Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

ситуация могла сложиться в середине второго тысячелетия до нашей эры. Но — однажды. А тут получалось по меньшей мере дважды. Первый раз озеро должно было отступить, чтобы на этом месте возникла стоянка человека, изготовлявшего горшки, покрытые ямочно-гребенчатым орнаментом, то есть примерно в конце четвертого — начале третьего тысячелетия до нашей эры. Потом озеро снова наполнилось водой, залило свои прежние берега, перемешав, промыв оставшийся культурный слой, разрушив очаги, окатав черепки. Второй раз отступление озера произошло как раз в то время, о котором говорят палеогеографы.

Судя по находкам, такое низкое стояние вод продолжалось не только всю вторую половину второго тысячелетия, но вплоть до середины первого тысячелетия до нашей эры, как о том свидетельствуют черепки раннего железного века. И лишь после того, поднявшись в третий раз значительно выше, чем оно держится в наши дни, озеро могло похоронить все эти отложения под слоем белого озерного песка, обманувшего меня поначалу.

Статичный, до этого мгновения неподвижный мир, окружавший меня, вдруг заколебался. А как же другие известные нам поселения, чьи слои лежат еще ниже современных уровней озер и рек? — думал я. И наоборот, древние поселения, лежащие на высоких дюнах, на берегах, быть может, они указывают своим положением на время, когда уровень наших водоемов повышался? В самом деле, ведь остатки свайных поселений швейцарских озер отмечают именно такую периодичность их колебаний, когда, словно подчиняясь невидимому дирижеру, уровень водоемов то падает, открывая для поселений человека прибрежные полосы дна, то вдруг начиняет подниматься, затапливает все и вся, надежно погребая остатки человеческой деятельности под слоями торфа, песка и ила.

Какие силы выступают в качестве этих стихийных «дирижеров»? Есть ли какая-либо закономерность в таких колебаниях? Что несут они человеку? Во всяком случае, можно утверждать, что уровень Плещеева озера, который мы наблюдаем сейчас, не только не вечный, но даже стремится к своему падению. И, судя по положению слоя с находками, должен понизиться еще не менее чем на полтора метра.

Что же произойдет тогда с озером и окрестными лесами?

Пока что от всех этих колебаний для нас, археологов, я видел только одну несомненную пользу: влажный намытый озерный песок и последующее заболачивание сохранили в слое кости животных и обломки костяных орудий, бесследно исчезающие в сухом песке прибрежных дюн. А это важно. Кости животных, собранные при раскопках древних поселений, служат нам как бы «пропуском» в тот давно исчезнувший мир наших лесов, озер, холмов и равнин, в котором жил, постепенно изменяя его, человек предшествующих поколений. Расколотые, обглоданные, обожженные кости позволяют биологам определять виды животных, их возрастные особенности, а подсчитывая количество особей, сопоставляя животных друг с другом по родам и видам, можно достаточно точно реконструировать не только собственно животный мир прошлого, но и растительный мир, окружающую среду со всеми ее местными особенностями.

Как правило, чаще всего приходится находить кости лосей. Постоянная охота на этих лесных гигантов обеспечивала древнего жителя здешних мест всем необходимым для его нелегкой и в то же время несложной кочевой жизни. Шкурой — для покрытия чума, для обуви, для ремней; жилами — для ниток, для изготовления прочной и сильной тетивы лука; костью и рогом — для изготовления множества самых разнообразных орудий, начиная от деталей собачьей упряжки, различных проколок, шильев, кинжалов, долот, наконечников, мотыг, лопат, пешней, до гарпунов и наконечников стрел, не считая рыболовных крючков и многочисленных украшений. И конечно же, охота на лося давала основной объем высококалорийной мясной пищи.

От количества лосей на традиционных охотничьих территориях часто зависела судьба рода или семьи. Вот почему везде, где сохранились памятники искусства той поры — на скалистых берегах Лены и Ангары в Сибири, на каменных лбах беломорской Карелии и на скалистых мысах восточного побережья Онежского озера, в торфяниках Урала, Прибалтики, нашей средней полосы, в загадочных погребениях знаменитого Оленеостровского могильника неподалеку от Петрозаводска, в Финляндии и в Швеции, — везде мы находим изображения лосей, священных животных древности, солнечных божеств первобытности.

Дающий пищу, спасающий от голодной смерти становился богом.

А вот кости бобра: темно-коричневые от времени и от воды челюсти, характерные своей сверкающей, чуть пожелтевшей эмалью резцы, из которых в древности делали не только украшения, но и маленькие долотца. В те времена бобров здесь должно было быть много, охотились на них не только из-за вкусного мяса, но из-за шкур и этих вот резцов, почему кости бобра своим количеством на иной стоянке могут поспорить с останками лосей.

Я разбираю вынутые из песка кости и раскладываю их на бумаге: клык медведя, кости кабана, подвески из клыков лисицы… От рыб, как правило, сохраняются только позвонки. Но, может быть, специалисты-ихтиологи по ним смогут определить виды рыб и их возраст? И тут оказывается, что два резца, которые я было принял за резцы лося, на самом деле, похоже, коровьи! Мало того, они еще служили подвесками в ожерелье: на конце корня каждого зуба видна узкая бороздка для петли. А ведь ничего подобного в раннем железном веке, когда человек разводил домашний скот, не было. Такие нарезки у подвесок делали только в неолите.

Каким же образом у неолитических рыбаков и охотников оказалась в хозяйстве корова?

В кучке костей лежат несколько обломков наконечников гарпунов с мелкими зубцами — не тех гарпунов, что бросают в добычу рукой, а наконечники стрел для охоты на рыбу. Их сразу можно отличить от других, таких же вытянутых, но без зубцов, похожих на длинные вязальные спицы или огромные иглы, служивших наконечниками стрел для охоты на водоплавающую дичь. В них все рассчитано так, чтобы стрела могла легко проскользнуть в просвет между стеблями тростника, не задела сухой лист, ветку, скользнула над полузатонувшим деревом или корягой. Наоборот, наконечники стрел на боровую дичь, на мелких зверьков, живущих в лесу, вроде белки, горностая, куницы, не острые, а тупые, с большой костяной головкой, рассчитанной на сильный удар, чтобы стрела не вонзилась в дерево, не застряла среди веток, а упала бы на землю, оглушив дичь и не испортив шкурку…

Среди обломков крупных костяных орудий, вероятно, служивших для выдалбливания лунок по молодому льду, а может быть, служивших мотыгами или другими подобными землекопными орудиями, оказался обломок настоящего большого гарпуна с редкими крупными зубьями, далеко отстоящими один от другого. Целый этот гарпун был пригоден разве что для охоты на крупных щук по весне да на такого громадного окуня, что недавно заколол Виктор Новожилов на озере.

Заразившись нашим азартом, Константин с увлечением расчищал находки кистью, заворачивал их