Человек маркизы - Ян Вайлер

защитит вас не только снаружи, но и внутри. У вас выход на запад, и это сработает безупречно.

Господин Бёттихер, казалось, испытал облегчение, но всё-таки не хотел совсем уж выпускать из рук полномочия.

– И как всё это действует?

– Маркиза отфильтровывает меланин из солнечного света, так что он больше не проникает к вам на балкон. Когда мы делаем замеры после инсталляции, балкон практически избавлен от меланина. А вы к тому же ещё приобретаете красивую затенённую площадку. В такие дни, как сейчас, это чистое блаженство.

Во время моего доклада Рональд Папен только стоял рядом и явно не знал, куда себя девать. По моему знаку он очнулся к жизни, а когда показывал декор «Мумбай» и декор «Копенгаген», женщина заволновалась:

– Вальтер, но они такие ужасные.

– Тут речь о нашем здоровье, Марианна. А не о красоте. Какой нам лучше подойдёт?

Рональд ткнул на оранжево-коричневую ткань и сказал:

– Я думаю, при меланине «Мумбай» будет самое правильное.

– Берём «Мумбай», – сказал решившийся на всё Бёттихер, и немного спустя Рональд заполнил договор на «Мумбай», четыре ступени по два метра пятьдесят, включая монтаж и гарантийное обслуживание. За пятьсот евро. Редко бывают такими дешёвыми меры, спасающие вам жизнь.

В машине он пометил в гроссбухе заказ. Восемьсот евро за один день. Дневной оборот восемьсот евро. Восемьсот тугриков меньше, чем за три часа. И он боролся с собой, частью благодушно подкупленный, но, с другой стороны, возмущённый.

– Если у людей дома преобладает тема здоровья и её можно увидеть и унюхать, это наш шанс, – сказала я. – Но вообще-то это должен делать ты. Я ведь только практикантка.

Это ввергло Папена в некоторую панику.

– Я этого не умею, – заикался он.

– Мы отрепетируем. У нас в этой округе есть ещё два дома. Давай-ка, поехали.

– И я не хочу, – продолжал жаловаться Папен.

Но я была слепа и глуха к его душевным мукам и слишком горда тем, что смогла помочь отцу успешными уловками.

Итак, снова наружу из раскалённой машины, в следующий дом. Преодолеть переговорное устройство у двери подъезда – это всегда было самым простым упражнением. Потыкать на все кнопки, произвести вавилонскую путаницу языков, на которую всегда кто-нибудь да откроет. Потом мы обходили квартиры, которые Папен наметил с фасада, и на третьей двери я подтолкнула его вперёд, полагая, что теперь его очередь прилагать старания.

– Добрый день, мы пришли по поручению фирмы «Папен» и должны определить у вас содержание мондамина.

Удивлённые лица, благодарные реплики, что к этой теме у них нет интереса. Двери закрываются.

– Я не мог это запомнить. Как это называется?

– Меланин.

– Хорошо.

Следующая дверь.

– Добрый день, фирма «Папен», у нас есть задание померить у вас концентрацию мелатонина.

Дело шло туго, но мне казалось, что от клиента к клиенту он всё лучше осваивает ролевую историю. Тем не менее на этом доме мы прервались и пустились в обратный путь.

Папена разрывало надвое, потому что он, с одной стороны, едва ли мог припомнить такой успешный день за всю свою карьеру представителя, с другой стороны, эти заключённые договоры базировались на более или менее наглой лжи, и это было для него проблемой. И для клиентов, возможно, тоже. Я же, наоборот, считала, что всё в полном порядке, да я и сегодня смотрю на это так же: цель оправдывает средства. Мы же никого на самом деле не обманули. Со всеми людьми мы обходились хорошо. Да, мы им навязывали то, чего они, может быть, совсем не хотели. Но, может быть, они были после этого счастливее, чем раньше. Они радовались и больше времени проводили на свежем воздухе. А это чего-нибудь да стоит.

И да, они были обмануты. Но люди любят обманываться, они хотят быть зачарованными, они даже ценят надувательство, причём даже тогда, когда они его без труда считывают. Большинство людей подыгрывают. Вы не верите? Тогда проведите хоть раз следующий маленький эксперимент. Отложите книгу, подойдите к члену вашей семьи и поднесите ему под нос кулак так, будто вы держите микрофон. И задайте вопрос, всё равно какой, главное, сформулируйте его в духе телевизионного репортёра. Спросите, например: «Любовь моя, что именно вы хотите сегодня на ужин?»

Почти в ста процентах случаев ваш собеседник почувствует себя неспособным быть на уровне ситуации. Он будет заикаться, признавая авторитет несуществующего микрофона и подчиняясь ему. Попробуйте, это удивительно. И тут всё зависит от того, что вы затеваете с этим авторитетом спектакля. Вы можете причинить много вреда тем, что манипулируете вашими близкими. Или вы просто поможете вашему папе продать его дурацкие маркизы. Мне тогда казалось, и сейчас так кажется, что это было сделано в благих целях.

По дороге домой папа в честь удачного дня устроил нам угощение в кафе-мороженом «Венеция» в Гельзенкирхене. Раз уж мороженое, то непременно «Венеция», потому что «Венеция» – это «Акрополис» в производстве мороженого.

День двадцать шестой

Рональд Папен был в растерянности от своего успеха. В конце первой недели наших совместных разъездов на его письменном столе лежали не меньше восьми обязательных к исполнению заказов. Это его перегрузило, весь его жизненный ритм полностью сбился. Он привык продавать одну маркизу в месяц за пару сотен евро, иногда случалось и две. И он даже мог на это жить, потому что склад принадлежал ему, а образ его жизни был даже не скромный, а до смешного аскетический. Он не пил, не курил. Он не ходил в кино, у него не было никаких хобби, он не покупал DVD, не ездил в отпуск и не должен был платить алименты.

Иногда он мог позволить себе напиток у Клауса. А питался на пять евро в нескольких «Акрополисах» Рурского бассейна. Если изнашивалась рубашка, он покупал взамен новую, белую. Или брюки. Но никогда не покупал больше, чем ему требовалось.

Поскольку у него не было денег, он не подпадал под категорию людей, рискующих растлиться в благосостоянии. К тому же у него было всё, чтобы перехитрить систему, в чём бы она ни заключалась.

Рональд Папен не чувствовал себя бедным, он считал себя менее коррумпированным, чем всё его окружение. Но я думаю, в приятном свидетельстве о полной безупречности таилась и ложь о его жизни. В защищённости чувства непогрешимости содержалась и доля его безуспешности. И я не лишала отца его привычной аскезы. Кто знает, как бы он жил, если был бы так же удачлив, как Хейко.

И кроме того, он сам говорил о том, что на нём есть какая-то вина.