История советского библиофильства - Павел Берков

«Но, — как писал далее Н. Н. Орлов в том же большом письме, — библиофилия (я имею в виду подлинную, а не „подписную“), по всей видимости, столь же неизлечимая болезнь, как и рак. Сколько я не принимал превентивных мер, а собрание книг все растет».

Дело в том, что, продавая часть своей коллекции Фундаментальной библиотеке общественных наук, Н. Н. Орлов «все же кое-что оставил себе». Часть оставленного он увез тогда же с собой в Караганду, а прочее, которое он надеялся вывезти в следующий приезд в Москву, постигла печальная участь: оно было распродано за бесценок лицами, похитившими книги Н. Н. Орлова.

К 1962 г. карагандинское собрание Н. Н. Орлова достигло значительных размеров. «Сейчас уже опять, — писал он, — собралось у меня до 1000 книг и брошюр книговедческого содержания. Особенно меня ныне интересует библиография библиографий (этот раздел и раньше был мне очень близок)».

Среди ценных книг второй библиотеки Орлова отметим, во-первых, «Воспоминания» В. Я. Адарюкова (М., 1926), книгу, известную в количестве менее десяти экземпляров. Причины ее редкости таковы: хотя на титульном листе этой книги указано, что она издание Государственной Академии художественных наук, на самом деле, она печаталась по заказу какого-то случайного предприимчивого дельца, прельщенного перспективой «заработать» на выпуске малотиражной библиофильской редкости; при этом новоявленный издатель не счел даже нужным сообщить лицам, предложившим ему опубликовать «Воспоминания» Адарюкова, что у него нет денег на выкуп тиража из типографии; в итоге — кроме нескольких, чудом уцелевших экземпляров этой книги, все остальные были проданы на бумагу.

Вторая достопримечательность карагандинской библиотеки Орлова — «Заметки библиофила» Ю. Г., изданные в Тарту в 1931 г. Инициалы Ю. Г. расшифровываются так: Юлий Борисович Генс. Конечно, тираж «Заметок» Генса (200 экземпляров) не может в отношении редкости идти в сравнение с количеством сохранившихся экземпляров «Воспоминаний» Адарюкова, однако в СССР попали считанные единицы этой книги, изданной в буржуазной Эстонии. Кроме того, часть тиража «Заметок» Генса (десять нумерованных экземпляров, I–X) отпечатана на лучшей бумаге и имеет шестнадцать дополнительных таблиц. Экземпляр Н. Н. Орлова, однако, не принадлежит к числу последних: он имеет № 102 — «обычного» издания, — как, к сожалению, и мой.

Из других редкостей последней библиотеки Орлова укажем именной экземпляр «Альманаха библиофила», изданного в 1929 г. Ленинградским обществом библиофилов. В советской библиофильской литературе не отмечено, что в именных экземплярах «Альманаха», в отличие от обычных, находится перевод, — следует откровенно признать, — пустенькой статьи французского книголюба А. Кайюэ «Является ли женщина библиофилом?» Автор глубокомысленно доказывает необходимость дать положительный ответ и попутно сообщает, что «покровительницами» женщин-библиофилов следует считать двух средневековых французских монахинь, собиравших и переписывавших книги; при этом одна из этих монахинь — Виборада — была даже причислена к лику святых. В «обычных» экземплярах «Альманаха библиофила», взамен статьи о женщинах-книголюбах напечатан отчет М. Н. Куфаева «Библиофилия на Международной выставке печати в 1928 г. в гор. Кельне».

После смерти Н. Н. Орлова библиотека его перешла во владение его вдовы Э. М. Орловой и, насколько нам известно, сохраняется в неприкосновенном виде.

Несколько слов о Н. Н. Орлове как о человеке. Мне пришлось познакомиться с ним в конце 20-х годов в Ленинграде на юбилее одного из крупнейших советских библиографов А. Г. Фомина, последнего председателя Русского библиологического общества. Н.Н. приехал с адресом московского Русского библиографического общества, секретарем которого, как указывалось выше, он был в это время.

Это был жизнерадостный, веселый, красивый молодой человек, — ему только незадолго до того исполнилось 30 лет, — элегантно, со вкусом одетый. Он оказался прекрасным оратором и вообще обаятельной личностью. Дальнейшие наши встречи, — в начале 30-х годов в Москве, когда Н. Н. показывал мне свою библиотеку, и осенью 1933 г. в Ленинграде, куда он приезжал по делам, — подтвердили мое первое впечатление. Орлов был интересный собеседник, живой, остроумный человек, далеко выходивший в своих беседах за пределы чисто книговедческих и библиофильских тем. Следующая наша встреча произошла более чем через 25 лет, в Москве у Б. С. Боднарского. В нем, — и по внешнему, и по внутреннему облику, — трудно было узнать прежнего Н. Н. Орлова. Но встреча была сердечной, она была подготовлена дружеской перепиской, установившейся между нами еще до этой встречи и продолжавшейся после нее.

