Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева

путешествия. Все уверяли ее, что Коту ничто не угрожает, хотя она безумно тревожилась и считала себя уже вдовой. Но Шатобриан не утонул и не умер от чумы, зато повстречал в Альгамбре новый идеал – Натали де Ноайль-Муши, которую он называл Мушкой, и вернулся домой «последним Абенсерагом». Мушка познакомила его со своей родственницей Клэр де Керсен, герцогиней де Дюра, которая сгорала от желания увидеть автора «Гения христианства». В ее парижском салоне Кот читал свои еще не опубликованные рукописи, и многочисленные «мадамы», как называла их Селеста, млели от восторга. Потом была та злосчастная статья в «Меркюр де Франс» о Нероне и Таците и изгнание в «Волчью долину», где Рене пришлось мириться со своим положением мужа.

Их жизнь в «Волчьей долине» была нескончаемой чередой ссор, примирений и побегов друг от друга; когда Селеста, не выдержав, уезжала в Бретань или в Швейцарию, Кот мчался за ней, но после пары месяцев вдвоем ускользал сам… И при этом писал госпоже де Дюра, которую называл своей доброй сестрой, что мечтает только о «нежной дружбе без всяких гроз», уединении и полнейшем забвении – он, становящийся глухим, когда говорят не о нём, как выразился насмешник Талейран! Как часто он донимал Селесту своими стенаниями о том, что после него не останется ничего, кроме горстки старых книг, которых больше никто не раскроет; «Волчью долину» с кедрами, посаженными его руками, продадут какому-нибудь виноторговцу, люди будут есть, танцевать, смеяться, плакать, а о нём никто и не вспомнит…

С Клэр он освоил новую для себя роль – старшего брата. Это оказалось просто: она тоже родилась в Бретани, ее отец граф де Керсен поплатился своей головой за независимость суждений и прямоту высказываний; мать с теткой увезли ее в Англию, где она вышла замуж за герцога де Дюра и родила ему двух дочерей. Шатобриана она считала необыкновенным человеком, в котором гений соединился с детской простотой. Клэр восхищалась его благородным поведением и великодушием, почитала за последний образец старинной французской чести во времена, когда все поклоняются золотому тельцу, и наделила прозвищем Чародей, а он называл ее «высшей женщиной», сочетающей в себе красоту души, ума и тела. Ненавидеть или презирать людей легко, но знать их и при этом любить их – это доступно лишь высшему существу! Разумеется. Но с чего он взял, что госпожа де Дюра его знает? Увы, это доступно лишь Селесте…

Герцогиня де Дюра сейчас тоже в Генте, как и ее давняя подруга, маркиза де Латур дю Пен. Маркиза делает всё возможное, чтобы западня, в которую готова провалиться Клэр, не захлопнулась. Селеста как-то раз случайно услышала их разговор в уголке гостиной, когда музыка смолкла: госпожа де Латур дю Пен пыталась внушить ослепленной своей любовью бедняжке, что в частной жизни поэт может быть вовсе не тем человеком, каким представляется поклонникам своих произведений, остроумие – еще не мудрость, мудрец обязан отречься от всяческого тщеславия и не искать одобрения и похвал, поощрять споры о себе – проявление гордыни. «Вы очарованы тем, что он говорит вам, потому что думаете про себя: я так умна – подстать господину де Шатобриану, ему нравится быть со мной, потому что я достойна его. Ах, дорогая, оставьте его Натали – она достойна его, потому что он легко снисходит до нее. Вы-то сможете сохранить к нему дружеское чувство, если он будет принадлежать ей, а на какие только гадости она не пойдет, если узнает, что вы его любите…» О, как это верно!

В «Гении христианства» Рене осуждает разводы, говоря, что они бессмысленны: мужчина, не сумевший сделать счастливой одну женщину, не осчастливит и другую, сам же будет постоянно сравнивать новую жену с прежней и жалеть о том, чего более не имеет. И еще он советует не наделять Гименея крыльями Амура. Да, их с Селестой союз совершенно бескрылый, зато, насильно впряженные в одну упряжку, они уже приноровились к шагу друг друга и согласно тянут свою ношу, двигаясь в одном направлении, – они супруги.

…Выбравшись из дилижанса, госпожа де Шатобриан спустилась пешком к церкви Святого Якова, неся в руках дорожный несессер и небольшой саквояж. Месса уже закончилась, значит, скоро король отправится на свою ежедневную прогулку в карете, запряженной восьмериком, вдоль канала Купюра и обратно. (Нидерландский король отказался предоставить в распоряжение Людовика XVIII Лакен, свою загородную резиденцию под Брюсселем, и тот каждый день отправлялся «дышать воздухом», захватив с собой свиту и охрану.)

На площади, где по пятницам обычно устраивали рынок, маршировали английские солдаты, отрабатывая перестроения; только у самого тротуара стояла телега с разложенными на ней кочанами цветной капусты, пучками спаржи и шпината, кучками зеленой фасоли, пирамидами из лука и картофельных клубней, которые придирчиво рассматривали женщины с корзинками. Солдаты вдруг остановились и взяли на караул – мимо проскакал герцог Веллингтон. Наверное, на площади Коутер сегодня смотр. Не задерживаясь, Селеста зашагала дальше – по улицам и площадям, мимо высоких готических зданий с ребристыми фасадами и статуями на крышах, перешла через мост и стала спускаться по скользкой после дождя мостовой вдоль высокой ограды монастыря бегинок. Вот и их дом: островерхая черепичная крыша с крутыми скатами, тюлевые занавески на окнах второго этажа, где находится их квартира…

Служанка взяла у нее саквояж, помогла снять пальто и переобуться в мягкие домашние туфли. Месье де Шатобриан куда-то ушел и не сказал, когда вернется; не подать ли чаю? Да, пожалуй.

На столе в комнате Рене лежала развернутая «Универсальная газета», еще пахнувшая типографской краской. Селеста подошла посмотреть. «Доклад о состоянии Франции, сделанный Королю на Его совете», занимал целых три страницы без «подвала», под ним стояла подпись: «Виконт де Шатобриан, полномочный посол Его Христианнейшего Величества при шведском дворе».

Десять дней назад в этой же газете напечатали королевский манифест, в котором Людовик XVIII напоминал о благотворных последствиях своего возвращения во Францию, ставя себе в заслугу защиту отечества от репрессий со стороны иноземцев и дарование конституционной Хартии. Там говорилось, что король и французская нация едины как никогда, несмотря на внезапное предательство армии – то есть заблудших солдат, обманутых вероломными маршалами, которые уже раскаиваются в своем поступке, – и была еще куча звонкой чепухи в том же духе. Кот собирался раскрыть королю глаза на истинное положение дел. Селеста принялась читать, перепрыгивая с одного абзаца на другой: «Новая конституция Буонапарте – очередная дань уважения Вашей