Крестьянская цивилизация в России - Виктор Бердинских

Сказать, сколько детей в семье выживало из общего числа — довольно сложно. Голод, войны, эпидемии резко увеличивали в отдельные годы детскую смертность. Во всяком случае во многих крестьянских семьях в живых оставалось меньше детей, чем умирало.

К.А. Вологжанина j(1925) помнит: «У моих родителей было 14 детей, взрослых осталось только шестеро: три брата и три сестры. Мама меня родила в хлеву, у овец, на навозе. Сразу после родов пошла баню топить».

Мы совершенно забыли, что еще совсем недавно в деревнях свирепствовала оспа, смертность от которой была велика. «До моего рождения пять детей умерло от черной оспы, и родители очень боялись, что я тоже умру. Страшная была оспа, дети сильно мерли. Лицо становилось корявое, дети оставались слепыми. Смерть очень оплакивали. При горе в доме было как-то нехорошо» (А.И. Петрова, 1916).

Глубже жалели и сильнее оплакивали смерть уже подросших детей-помощников. Хозяину, конечно, был ближе сын, а хозяйке — дочь. Причем между детьми могли быть значительные перерывы. Петр Петрович Малых (1917) помнит такой эпизод: «К рождению детей у нас хорошее отношение было. Нас двое с братом сначала было. До тринадцати лет двое. А потом Нина родилась, так еще лучше было. Девка родилась. Горя-то больно не было у нас. Брат Аркадий только умер когда, отец вышел на крыльцо и сказал: "Лучше бы сгорело все". Большой уж был, пятнадцати годов помер».

Стоит вспомнить, что страшнее пожара, оставлявшего крестьянина один на один с голодной смертью, лишавшего его смысла существования — для крестьянина ничего не было. Иногда причиной смерти ребенка была случайность или неосторожность. Выжившие братья и сестры сохраняли в себе память об этих семейных потерях. «Детей у нас было много, так умирали все. Восемь детей было. Вырастут, большие уж умирали. Две девочки умерли. Одна девяти лет, другая шести. Одну-то Шурой звали, другую Леной. Сварилась девочка еще у нас самоваром. Жалели больно, как не горевать. Лена умерла от черной оспы. Высокая была, светленькая. Всего два брата у меня было, Иван и Степан. Степан помер, почками болел год и помер. Ивана-то на войне убили. Оторвало ноги, подорвался на мине под Ленинградом. Все ревели: отец, мать» (И.С. Медведева, 1906).

Количество оставшихся в живых детей во многих крестьянских семьях было невелико — от трех до пяти. «В средней семье было четверо-пятеро детей. У реденького было трое. Раньше всех рожали, но умирало много, ведь их не лечили: выживет — так выживет. Нас у мамы девять было, осталось лишь трое» (Н.П. Крестьянинова, 1925). «Рожали раньше, пока не отойдут ребенки. Вон у моей бабушки было 18 ребят, а выжило четверо. А работала женщина до самых родов. Да и потом недолго оставалась. Маленький спал в люльке, которая привешивалась на бадог под лестницу. Остальные спали на полатях» (Н.Ф. Стремоусова, 1922).

Немало примет было связано с обрядом крещения ребенка. Анна Кузьминична Михайлова (1911) вспоминает о себе: «А еще мать рассказывала, как родилась я. Зима тогда холодная была, понесли меня в церковь крестить. Поп смотрел — долго ли я жить буду: бросал кусочек воска в купель — если выплывет, значит буду, а если нет — так долго не протяну. Потом из купели брали воду и до лета хранили. Летом же выливали на грядки, говорят, урожай лучше будет. После крещения домой понесли, да и много радости-то не было — парень нужен был, а не девка. И так семья почти из одних девок была».

Мы сейчас плохо представляем не только где и как рождался крестьянский ребенок, но и как за ним ухаживали: во что пеленали, чем кормили… Все мелкие бытовые подробности уходят как вода в песок и практически не восстановимы. Послушаем вновь рассказ Павлы Алексеевны Колотовой (1909) о рождении ребенка: «Родилась я летом в самую страду. Женщины беременные до последнего дня ходили в поле, обряжали скотину. Близкие оберегали женщин от тяжелой работы. Дети рожались прямо в поле под суслоном, в сенокосном сарае. Ребенка принимала бабушка: свекровь или мать роженицы. Она хлопала младенца по крохотной попке, вызывая крик: кричит, значит живой. Пуп завязывали прочной холщовой ленткой. Рождение дитя сопровождалось молитвами да приговорками.

Водой, согретой в самоваре, бабушка мыла ребенка, а потом совала в рот ему сосулю — завернутый в тряпочки жеваный ржаной хлеб — и дожила в зыбку. Скрип зыбки очень сочетался с колыбельными песнями сестер, бабушки или деда. Уже через несколько дней ребенок начинал подпевать няньке: «Ао-ао-ао!» Молоко наливали в бараний рожок с надетым на него соском от коровьего вымени, пеленали длинной холщовой лентой. Легкая зыбка, сплетенная из сосновых дранок, подвешивалась на черемуховых дужках к очепу. Очеп — гибкая жердь, прикрепленная к потолку».