Свое последнее письмо, написанное 27 февраля 1965 г., Н. Н. Орлов завершил следующими словами: «Заканчиваю письмо хорошим четверостишием А. А. Ахматовой: „А вы, друзья! Осталось вас немного, — мне оттого вы с каждым днем милей… Какой короткой сделалась дорога, которая казалась всех длинней“ (1964)».

Н. Н. не знал, как коротка его дорога. На следующий день он был отправлен в больницу на операцию. Операция состоялась 6 марта, а 8 он скончался (у него был обнаружен рак кишечника). Его слова о неизлечимости библиофильства и рака оказались пророческими.

Удивительную силу приобретают иногда голоса ушедших от нас друзей, звучащие в их письмах, произведениях, в нашей памяти!..

На библиофильской биографии Н. Н. Орлова мы закончим рассмотрение «портретной галереи» РОДК.

Нам приходилось уже говорить, что одни печатные источники по истории библиофильских организаций дают слишком бледное, «протокольное» представление о их деятельности. Поэтому нам, как и всякому историку, особенно ценны сведения мемуарного характера, дополняющие сухую материю печатных документов. Этим, главным образом, объясняются наши частые обращения к «поэзии РОДК» и «Воспоминаниям» С. Г. Кара-Мурзы. Правда, мы отдавали себе отчет в неровности поэтической продукции членов РОДК, среди которых, кроме А. А. Сидорова, настоящих поэтов не было, — все это были «домашние» стихи «доморощенных» Гомеров и Пиндаров. Нам была также ясна несомненная «фельетонность» отдельных характеристик в «Воспоминаниях» С. Г. Кара-Мурзы. Наша настороженность по отношению к этим группам материалов получила подтверждение в письме А. А. Сидорова от 12 сентября 1965 г.: «…„Родковская поэзия“, которой последний плод — стихотворный перечень московских библиофилов, составленный также уже покойным И. Н. Жучковым, право, Вашего особого внимания не заслуживает. РОДК был более серьезным научным и историко-литературным обществом. Воспоминания весьма милого человека С. Г. Кара-Мурзы в этом отношении также не вполне характеризуют Русское общество друзей книги…»

Замечания А. А. Сидорова вполне достойны того, чтобы историк русского библиофильства не прошел мимо них. Но, отлично сознавая, что история РОДК, вклад его в советскую культуру, неизгладимый след в истории русского библиофильства не исчерпываются только тем, что отразилось в «Воспоминаниях» С. Г. Кара-Мурзы, мы в то же время с удовольствием и благодарностью черпали из его рукописи яркие бытовые подробности и интересные характеристики отдельных членов РОДК, подтверждавшиеся другими печатными, письменными и устными источниками или даже не подтверждавшиеся — за отсутствием этих подтверждений. Мы обращались к этим мемуарам потому, что в них чувствуется дыхание эпохи — и той, которая описывается, и той, когда, — конец 1944 — начало 1945 г., — они писались и с дополнениями читались. Поздний греческий филолог говорил: «Старец и юноша разное берут у Гомера». «Воспоминания» С. Г. Кара-Мурзы и сведения, почерпнутые нами из писем и устных сообщений А. А. Сидорова, Б. С. Боднарского, А. М. Макарова, Н. Н. Орлова и других лиц, позволяют создать картину деятельности РОДК, более или менее точную, приближающуюся к действительности.

РОДК внес большой и ценный вклад в изучение истории русского и западного искусства книги и в исследование современной графики; его авторитет поддержал молодых художников-графиков и способствовал развитию советской художественной книжной культуры. Немалые заслуги имеет РОДК и перед советской литературной наукой. Отсутствие в Москве в 20-е годы серьезных и прочных литературоведческих объединений имело следствием то, что в РОДК был сделан ряд ценных докладов и сообщений по истории русской и западной литературы.

Естественно возникает вопрос, был ли РОДК действительно «продолжателем славных традиций Кружка любителей русских изящных изданий», каким хотел его видеть В. Я. Адарюков? На этот вопрос дал отрицательный ответ один из активных членов М. С. Базыкин, в ненапечатанном докладе «Издания русских библиофильских обществ за революционное десятилетие», сделанном на заседании Библиотечного отдела Государственной Академии художественных наук 16 февраля 1928 г. Докладчик изложил историю петербургского Кружка любителей русских изящных изданий, отдал должное техническому совершенству его изданий, но отказал ему в наличии творческого замысла, новаторства, даже каких-либо элементов новизны. Переходя к рассмотрению деятельности Русского общества друзей книги, М. С. Базыкин признал, что «младенческий период жизни Общества, конечно, крепчайшими нитями связан с традициями старого дореволюционного библиофильского мира», что «первые издания общества (их было очень и очень немного) по своему эстетическому уклону в значительной мере напоминают издания эпохи, предшествовавшей революции», но в то же время подчеркнул, что даже в скромных повестках, программах и брошюрах РОДК есть «конечно, известная новизна». Сопоставляя деятельность обеих библиофильских организаций, докладчик усмотрел главное различие в их направлении, ретроспективистском в Кружке любителей русских изящных изданий и в новаторском Русском обществе друзей книги.