Любовная лирика классических поэтов Востока - Имруулькайс

«Луноликие скрылись в своих паланкинах…»

Луноликие скрылись в своих паланкинах.Чуть качаясь, плывут у верблюдов на спинах.

Там за легкой завесой от взоров укрытыБелый мрамор плеча, и уста, и ланиты.

Паланкины уходят, плывут караваны,Обещанья вернуться — пустые обманы.

Вот махнула рукой, обнажая запястье,Гроздь перстов уронив… Я пьянею от страсти!

И свернула к Садиру, вдали пропадая,И о скорой могиле взмолился тогда я.

Но внезапно вернулась она и спросила:«Неужель одного тебя примет могила?».

О голубка, дрожит в твоем голосе мука!Как тебя ворковать заставляет разлука!

Как исходишься ты в этих жалобных стонах,Отбирая и сон и покой у влюбленных!

Как ты к смерти зовешь… О, помедли, не надо!Может, утренний ветер повеет прохладой,

Может, облако с гор разольется над сушейИ дождем напоит воспаленные души.

Дай пожить хоть немного, чтоб в ясные ночиСтали зорки, как звезды, неспящие очи;

Чтобы дух, пробужденный в немое мгновенье,Вместе с молнией вспыхнул бы в новом прозренье.

Благо тихому сну, нам дающему силу!Нет, не надо душе торопиться в могилу.

Смерть, довольно добычи ушло в твои сети, —Пусть улыбкою доброй любовь нам ответит.

О, любовь! О таинственный ветер весенний!Ты поишь нас вином глубины и забвенья,

Сердце к свету ведя в благовонье степное,Тихо шепчешься с солнцем, щебечешь с луною…

«В обители святой, в просторах Зу-Салама…»

В обители святой, в просторах Зу-Салама,В бессчетных обликах изваяна газель.Я вижу сонмы звезд, служу во многих храмахИ сторожу луга бесчисленных земель.

Я древний звездочет, пастух степей, я — инок.И всех троих люблю, и все они — одно.О, не хули меня, мой друг, перед единой,Которой все и всех вместить в себе дано.

У солнца блеск ее, и стройность у газели,У мраморных богинь — белеющая грудь.Ее одежду взяв, луга зазеленелиИ пестрые цветы смогли в лучах сверкнуть.

Весна — дыханье той, невидимо великой.А проблеск молний — свет единственного лика.

«О, ответь мне, лужайка, укрытая в скалах…»

О, ответь мне, лужайка, укрытая в скалах,—Чья улыбка в покое твоем просверкала?

Чьи шатры под твоею раскинулись тенью?Кто расслышал твой зов и затих на мгновенье?

Ты, над кем беззакатное золото брезжит,Так свежа, что в росе не нуждаешься свежей.

Бурным ливнем тебе омываться не надо, —В зной и в засуху вся ты — родник и прохлада, —

Так тениста, что тени не просишь у склона,Как корзина с плодами, полна, благовонна,

И тиха до того, что блаженные ушиКаравана не слышат и криков пастушьих.

«Ранним утром смятенье в долине Акик…»

Ранним утром смятенье в долине Акик.Там седлают верблюдов, там гомон и крик.

Долог путь по ущельям глубоким и скаламК неприступной вершине сверкающей Алам.

Даже сокол не сможет добраться туда,Только белый орел долетит до гнезда.

И замрет на узорчатом гребне вершины,Как в развалинах замка на башне старинной.

Там на камне седом прочитаешь строку:«Кто разделит с влюбленным огонь и тоску?».

О забросивший к звездам души своей пламя,Ты затоптан, как угль, у нее под ногами.

О познавший крыла дерзновенного взмах,Ты не в силах привстать, утопая в слезах,

И, живущий в горах, над орлиным гнездовьем,Ты в пыли распростерт и раздавлен любовью.

Вы, уснувшие в тихой долину Акик,Вы, нашедшие вечности чистый родник,

Вы, бредущие к водам живым вереницей,Чтобы жажду забыть, чтоб навеки напиться!

О, очнитесь скорей! О, придите сюда!Помогите! Меня поразила беда

В стройном облике девы, чей голос и взорЗастигают врасплох, как набег среди гор.

Запах мускуса легкий едва уловим,Вся она — точно ветка под ветром хмельным;

Словно кокон — плывущая линия стана,Бедра — будто холмы на равнине песчаной.

О, хулитель, над сердцем моим не злословь!Друг, уйми свой укор, не брани за любовь.

Лишь рыданьями только могу отвечать яНа упреки друзей и на вражьи проклятья.

Точно в плащ, я в печаль завернулся свою.Пью любовь по утрам, слезы вечером пью.

«О, смерть и горе сердцу моему…»

О, смерть и горе сердцу моему!О радость духа, о бесценный дар! —В груди моей живет полдневный жар,В душе — луна, рассеявшая тьму.

О мускус! Ветка свежая моя!Что благовонней в мире, что свежей?Нектар сладчайший — радость жизни всейС любимых уст твоих впиваю я.

О, луны щек, блеснувшие на мигИз-под шелков нависшей темноты!Нас ослепить собой боишься тыИ потому не открываешь лик.

Ты — солнце утра, молодой побег,Хранимый сердцем трепетным моим.Я напою тебя дождем живым,Водою светлой самых чистых рек.

И ты взойдешь, как чудо для очей.Увянешь — смерть для сердца моего.Я в золото влюбился оттого,Что ты в венце из золотых кудрей.

И если б в Еве видел сатанаТвой блеск, он преклонился б и поник;И, созерцая светоносный лик,Где красоты сияют письмена,

Свои скрижали бросил бы Идрис, —Ты для пророка вера и закон.Тебе одной бы уступила тронЦарица Сабы, гордая Билькис.

О утро, подари нам аромат!О, ветра благовенного порыв! —Ее дыханьем землю напоив,Цветы и ветки нас к себе манят.

Восточный ветер шепчет и зоветВ путь до Каабы… Ветер, усыпи!О, дай очнуться где-нибудь в степи,В ущелье Мины, у крутых высот…

Не удивляйтесь, что в тоску своюЯ вплел всех трав и всех ветров следы, —Когда поет голубка у воды,Я дальний зов и голос узнаю.

«Лишь следы на песке да шатер обветшалый…»

Лишь следы на песке да шатер обветшалый —Место жизни пустыней безжизненной стало.

Встань у ветхих шатров и в немом удивленьеУзнавай их — свои незабвенные тени.

Здесь со щек твоих мог собирать я когда-то,Как с душистых лужаек, весны ароматы.

Просверкав, ты ушла, как в засушье зарница,Не даруя дождя, не давая напиться.

«Да, — был вздох мне в ответ, — здесь под ивою гибкойТы ловил стрелы молний — сверканье улыбки.

А теперь на пустых обезлюдевших склонахЖгут, как молнии, гребни камней раскаленных.

В чем вина этих мест? Только время виноюВ том, что стало с шатрами, с тобою и мною».

И тогда я смирился и стихнул, прощаяБоль мою омертвелому этому краю.

И спросил, увидав, что лежат ее землиТам, где ветры скрестились, просторы объемля:

«О, поведай, что ветры тебе рассказали?».«Там, — сказала она, — где пустынные дали,

Средь бесплодных равнин на песчаниках дикихЕсть шатры нестареющих дев солнцеликих».

«О, светлые девы, мелькнувшие сердцу мгновенно…»