Порчи боялись чрезвычайно. Поэтому в некоторых деревнях матери после родов выполняли довольно замысловатые обряды. Считалось, что малые дети и роженицы очень урочливы (на них легко напустить порчу). Бабки-повитухи защищали от такой напасти. «А после родов роженицы кладутся на пол на ржаную солому, где лежат неделю. Во все это время каждый день, по два раза, согревается баня, куда она ходит в самой изорванной одежде с костылем в руке, чтобы показать, что роды ей дались нелегко — избежать «уроков», отчего можно заболеть. Из бани возвращаясь, нужно опираться на плечо повитухи или мужа. А паря новорожденного, повитуха должна приговаривать: "Рбсти, мое дитятко, по часам и по минуточкам!" Бабки-повитухи, чтобы не крючило человека под старость, "правили" новорожденного: родился ребенок, "поставь" ему на место голову, позвоночник, руки-ноги. (Наши врачи, к сожалению, этого делать не хотят, да и не умеют). Ну а если ребенок обмочит взявшего его на руки постороннего человека, то уж этому человеку гулять у него на свадьбе» (Н.Н. Коснырева, 1920).

Крестины — это праздник для всей родни. Не всегда было, чем отметить рождение ребенка, но собрать родню стремились. Род увеличивался еще на одного человека — усиливался… «А когда рождался ребенок, это было счастье. Как всегда собиралась вся родня. Посередине комнаты накрывали стол. Тогда еще много не хватало. Вся родня сидела за столом. Разговаривали, пели песни. Весело было. Как было возьмут гармошку и давай плясать. Все село соберется около дома и смотрят. Это всегда было так» (Е.П. Попова, 1907).

Думаю, что и любили детей своих не меньше, чем сейчас, просто не душили родительской любовью. В.Г. Багина (1913): «Дети? Над ими старухи водилися, кормили, поили, игралися с ними. Сопровожали учиться. Дети ведь это радость наша была, отрада, как не любить-то их? Детям очень радели. Милее-то дитя уж никого нет, они и утешают. Дети это утешенье было. Радовались, когда еще двойню принесут».

Огромная детская смертность отсеивала детей ослабленных, неполноценных. Выживали, действительно, сильнейшие. Во всяком случае многие из старожилов сегодня считают именно так: «Деревни были большие, семьи многолюдные. Незыблемым принципом каждой семьи был труд от мала до велика. Трудились все в меру своих сил. В трудолюбивой семье был и материальный достаток. Там меньше было и всевозможных неурядиц. И дети там росли здоровыми людьми.

Что касается неполноценных физических или при рождении, или в дальнейшем при росте их, надо отметить, что в большинстве такие дети умирали при рождении, или потом в процессе жизни в малолетнем возрасте.

Родители и не пытались их спасать, так как детей в семьях было много здоровых. Среди народа обитало изречение: "Бог дал, Бог и взял". Очень мало в деревнях и психически неполноценных детей. Дураков жалели, не обижали, а щедро наделяли» (А.П. Березин, 1921).

Страшные демографические катастрофы в России 1910-1940-х годов резко изменили состав населения страны, соотношение полов, расстановку сил в семье, отношение к детям, качество здоровья народа. Патриархальная семья разрушилась вместе со всеми своими устоями.

К детям, рожденным вне брака, и их матерям отношение было негативное. «Если женщина рожала незамужней, что случалось редко, то беда была ей. Все на нее пальцем показывали. Никто не помогал матери-одиночке (как сейчас называют), а наборот, все оскорбляли ее и ребенка. А парню-то ничего. В героях ходил!» Многочисленные свидетельства стариков подтверждают это. «Такие дети, рожденные вне брака, были, но немного. Такую мать постоянно оскорбляли, унижали, никуда не выпускали. Ребенка, когда он подрастал, преследовали, унижали, другим детям не разрешали играть с ним. Такая мать не могла больше создать семью, так как ее высмеют, унизят. Бывали случаи, когда такую мать даже избивали» (М.А. Ануфриева, 1918).

А поскольку во многих деревнях внебрачные дети не имели равных с жителями своей деревни прав, то они часто уезжали на выселки, основывали новые починки, уезжали в дальние края. Нормальной жизни ни им, ни их детям (да и кто пойдет за незаконнорожденного) в своей деревне не было. Их презирали, над ними жестоко смеялись, называя "выблядками". Они были — никто. Не считали их даже за людей, хотя они ничем не отличались от других, разве что этим… Они не имели никаких прав жителей этой деревни и открыто изгонялись из нее. Такой человек был стыдом, нестираемым пятном и от него избавлялись любыми средствами» (А.С. Славутин, 1910).