Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский

говорили без утайки то, что знали про эту старую распрю. И кавалер все отчетливее понимал, что в этой своей вражде с графом и местными сеньорами, что непременно станут на сторону графа, придется ему искать союзников среди знати городской. А вот как они его встретят? Он уже и так в немилости у герцога, нужен ли городу такой обремененный сварами и войнами союзник? Это был вопрос.

Вскоре, узнав все нужное, кавалер отпустил братьев от себя. И младший брат, выпивший всю кружку пива, из-за стола выходил на ногах нетвердых.

Волков же остался за столом в раздумьях. Эти тяжкие думы были не последними его тяжкими думами; помимо вдруг появившейся нелюбви молодого графа еще ему не давала покоя смерть кавалера Рёдля в его земле. Чертов зверь. Он всё, всё портил. Разбей ты хоть десять раз свирепых горцев на своих границах, но если в твоих пределах гибнут столь известные турнирные бойцы, то какой же ты сеньор? Впрочем, известно какой – плохой. Который по скудоумию или по небрежению не может навести порядок в земле, данной ему в прокорм. Может, такому сеньору и земля не нужна, не по силам ему быть владетелем?

Чертов зверь! Одно дело разорванный бродяга. Бродяга? Да хоть целое небольшое кладбище бродяг, что было за хижиной монаха! Даже пропавшие дети, да и сам монах беспокоили всех меньше, чем всего один, но благородный и известный человек. Волкову уже один раз припомнили его, а сколько раз еще будут припоминать? В общем, со зверем надо было кончать.

– Максимилиан! – крикнул он.

– Да, кавалер.

– Седлайте коней, вы и Увалень едете со мной. И просите господина Клаузевица ехать со мной тоже.

– Далеко ли нам ехать? Брать ли с собой съестное?

– Нет, доедем до замка соседа, хочу знать, как там барон фон Дениц, жив ли, нет ли, к ужину будем дома.

Максимилиан поклонился и ушел исполнять приказание, а Волков звал дворового, чтобы помог одеться в дорогу.

* * *

Они ехали по известной дороге на запад, через брошенную хижину монаха к старому, но еще крепкому замку Баль. В этот день было не так холодно, как в прежний раз, но декабрь есть декабрь, ветер есть ветер, а горы, что за рекой в двух днях пути отсюда, есть горы. В общем, зимой даже несильный ветер с гор несет вовсе не свежесть, и уже вскоре ногу кавалеру крутило, как обычно. Казалось, давно нужно к тому привыкнуть, а оно все не привыкалось. Он остановил коня, пропуская вперед Увальня, а сам стал растирать ногу. Когда с ним поравнялся фон Клаузевиц, Волков заговорил с ним:

– Вам нравится мой вороной трехлеток?

– Это тот, которого вы редко ставите под седло? – в свою очередь спросил рыцарь.

– Да, тот, которого я берегу.

– Мало у кого есть такие кони, – отвечал фон Клаузевиц. – Любому такой конь будет по душе, даже пусть то граф.

Кусты тут были нечасты, место шло чуть в гору, и они поехали бок о бок.

– Теперь тот конь ваш, – сказал Волков.

Георг фон Клаузевиц удивленно уставился на кавалера.

– Кавалер, в том совсем нет нужды, я и своим конем доволен. Он у меня не так быстр, но весьма вынослив, характер имеет не трусливый и при этом покладист.

А Волков, словно не слышав этого, продолжал:

– Я его берег, на войну никогда не брал, думал оставить его на племя и приглядывал хороших кобыл. Но раз уж вы вызвались быть моим чемпионом, придется мне с ним расстаться.

– Да нет же в том нужды, – повторял молодой рыцарь, – я вызвался драться за вас вовсе не за подарки.

– Мне о том известно. Но раз уж взялись быть моим чемпионом, мне придется быть вашим патроном. Я читал о том. И читал, что первым подарком от патрона должен быть конь. Вороной ваш.

– Кавалер, я вовсе не потому ввязался в это дело, что искал подарков.

– Обычай есть обычай, конь ваш. И раз уж мы с вами так все решили, скажите мне, что побудило вас влезть в столь опасный раздор?

Фон Клаузевиц помолчал некоторое время и сказал:

– То дело не в вас, уж простите вы меня, кавалер.

– Так в чем же?

– В клятве.

– В клятве? После такого интереса у меня еще больше стало. Говорите же.

– Хорошо, раз вы просите. Отец мой и два брата мои одиннадцать лет назад, когда горцы из четырех союзных кантонов осадили Мален, были в ополчении у герцога. И герцог в сражении у замка Грезебург, что северо-западнее Малена, оказался сильно горцами побит. Отец мой погиб еще на поле, а брата ранили и схватили псы подлые. И когда герцог просил их отдать пленных и сулил сволочам за благородных людей серебро, изверги эти отказались, всех пленных, что не были ранены, они прирезали, а раненых бросили в сухой ров у замка, где те умирали от ран и жажды. Умирали долго и мучительно. Там мы и разыскали нашего брата.

– Сие печально, но это обычай горцев, правил доброй войны они не знают, ибо как звери растут в своих горах без чести и человеколюбия божеского, подобно скотам. Оттого они сразу всякую ересь себе берут, что истинного Бога не ведали никогда, – произнес кавалер, сочувствуя молодому рыцарю.

– Именно, – соглашался тот. – Человеколюбие им не присуще, и уважения к благородству они не знают. А мать моя после смерти отца и брата была безутешна, траура более не снимала. Старший мой брат, который остался жив в том сражении, вступил во владение поместьем, а меня отдали в учение к славному рыцарю Сриберу. И я учился как мог. Это был добрый человек и большой мастер, он и просил герцога по прошествии лет даровать мне рыцарское достоинство. И как я его получил, мать звала меня к себе и на иконе Божьей Матери просила меня клясться, что отомщу я горцам за отца и брата. Я клялся, а брат мой взял в долг большие деньги и купил мне коня, доспехи и оружие. И с тех пор я искал любых людей, что осмелятся бросить вызов горцам. Две кампании воевал за герцога, но на севере, с еретиками. Но война кончилась. Уже думал, что пойду в войско императора и поеду в южные земли, а тут как раз слух прошел, что какой-то помещик побил горцев на их берегу и разграбил их ярмарку. Я решил подождать и посмотреть, может, это был просто приграничный набег, а далее вы будете прятаться да бегать от врага. Вы же возьми