Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович

Позднее, уже в 1832 году, Пушкин содействовал изданию книги «Стихотворения и переводы Павла Катенина». Катенин подарил свою книгу Пушкину и получил от него экземпляр «Евгения Онегина»[147]. «Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мыслей», – писал ему Пушкин еще из Михайловского[148].

Но когда в двадцать лет он впервые пытался набросать статью «Мои замечания о русском театре», до такого осознания было еще далеко. В своей статье Пушкин больше писал о замечательной трагической актрисе Екатерине Семеновой и перед отправкой на юг подарил ей автограф.

«Говоря об русской трагедии, говоришь о Семеновой и, может быть, только об ней… Одаренная талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою… Семенова не имеет соперницы. Пристрастные толки и минутные жертвы, принесенные новости прекратились, она осталась единодержавною царицею трагической сцены»[149].

Осенью 1819 года, когда Екатерина Семеновна Семенова на время оставила сцену, Пушкин откликнулся на это стихами:

Ужель умолк волшебный глас Семеновой, сей чудной музы? Ужель, навек оставя нас, Она расторгла с Фебом узы, И славы русской луч угас? Не верю! вновь она восстанет, Ей вновь готова дань сердец. Пред нами долго не увянет Ее торжественный венец. И для нее любовник славы, Наперсник важных аонид, Младой Катенин воскресит Эсхила гений величавый И ей порфиру возвратит[150].

Она вернулась на сцену в январе 1822 года. А в ноябре того же года из Петербурга был выслан П. А. Катенин – за скандал в театре, когда он потребовал, чтобы на вызовы публики Семенова выходила одна, никого не выводя с собой для аплодисментов.

В 1828 году Семенова выходит замуж за князя Ивана Алексеевича Гагарина. По утверждению ее сына, Пушкин «не раз бывал в доме княгини Екатерины Семеновны» и подарил ей издание «Бориса Годунова» с надписью: «Княгине Екатерине Семеновне Гагариной от Пушкина. Семеновой – от сочинителя»[151].

Но кроме драматического театра был еще и балет. В первой главе «Онегина» он пишет, прямо называя фамилию:

Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимф окружена, Стоит Истомина; она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола; То стан совьет, то разовьет, И быстрой ножкой ножку бьет. «Евгений Онегин», гл. 1, стр. XX.

В 1817–1820 годах жила она в районе Театральной площади. И хотя была начинающей актрисой, уже блистала в балетах Дидло, изобиловавших особыми воздушными эффектами. Дидло, по существу, и изобрел эти полеты на сцене («летит, как пух от уст Эола»), которые стали не просто трюками, а выражением новой балетной поэтики.

Пушкин вспоминал об Истоминой, находясь в южной ссылке, как раз в то время, когда она блистательно танцевала в новых балетах Дидло, созданных по мотивам его произведений – «Кавказском пленнике», где она исполняла роль черкешенки (1823 г.), и в «Руслане и Людмиле», где, естественно, была Людмилой. В этих ролях Пушкин ее не видел, а в строках «Евгения Онегина» воспроизвел неизгладимое впечатление от балета «Ацис и Галатея», где в 1816 году она дебютирована в роли Галатеи. Именно ей он дал почетный титул «русской Терпсихоры»: она исполняла роль Терпсихоры в пьесе Шаховского «Новости о Парнасе», и об этой ее работе высоко отзывалась критика.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Авдотья Ильинична Истомина

По-настоящему карьера Истоминой и началась с того времени, когда Петербург увидел ее глазами Пушкина.

Девочкой попала она в класс крупнейшего педагога, постановщика, новатора балета Шарля Дидло. С ним русский балет вышел на путь новаций, получил европейское признание. Француз по происхождению, этот артист сочетал в себе безупречное владение европейской хореографией своего времени с чутким пониманием русской музыки и танцев. Дидло создал новую балетную технику, привнес новые сценические приемы. Для осуществления творческих замыслов ему необходима была балерина, не похожая на прежних танцовщиц. Такую балерину он и нашел в Истоминой. Девочка показалась ему способной претворить на сцене самые дерзкие новации, – она идеально совмещала в себе редкую грациозность и мастерство комедийной и драматической актрисы.

