Преддверие войны - Алексей Птица

Любопытная ты чрезмерно, но знай, что станешь совать свой нос ко мне, получишь себе много-много неприятных удовольствий. И уж поверь, мой отец твоему отцу их обеспечит, а уж тогда и тебе достанется. Смотри, даже в голове своей не думай лишнего, а то по глазам узнаю, как бы ты того не скрывала, и без тебя найдутся люди, что о тебе самой расскажут больше, чем ты того сама знаешь. Если я терплю твоё общество, значит, мне это нужно ради своих целей. А какие они, тебе знать не надобно, более того, знать опасно, поняла?

— Как есть, всё поняла! — протараторила побледневшая Марфа и даже перекрестилась в подтверждение своих слов.

— Смотри… рассказывать ты мне всё рассказывай, я должна быть в курсе всех событий. Мне папочка на то указание дал. Помнишь, как вдруг в академии услышали, что всех неблагородных хотят из академии отчислить?

— Помню, как не помнить, — отмерла Марфа.

— А кто её распускать стал, знаешь?

— Нет.

— Вот видишь, всякую гадость и глупость ты собираешь, а этого не знаешь. Нужно во всё вникать, а чтобы прикрывать свой интерес в поисках гадов, приходится делать вид, что интересуют меня только любовные похождения новоиспечённых баронов и иже с ними. Да, это нужно узнавать и выспрашивать, чтобы не навести на себя подозрения, но и основное дело делать успевать надобно. А так, пусть думают, что ты сплетница, а я слушательница, на том и успокоятся. Мне всё равно, и тебе, я думаю, тоже.

— Ха, да мне их разговоры! Тятенька мне только верит, а остальных и слушать не станет, — рассмеялась в ответ Марфа.

— Вот, поэтому ты всё и про всех узнавай, да мне рассказывай, а я уж стану делать выборку. Кто с кем встречается, кто с кем дружит, кто в какие клубы ходит, ну и так далее. А дальше разберутся те, кому это по долгу службы должно.

— Ага, поняла. Всё, как и раньше стану делать, только намного больше.

— Хорошо. Ладно, устала я что-то от зачёта и от болтовни с тобой. Поедем уже по домам, у меня аж аппетит появился.

— Ух, а я как есть хочу, обед с ужином бы сразу съела.

— Фигуру береги перед свадьбой, — покосилась Женевьева на плотную Марфу, что и толстой пока обозвать язык не поворачивался, но и худой назвать против правды кривить.

— Пусть любой меня любит, — рассмеялась Марфа, а Женевьева только плечами пожала.

Они вышли из здания академии и, дойдя до ворот, поймали извозчика, на котором и уехали по домам. Всю обратную дорогу Женевьева кипела от ярости, а когда приехала, наконец, домой, то дала ей выход. Досталось всем: и вещам, и прислуге, но вещам больше. Наоравшись и разорвав пару платков, в том числе и тот, который она когда-то давала поднять Дегтярёву, Женевьева закрылась в комнате и дала волю оскорбленным чувствам, разрыдавшись в подушку.

А она надеялась, готовила себя отдать чуть ли не в жертву, а он, он, и она опять начинала рыдать, заливая слезами подушку, проворачивая в голове обиду. А он познакомился с какой-то продажной девкой, ходит с ней, улыбается, ручки целует, наверное, а та о нём в это время думает. Не знает, как бы охмурить его и на себе женить, а он, он, сволочь он!

Прорыдав полчаса, Женевьева смогла, наконец, взять себя в руки и успокоилась. Сидя за туалетным столиком, она принялась утирать слёзы, промакивая их платочком, и наносить розовое масло, пытаясь снять опухлость с век и лица. Получалось так себе, но выходить в ванную ей пока не хотелось.

Высморкавшись в один из разорванных платочков, она всё же вышла, умылась, выкинула рваньё и на немой вопрос гувернантки сказала.

— Зачёт сегодня оказался трудный, еле смогла на отлично сдать, перенервничала.

Та кивнула, с полуслова всё поняв, и занялась обычными делами, а Женевьева попыталась забыть на время о Дегтярёве, но он упорно не хотел оставлять её мысли. Женевьева вновь и вновь прокручивала в голове мысленный диалог с ним, и возвращалась к тому, что Фёдор оказывался вправе так поступить.

Здравый смысл победил, и утром, проведя почти бессонную ночь, Женевьева поняла, что её заочные обвинения в адрес юноши оказались абсолютно беспочвенны. Она не давала ему ни повода, ни надежды на то, что сможет полюбить и выйти за него замуж, абсолютно никакой. Ей самой хотелось встречаться с юношей, а уж ему тем более. Она ведь даже платка ему своего не подарила.

От этих мыслей девушке становилось горько и вновь хотелось пустить слезу, что не имело никакого смысла. Толку горевать, если она сама не в силах ничего изменить, и Дегтярёв не давал ей повода обвинять его в предательстве. Вздохнув, Женевьева стала готовиться к следующему зачёту и решила после него на выходных съездить к родителям. Как ни крути, но ей нужен совет мамы, да, не хотелось бы, но придётся напрямую спросить у неё.

Через пару дней, сдав очередной зачёт, она отправилась на железнодорожном экспрессе домой. Экспресс прибыл по расписанию, недолгая поездка на локомобиле, и вот она в родных пенатах. Отца дома не оказалось, он в последнее время целыми днями пропадал на работе, а вот маман дома находилась непрерывно, что давало возможность поговорить с ней откровенно, в этот же вечер.

Беседа шла об учёбе, о моде, о последних тревожащих всех новостях, а также крутилась вокруг разных дамских тем. Женевьева аккуратно подводила разговор под нужную тему.

— А что Юсуповы, не заикаются о моём замужестве, мама?

— Юсуповы? В последнее время они не настаивают на том, не знаю уж, почему, может, ты что-то такое совершила, и они охладели к браку своего сына с тобой, Женевьева?

— Я уж точно ничего не совершила, и даже не пыталась это сделать.

— Верю! А почему ты спрашиваешь?

— А бывает так, что мужчина любит одновременно двух женщин?

— Любит? Нет, не бывает.

— А встречается с двумя одновременно?

— Бывает, мужчины немного по-другому мыслят и ведут себя по-разному, так что, да, бывает и так. Ты думаешь, что Юсуповы темнят?

— Да, а возможно, и нет. В любом случае, я не хочу выходить за него замуж.

— Гм, это я уже поняла, тогда за кого же ты хочешь выйти замуж?

— Я хочу по любви.

Мать помолчала задумчиво и пытливо глядя на дочь.

— Ясно,