Движимые - Кристи Бромберг

дать понять, он делает это только для того, чтобы подтолкнуть Колтона. У меня такое чувство, что он лжет.

— М-м-м, — мямлит Колтон, а затем замолкает. Его дыхание ровное и мы все полагаем, что он заснул, но тут он снова начинает говорить, его голос сквозь сон кажется таким юным. — Представь, что твоя мама прошлась по тебе битой… — выдыхает он, — …или сломала твою гребаную руку, — бормочет он. Я устремляю глаза на Бэккета, и в его взгляде вижу такое же удивление. — И что? Это круче, чем один гребаный удар, который я позволю тебе сделать, прежде чем надеру твой зад. — Он издает короткий смешок. — Это определенно круче твоих кулаков, ты, ублюдок, — повторяет он, прежде чем начать тихо похрапывать.

В памяти мгновенно вспыхивает вид неровного шрама на его руке — того, что я заметила на прошлой неделе. Теперь я знаю, почему он сменил тему, когда я спросила об этом. В сознании возникает образ маленького мальчика с зелеными глазами полными слез, съежившегося от страха, когда его мать дает волю рукам. Боль в сердце, возникшая несколько мгновений назад из-за моих чувств к Колтону, теперь изменилась и усилилась из-за чего-то, что я даже не могу понять или постичь.

Выражение лица Бэккета говорит мне, что для него это новость. Несмотря на то, что они с Колтоном знакомы столько лет, он не подозревал об ужасе, пережитом его другом в детстве.

— Как я и говорил, — шепчет Бэккет. — Спасательный круг. — Мои глаза устремляются к нему, а он лишь со спокойной решимостью кивает. — Думаю, ты — его спасательный круг.

Мы обмениваемся молчаливой признательностью и согласием, прежде чем перевести взгляд вниз на любимого нами человека, тихо храпящего на моих коленях.

ГЛАВА 10

В доме тихо и спокойно, несмотря на яркое солнце, светящее через окна кухни. Уже почти полдень, но все до сих пор спят, кроме меня. Я проснулась, страдая от жара и клаустрофобии, с крепко спящим Колтоном беспорядочно распластавшимся по мне. Каким бы приятным ни было его тело, и как бы я ни хотела снова заснуть, я не могла. Поэтому, несмотря на то что Колтон лежал на подушке рядом со мной, я медленно выбралась из-под него и слезла с кровати, не разбудив, отправившись на поиски «Адвила» для своей больной головы.

Сижу за столом, тихий храп Бэккета, спящего на диване, доносится до кухни. Делаю большой глоток воды в надежде, что она прогонит нечеткость, вызванную алкоголем, которая затуманивает мою голову. Опять зеваю и опускаю лоб на руки, сложенные на столе. Господи, как же я устала.

Отдаленный и отчетливый звонок моего мобильного просачивается сквозь мои сны. Я пытаюсь ему помочь. Маленького мальчика с темными волосами и затравленными глазами оттаскивает от меня невидимая сила. Моя рука держит его за руку, но она так медленно выскальзывает из пальцев, что мои мышцы устают. Он умоляет меня о помощи. Звенит телефон, пугая меня, поэтому я дергаюсь, и он ускользает от меня, крича от страха. Кричу от утраты и резко просыпаюсь, дезориентированная, на своем месте за кухонным столом.

Мое сердце колотится, дыхание затруднено, пытаюсь успокоиться. Это просто сон, говорю я себе. Просто бессмысленный сон. Закрываю ладонями лицо и надавливаю ими на глаза, пытаясь стереть образ маленького мальчика, которого я не могла спасти.

Слышу из своей спальни грохочущий тембр утреннего голоса Колтона. Встаю и собираюсь идти к нему, когда интонация в его голосе повышается.

— У вас совсем нет стыда, леди! — разносится вдоль по коридору.

Мне нужно время, чтобы осознать, что происходит… какой сегодня день… звук мобильного, прервавший мой сон. Отодвигаю стул и бегу по коридору в свою спальню.

— Отдай мне телефон, Колтон! — кричу я, мое сердце колотится, горло сдавливает паника, когда я вхожу в дверной проем.

Мои глаза уставились на мобильный у его уха. На его ошарашенное лицо. Мое сердце уходит в пятки, зная слова, наполненные ненавистью, которые он слышит. Я молюсь, чтобы она не рассказала ему.

— Пожалуйста, Колтон, — умоляю я, протягивая руку, чтобы он отдал мне мой телефон. Его глаза смотрят вверх, чтобы встретиться с моими, ища объяснение тому, что он слышит. Он резко мотает головой, когда я продолжаю держать руку протянутой.

Он громко вздыхает, закрыв глаза перед тем, как заговорить.

— Мэм? Мэм, — говорит он более решительно. — Вы сказали свое слово, теперь пришло время мне сказать свое. — Ее голос, доносящийся из динамика, успокаивается при его суровом тоне. Колтон проводит рукой по волосам, его V-образные мышцы, спускающиеся ниже простыни напрягаются. — Хотя я искренне сожалею о потере вашего сына, думаю, ваши обвинения омерзительны. Райли не сделала ничего плохого, кроме как пережила ужасную аварию. То, что она выжила, а Макс умер, не значит, что она убила его. Нет, дайте мне закончить, — строго говорит он. — Я понимаю, вы скорбите и всегда будете скорбеть, но это не делает Райли виновной в его убийстве. Это была жуткая авария, обстоятельства которой никто не мог контролировать.

Слышу множество слов в ответ, которые не могу распознать, мое тело все еще напряжено, когда я думаю, что она ему раскрывает.

— А вы не думаете, что она чувствует себя виноватой, что выжила? Вы не единственная, кто потерял его в тот день. Вы правда думаете, что и дня не проходит, чтобы она не думала о Максе или аварии? Что ей бы хотелось, чтобы в тот день умерла она, а не он?

Слезы текут из моих глаз, слова Колтона слишком близки к правде, и я не могу с ними бороться. Они скользят по моим щекам и в голове мелькают образы, которые навсегда будут там выжжены. Макс, борющийся за жизнь. Макс, сражающийся со смертью. Мои тысячи обещаний Богу в те дни, чтобы мы только смогли выжить.

Мы оба.

Что-то мелькает в глазах Колтона при ее словах, и поток слез усиливается. В течение нескольких мгновений в них возникает затишье, пока Колтон переваривает то, что она рассказала. Они устремляются ко мне, и я не могу понять его загадочный взгляд, прежде чем переключить внимание на вид за окном.

— Я искренне сожалею о вашей потере, но это будет последний раз, когда вы звоните Райли и обвиняете ее в чем-либо. Вы поняли? — говорит он властно. — Она отвечает вам, потому что чувствует себя виноватой. Позволяет подставлять себя под удар, обвинять и унижать, потому что она любила вашего сына и не хочет, чтобы вам было еще больнее, чем есть.