Дуня Истомина родилась в один год с Пушкиным, в январе 1799 года, а через шесть лет девочку приняли в Петербургское театральное училище. Занятия шли успешно, и Дидло был доволен своей способной ученицей. Однако грянула война 1812 года, и он вынужден был на некоторое время покинуть Россию. Преподавала в училище теперь замечательная актриса Евгения Ивановна Колосова, мать А. М. Каратыгиной, о которой мы уже говорили. Евгения Ивановна не только была блестящей танцовщицей, но и хорошо усвоила методику Дидло. Она и взяла себе Истомину.

По окончании Отечественной войны и французского похода Дидло вернулся в Петербург и снова приступил к работе в балете. Именно тогда, в 1816 году, и был поставлен балет «Ацис и Галатея».

Пушкин коротко познакомился с Истоминой, видимо, на «чердаке» Шаховского, обширные познания которого в области сценического искусства, умение вести оживленную беседу привлекали к нему множество людей. Истоминой нравились эти шумные, далеко за полночь заканчивавшиеся, вечера. Эти беседы заменяли ей книги, к которым она так и не приохотилась, давали пищу ее неразвитому, но пытливому уму. Ни одна из актрис пушкинской поры чаще Истоминой не бывала в кругу поэтов.

30 января 1823 года Пушкин пишет из Кишенева брату: «Благоразумный Лёвинька!.. Пиши мне о Дидло, об Черкешенке Истоминой, за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику…».

В творчестве Пушкина она, кроме «Евгения Онегина», осталась в плане ненаписанной им повести «Две танцовщицы» и в замысле «Русского Пелама».

Но о театре – хватит!

У нас теперь не то в предмете: Мы лучше поспешим на бал». «Евгений Онегин», гл. 1, стр. XXVII.

Танцевальные вечера Пушкин любил еще в Лицее, где воспитанников приучали к светскому образу жизни. С сентября же 1817 года он не только посетитель домашних танцевальных вечеринок, но и участник вечеров и балов в домах Голицыной и Лавалей, в круговороте света. Три послелицейских года он с неоглядностью, свойственной юности, глотает воздух личной свободы, чего был лишен в Лицее.

В семействе Лаваль Пушкин был частым гостем. Великолепный их дом на Английской набережной, 4, два спящих льва на ступенях. Описание ценнейших коллекций, украшавших его, можно найти в путеводителе по Петербургу за 1840 год. Обширная библиотека хранила собрание старинных гравюр и книг. Пушкин, видимо, знал и Карла Августовича Воше, библиотекаря и секретаря Ивана Степановича Лаваля, сопровождавшего дочь Лавалей, Екатерину Ивановну Трубецкую, в ее поездке к мужу в Сибирь[152]. Гостеприимные «субботы» и «среды» Лавалей привлекали множество гостей. Бывали дипломаты и сановники, художники и музыканты. Здесь Карамзин читал неопубликованные главы из «Истории государства Российского». Пушкин читал здесь свою оду «Вольность»[153]. Среди его слушателей был и кн. Николай Борисович Голицын, прелюбопытная личность – участник Отечественной войны, военный историк и богослов, музыкант и литератор. За участие во взятии Парижа он был награжден именной шпагой с золотым эфесом и надписью «За храбрость». (Оружие это сейчас хранится в Эрмитаже.) Голицына никто не призывал на войну, никто не приказывал принимать участие в самых опасных операциях. Он считал, что только исполняет свой долг. После взятия Парижа, находясь в составе русских войск в Западной Европе, Голицын в свободное время занимался изучением искусств, литературы, философии и, прекрасный виолончелист, выступал в любительских концертах, сочинял музыку.