Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

не написал мне ничего о Боне и навязал его мне, не обсудив этот вопрос со мной. Это меня не устраивает.

Я лежу спиной к Франсуа, в голове у меня смятение. Он протягивает руку и гладит мое бедро. От его прикосновения у меня бегут мурашки удовольствия, и я не могу им противостоять.

Но все же при мысли о Луи Боне у меня тяжело на душе.

17

С пауком в голове

Когда Филипп приходит проверять дела «Клико и Сын», на нем нет лица, руки дрожат, под глазами темные круги.

– Катрин-Франсуаза плохо спала ночь, – рассказывает он, пока я подаю ему круассан и джем из ревеня. – А что слышно от вашего немецкого торгового агента? Он скрылся с нашими образцами, как я и предполагал?

– Ничего подобного, – отвечает Франсуа. – Он пытается зайти на британский рынок.

– Он живет в свое удовольствие за наш счет, – говорю я и машу стопкой расписок. – Вы только поглядите на цену икры и фуа-гра, которые он представил для компенсации.

– Луи нужно произвести впечатление на покупателей, чтобы попасть в лучшие дома, и тогда все окупится. – Франсуа отходит от стола. – Почитайте его сообщение.

Я беру в руки письмо Боне.

«Британцы не верят новому договору с Наполеоном. Они считают, что это просто сказка на ночь, чтобы усыпить их бдительность, пока он планирует следующий ход. Они не склонны покупать французское шампанское у кого попало, ведь у них уже есть проверенный поставщик, Моэт. И что нам теперь плясать перед ними на задних лапках подобно французскому пуделю? Если я окажусь хорошим пуделем, они, возможно, бросят мне косточку и купят немного ящиков “Клико и Сын”. Ха-ха. Увидите Наполеона, передайте ему, чтобы он воткнул свою саблю в землю. Тогда британцы, возможно, снова станут доверять французам».

Я показываю им его рисунок французского пуделя в балетной пачке, скачущего по сцене с узким бокалом шампанского.

Франсуа разражается хохотом и не останавливается, пока его смех не звучит как рыдания.

Филипп делается красным как свекла.

– Он играет вами.

– Луи наделен потрясающим чувством юмора. – Франсуа вытирает слезы, текущие по щекам.

– Гоните его в шею, – говорит Филипп. – И скатертью ему дорожка.

– Я не хочу увольнять Луи. – Франсуа встает, на висках краснеют пятна крапивницы. – Я видел его в деле. Он нравится людям. Он обезоруживает их своими шуточками, небольшим угощением, и в следующий момент они уже покупают у него вдвое больше, чем могли бы.

Крапивница предупреждает о его близких приступах парализующей депрессии или тревоги, которые тянутся по многу дней. Если я успеваю захватить их в самом начале, иногда мне удается его успокоить. Взяв его за руку, я нежно царапаю его ладонь. Все нормально. Я с тобой.

– Ты никогда не умел разбираться в людях. – Филипп швыряет на стол салфетку. – Я не позволю тебе разрушить то, что я создал.

– Барб-Николь, напиши Боне, чтобы он перебрался в Амстердам, – говорит Франсуа.

– Теперь вы тратите деньги впустую, – говорит Филипп.

Франсуа чешет красные рубцы на запястьях.

– После Амстердама пускай он проедет по Германии, Австрии, Венгрии до Триеста. Пускай присылает заказы, как только их получит, чтобы мы немедленно их выполняли.

Филипп встает из-за стола и кашляет, надрывно и с мокротой. У него серое лицо.

– Вы еще придете ко мне потом просить помощи. – Он выходит, все еще кашляя.

Франсуа поворачивается ко мне.

– Признайся, Барб-Николь. Судя по твоим выпяченным губам, ты согласна с Филиппом.

– Мне не нравится твой тон, – огрызаюсь я. Но его самооценка рухнет, если я не поддержу его.

Он вздыхает и скребет грудь.

– Пожалуйста, напиши письмо Луи. Сама знаешь, какой я грамотей.

– Да уж, знаю. – Я корчу смешную гримасу, чтобы разрядить атмосферу. – А теперь дай-ка я вотру лавандовое масло в твои болячки.

Потом я сижу за секретером в моем кабинете. Взяв чистый лист пергамента и макая перо в чернила, я пишу Луи. Внизу я рисую Наполеона Бонапарта с рукой, заложенной за отворот мундира, и пуделя, который тянет его за рукав.

Капнув на конверт горячим воском, я прижимаю тастевин, чтобы на воске отпечатался якорь, символ ясности и смелости.

– Я слежу за тобой, Луи Боне, – шепчу я. – Не разочаруй его.

18

Что тут скажешь?

В течение следующего 1802 года Луи Боне подтверждает правоту Франсуа и находит покупателей в Германии, Польше, ганзейских городах и Италии, увеличив наши продажи от восьми тысяч бутылок до шестидесяти. Как я могу сердиться на его расходы, когда он приносит результаты?

Но как только мы мало-мальски становимся на ноги, Англия кладет конец передышке и в мае 1803 года объявляет Франции войну. По словам папа́, британцы крайне отрицательно относятся к Наполеону, их пугает его стремление взять контроль над Европой. И снова Наполеон призывает французских мужчин в Великую армию, а на фабриках и фермах остаются женщины.

Франсуа поспешно набирает торговых агентов для работы с постоянными клиентами Луи Боне, несмотря на запрет отца, а самого немца посылает в Россию, самую большую страну в Европе. Опрометчивый шаг в военное время, но Франсуа ничего не хочет слушать.

Вопреки моим сомнениям Боне шлет заказы из Санкт-Петербурга; их всегда сопровождает письмо с язвительным рисунком. В последнем он рисует Наполеону рога, которыми тот пронзает британцев, захвативших французскую флотилию.

Теперь, когда британский флот сделал невозможными морские перевозки на Балтике, мы вынуждены везти наше шампанское по суше – три тысячи километров через Бельгию, Германию, Польшу, – оплачивать тарифы, разрешения, давать взятки. Не говоря уж о дополнительной упаковке вина и о ящиках, падающих из фургонов. Некоторые фургоны бесследно пропадают. Подготовка и перевозка всех этих новых заказов изматывают нас, и наше финансовое положение снова на краю пропасти.

Перед сбором урожая я сижу в своем кабинете и ломаю голову над срочными счетами, пытаясь сохранить нас на плаву до поступления платежей от заказчиков.

– Извините, мадам, мне надо поговорить с вами. – Лизетта приседает в реверансе, и я понимаю – что-то не так, мы никогда не соблюдаем такие формальности. – Мой кузен требует, чтобы я приехала в Швецию на семейный совет. Он пишет, что мое присутствие крайне важно.

– Вашему кузену придется подождать до конца сбора винограда, – отвечаю я, отыскивая счет, лежавший утром на моем столе, теперь он исчез, а ведь я точно помню, что он был тут. – Мы не сможем обойтись без вас, пока не будет собран весь виноград. Вы ведь знаете, как мы заняты во время