Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть поодаль, чтобы не достать ни собакам, ни зверю, на высоких столбах поднимались маленькие амбарчики со связками сушеной рыбы, запасными сетями, шкурами, кореньями, копченым мясом.
Выше начинались дома поселка.
Конечно же, они занимали самое сухое, наиболее удобное место, куда не достигала вода даже в самый высокий паводок. По сравнению с нашими современными домами, вроде того, в котором мы живем сейчас, эти были жалкими лачугами, сложенными из тонких бревен и жердей, — длинные дома, разделенные шкурами и легкими перегородками на клетушки для отдельных семей. Но что мы знаем о них с достоверностью? Ничего. Фантазия моя может опереться лишь на классические примеры, вроде общинных домов североамериканских индейцев, описанных в свое время Л. Морганом, на те поселки охотников к рыболовов на Амуре и на Камчатке, которые еще успели увидеть русские этнографы прошлого века… А то, что было в действительности, не позволят узнать даже раскопки, которые мы сейчас ведем.
Да, еще мастерские! Именно там, неподалеку от раскопа прошлых лет, можно видеть особенно много кремневых отщепов.
Далеко не везде был свой кремень. Из кремневых валунов, которые вымывала вода — на полях, в оврагах, на дне ручьев, протачивавших толщи моренных отложений, — нельзя было изготовить хорошее орудие или оружие. Пестрый валунный кремень пронизан множеством тончайших трещин; изо дня в день в течение десятков тысячелетий он нагревался и замерзал, испытывал давление толщ льда и морен, его влекли потоки, ударяя о другие валуны, поэтому при первом же ударе он раскалывался не на пластины, а на неправильные куски.
Чтобы получить тонкую, прямую ножевидную пластинку, одинаково пригодную для изготовления ножа, наконечника стрелы, вкладыша, чтобы на листовидный отщеп легла тончайшая плоская ретушь, рисунок которой до сих пор поражает своим изяществом, нужен был совершенно иной кремень — свежий, пластичный, подчиняющийся и удару и нажиму мастера, мелкозернистый, извлеченный из меловых или известняковых отложений. Такой кремень охотники неолита выламывали из слоев известняка на Верхней Волге возле Ржева, где берега усыпаны кремневыми желваками, сколами известковой корки, кремневыми отщепами и неудачными заготовками орудий. Более сложные разработки были обнаружены археологами на территории современной Белоруссии, в Польше, в Западной Европе, в Англии и Швеции, где работали настоящие специалисты горного дела, оставившие тысячи глубоких шахт с боковыми штреками, образующими сложную систему ходов, следующих за пластом кремня. Каменные и глиняные светильники, кирки из оленьих рогов, огромные отвалы — все это говорит о большом размахе производства, рассчитанного не только на собственные нужды, но на обмен и торговлю с дальними и близкими соседями…
Из этих и множества других подобных мест, где добывали этот необходимый минерал, кремень расходился уже в виде готовых изделий или полуфабрикатов, крупных заготовок орудий определенного вида — расходился на сотни и тысячи километров, удовлетворяя спрос, упрочивая связи между людьми, прокладывая пути для торговли и обмена идеями…
24
С тревогой поглядывает Прасковья Васильевна на растущую гору пакетов, для которых мы облюбовали один из углов веранды.
Сегодня переходим ближе к реке. В срезе стенки с разноцветными лентами слоев четко видны линзы черных от угля кострищ, которые мы разрезали нашим старым раскопом. Защищенные от налипшего песка, они словно приблизили ту промозглую осень, и я даже вижу следы своего ножа, которым расчерчивал сетку квадратов и проводил нивелировочную линию.
Как изменилось все за эти годы! И все же, увидев вот так свой след, вдруг вспоминаешь и прелый запах осеннего леса, и дымок костра, возле которого пекли картошку и у которого грелись; ты оглядываешься с недоумением, и становится жалко и сведенного по обе стороны узкоколейки соснового бора, и тишины дня, так редко нарушавшейся тогда гудком как бы игрушечного паровозика, хотя понимаешь, что все это естественно и закономерно…
А по шпалам, словно из осени той, движется ко мне сухопарая фигура с красным носом и неизменной полевой сумкой. Так издали по двум ориентирам безошибочно узнаешь бродягу и рыболова, местного геодезиста Владимира Александровича Пичужкина.
— Все на старые места тянет, все к нам, в леса! Ишь, сколько уже накопали!
— То ли еще будет! Что не видно вас было, Владимир Александрович? Или болели?
— Да вот в мае на Сомине прихватило, а потом новые зубы себе делал, в Ярославль ездил. Никак привыкнуть к ним не могу — мешают, хоть выбрасывай! А говорят — надо, чтобы девкам нравиться!
Пичужкин смеется, показывая свой новый протез. У него действительно изменился голос, но сам он такой же, как был и в прошлом и в позапрошлом году, — быстрый, непоседливый, привыкший вышагивать километры своими длинными жилистыми ногами, прокладывая трассы будущих узкоколеек и ловя перекрестьем нивелира миллиметры погрешности насыпи.
— Что интересного раскопали-то? Или все то же — черепочки, скребочки? Человека-то нет?
— Нет человека, Владимир Александрович, нет… И хотелось бы, да что-то найти не можем.
— А там-то, на Купанском? Слышал, слышал уже о подвигах ваших! Говорят, серебра много выкопали и золота даже…
— Зайдите к нам, я вам это золото покажу. Бусы стеклянные, золоченые.
— Правда? А люди чего только не наговорят! Будто и кольца золотые, и корона какая-то…
Мотовоз, остановившийся у раскопа, дает резкий гудок. Старик заторопился.
— Ну, будьте здоровы, я поехал! Удачи вам всяческой, я еще заскочу…
Сплевывая, ругая новые металлические зубы, он полез в кабину.
…К вечеру, когда солнце клонилось на закат, я отправился на озеро — по старинке, без мотора, оставив своих друзей дома. Как всякий механизм, мотор становится между тобой и природой. Воду, ее упругое сопротивление чувствуешь веслом, и тогда мир раздвигается, ширится, освобожденный временем и тишиной.
Я плыл бездумно, не спеша, останавливаясь и прислушиваясь к предвечерней тишине леса. В излучине, которую образует Векса вскоре после выхода из Плещеева озера, до меня донесся странный плеск, какое-то трепетание воды, дробящейся и сверкающей под солнцем. Вся река искрилась и волновалась. И когда при полном безветрии это волнение придвинулось ко мне, я понял, что идет уклея!
Миллионы маленьких серебристых рыбок с черной спинкой в этот вечер заполнили реку так, что казалось, она должна была выйти из берегов.
Вода рябила, сверкала, вскипала, под лодкой было темно от мельтешащих черных спинок. Ошалевшие чайки гомонили над тростниками в истоке Вексы, бросались белыми камнями вниз и взмывали то с одной, а то и сразу с двумя трепещущими рыбками. Деловитые вороны молчаливо и сосредоточенно шагали по кочковатому берегу, подпрыгивали, прицеливались, кося то одним, то другим глазом, били клювом в траву у
