров торопливо сует мне руку и говорит:

– Прощай! Адрес мой помнишь?

Но Ван-Лозен не дает мне ответить. Схватив старика за ворот куртки, он вышвыривает его из рядов. Петров падает, но тут же встает. Он бросает на капо презрительный взгляд и громко говорит по-немецки:

– А еще дворянин!.. Палач!..

Тридцать два кандидата на тот свет, подгоняемые капо и лагерполицаями, уходят в сторону прачечной. Многие из них не знают немецкого языка и не догадываются, что их ждет. Другие догадываются, но воля к жизни покинула их. Им теперь все равно. И только инженер Петров, маленький и сухой, шагает гордо, подняв голову. Он кажется на голову выше всех остальных.

В прачечной, куда загоняют обреченных, Ван-Лозен вооружается тяжелым четырехкилограммовым молотком. Один из лагерполицаев наполняет водой пустую сорокаведерную бочку.

Ван-Лозен окидывает узников взглядом и спрашивает:

– Тут кто-то распространялся насчет дворянства. Где он?

Петров делает шаг вперед.

– Иди сюда…

Петров подходит к бочке. Ван-Лозен с силой бьет его молотком по голове и тут же подхватывает падающее тело. Ухватив оглушенного ударом старика за ворот, Ван-Лозен опускает его головой в бочку. Через несколько секунд на поверхности воды появляются пузыри. Тогда Ван-Лозен отшвыривает труп в сторону и громко объявляет:

– Следующий!

…После вечерней поверки лагерфюрер подзывает к себе Ван-Лозена и вручает ему синий талончик. Бывший дворянин сияет от удовольствия: за свое усердие он получил пропуск в лагерный бордель.

М. Нильсен. В ночь на 22 июня 1944 года

В начале мая газовая камера была готова. Она находилась рядом с крематорием. Это было квадратное строение с одной-единственной дверью, которая закрывалась герметически. В плоской бетонной крыше был люк, который тоже закрывался герметически.

Мы прекрасно знали, что это газовая камера. Но эсэсовцы утверждали, что это помещение для дезинфекции. Иногда из какого-нибудь барака выволакивали одежду, одеяла и матрацы, тащили все это в газовую камеру, закрывали двери и бросали в люк патрон с газом «циклон». Газ убивал вшей, но не причинял ни малейшего вреда гнидам, так что вся эта работа делалась впустую.

После освобождения я видел у русских дезинфекционные камеры, установленные на машинах. Они действовали гораздо более эффективно. Одежда в этих камерах нагревалась до ста – ста двадцати градусов, после чего погибали не только насекомые, но и их яйца.

Вскоре газовая камера стала использоваться по своему прямому назначению. 21 июня 1944 года сто польских заключенных из Гродненского и Белостокского воеводств были заперты в 14-м блоке, прямо напротив нашего барака. Там их держали целый день, но после вечерней поверки половину из них отвели к воротам. Одновременно было объявлено, что заключенные не должны выходить из бараков и всякий, кто появится на территории лагеря, будет застрелен часовыми со сторожевых вышек.

Почти все старосты блоков были мобилизованы на помощь эсэсовцам. Первую группу из пятидесяти польских заключенных подвели к воротам. Там им связали руки. Многие из них попытались убежать обратно в лагерь. Одного поймали прямо перед нашими окнами, сбили с ног и связали. Среди беглецов были отец и сын. Мальчику было двенадцать лет. Его успел полюбить весь лагерь.

Под конвоем эсэсовцев, вооруженных автоматами, заключенных вывели из лагеря. Количество часовых на сторожевых вышках было удвоено. То, что случилось после, объясняют по-разному. Во всяком случае, известно, что, когда колонна смертников проходила мимо парка, неожиданно появилась команда строительных рабочих; их должны были задержать в старом лагере, но по недоразумению отправили в новый. В этой команде, кстати, работал один датчанин, молодой каменщик из Орхуса.

Когда две колонны встретились возле сада, среди смертников началась паника. Мальчик выскочил из колонны и, хотя у него были связаны руки, попытался перелезть через ограду сада.

Эсэсовцы открыли стрельбу. Начался переполох, и все заключенные бросились врассыпную. Воздух разрывался от выстрелов. Над лагерем свистели пули. Мы соскочили с коек и прижались к полу. Стрельба продолжалась несколько минут.

Одному заключенному из 1-го блока перебило руку пулей, которая, пройдя сквозь деревянную стенку барака, фактически превратилась в пулю «дум-дум». В 5-м блоке, куда вскоре переехали датчане, двое заключенных были убиты во флигеле «б» и двое ранено во флигеле «а».

Потом оказалось, что были убиты двадцать семь смертников, в том числе и польский мальчик. Остальных загнали в газовую камеру и задушили «циклоном».

Наступил черед оставшихся пятидесяти поляков. Еще в бараке их связали и под усиленным конвоем отвели в газовую камеру, которую уже очистили от трупов.

В эту ночь были подняты на ноги все капо и старосты блоков, на которых эсэсовцы могли положиться.

Одни связывали руки обреченным на смерть, другие вместе с эсэсовцами разыскивали в темноте, возле сада, трупы застреленных, бросали их на подводы и везли в крематорий. Рядовые заключенные в этой операции не участвовали.

На следующее утро, во время поверки, случилось нечто неслыханное в истории лагеря: староста лагеря выступил с официальным разъяснением по поводу событий вчерашнего вечера. Разъяснение прозвучало отчетливо и достаточно громко на русском и польском языках:

– Эти сто заключенных были партизанами. В результате соответствующего расследования им был вынесен смертный приговор. Когда их вели на казнь, они попытались бежать. Пришлось открыть огонь… Предупреждаю: всякий, кто попытается бежать, будет застрелен на месте. Разойдись!

Это была ложь, как, впрочем, и все, что говорили нацисты. На самом же деле объединенные отряды русских и польских партизан за последнее время причинили немцам много неприятностей в Гродненском и Белостокском воеводствах. В отместку нацисты взяли сто заложников и казнили их. Для расправы над заложниками немцы выбрали 22 июня, памятуя, очевидно, о той роковой роли, которую сыграла эта дата в истории нацистского режима.

– Капо из крематория снова приходил к нам вечером, – сказал мне Фриц М. через несколько дней. – Он рассказывал ужасные вещи. В газовой камере они оставались полчаса. Сначала их развязали. Обезумев от ужаса, они кидались друг на друга, у некоторых потом оказались вырваны глаза. Этот проклятый «циклон», должно быть, убивает очень медленно.

В ближайшее воскресенье после этих событий из флигеля «а» 14-го блока убрали всех заключенных. Около полудня там поставили длинные столы, в комнату вкатили несколько бочек с пивом и поставили их на столы. Все было готово к празднику.

После полуденной поверки в 14-м блоке собрались на праздник почти все «зеленые» и «проминенты» во главе со старостой лагеря. Гремел лагерный духовой оркестр. Дирижировал достопочтенный капо из крематория. Пиво лилось рекой и смешивалось с древесным спиртом, медицинским спиртом и эфиром (спирт участники празднества прихватили с собой). Староста лагеря произнес речь, после которой пирующие стали петь и танцевать. Да, это был настоящий пир, но, как обычно, расплачивались за него заключенные. Ибо когда вечером «блоковые начальники», захмелев, вернулись в свои бараки, они весь свой пьяный