Большой секс в маленьком городе - Чарльз Дэвис

— Кому охота выпить? — сказал я.

— И ты тут? — зарычала тетя Долорес.

Я ухмыльнулся, поставил ведерки на землю, окунул тыкву и предложил ей выпить. По-моему, очень смело. Она выхватила бутыль у меня из руки и стала высматривать на кладбище подходящий камень. Я втерся между продажным адвокатом и нотариусом-антилингвистом.

Первым отважился попробовать бывший строитель. Он залпом выпил вино, как человек, который занимался этим всю жизнь. За ним тыкву схватил банкир, жадно опрокинул в горло, пустил газы и опять опрокинул. В считаные минуты все уже пили за освобождение.

Не найдя достаточно крупного булыжника, тетя Долорес посоветовала мне не ходить по темным закоулкам в ближайшие пятьдесят лет. Потом она сделала неискреннюю попытку призвать своих сообщников к усладам Горя, но все же она понимала, что потерпела поражение, и, наконец, ушла по-английски, кривясь от отвращения. Невозможно принести Горе в мир, если люди решили веселиться самым безответственным образом.

Кардиостимуляторы возобновили свой естественный ход и потихоньку пульсировали, но наши все более пьянеющие гости уже не пугались, а смотрели на них с некоторой ласковой фамильярностью: уверенно пульсирующая мембрана, приглушенные звуки мира, доносящиеся из-за стены, благоуханный воздух, вино рекой, тепло, успокоительный мрак, людная компания… все это были воспоминания, которые утешали.

Ко мне подкрался доктор-ипохондрик:

— Может, есть чего покурить?

Я передал ему мешочек с местной травой. Кое-кто из окружающих выразил неодобрение, но, как только доктор скрутил себе папироску и запыхтел с довольным видом, новое искушение оказалось слишком сильным: Вскоре уже с десяток пансионеров колупались с бумажными квадратиками, которые я нарезал из «Маргамонхийских ведомостей», причем для многих это была первая самокрутка в жизни.

Рассвет забрезжил, прежде чем последние гуляки разбрелись по своим домикам, кашляя и распевая, как стая канареек, надышавшихся газом в шахте. Я не имел удовольствия быть свидетелем последовавших событий, но это стало одной из излюбленных баек наших новообретенных друзей, и ее часто пересказывают как своего рода космогонический миф.

Наступила уже середина утра, и реаниматоры с ужасом увидели, что бывшие смертепоклонники до сих пор лежат в кроватях, жалуются на похмелье и вовсе не намерены подниматься. А когда персонал попробовал заставить их заняться спортом, произошло восстание. Тридцать семь разъяренных пансионеров накинулись на своих мучителей, обрушив на них памперсы и упаковки виагры, забросав тюбиками зубной пасты и пузырьками витаминов, закидав триммерами для подстригания волос в носу и зубными протезами, похожими на кастаньеты, и окончательно расправились с ними, швырнув им под ноги теннисные мячи, вымоченные в средстве для восстановления седых волос. Они погнали реаниматоров по игровым площадкам и загнали в главный пруд на поле для гольфа. Потом реквизировали микроавтобус, вырвались за центральные ворота и отправились на плантации пальмового вина. Они вернулись той же ночью, исполненные жизни и разных других крепких напитков, с канистрами дистиллированной пальмовой водки, после чего инфекция распространилась, и все больше пансионеров стали понимать, что уже слишком поздно исправлять прошлое, которое отнюдь не так плохо, как им казалось, а в будущем перемен ждать не приходится, так что они вполне могут жить в свое удовольствие, даже если это доведет их до смерти. Администрация «Счастливой долины» оказалась совершенно не готова к восстанию, и после трех нелегких недель реаниматоров погрузили на самолет и отправили по домам, а персонал из местных особенно не напрягался, так что комплекс закрыли.

Лишенные системы поддержки, предоставляемой «Счастливой долиной», бывшие пансионеры сначала растерялись, так как их жизнью давно уже управляли учреждения, и ответственность, которую влечет за собой свобода, их испугала. Одно дело — понять, как глупо стремиться к вечной молодости, легко отвергнуть страх и страсть к смерти, но жить самостоятельно и заполнять пустые дни подобающей праздностью — это гораздо более трудная задача. За все приходится платить, и свобода от страха, тоски и стадного покоя может быть оплачена прямым дебетом с воображения — а это не тот ресурс, в который те отрасли промышленности, где эти люди проходили подготовку, делали большие вложения.

Выход придумала Джемма. Она пригласила трех бывших жителей «Счастливой долины» к себе домой. Должно быть, условия стали для них потрясением, потому что даже в таком доме, как у Бэгвеллов, удобства не вполне скандинавские, но их гости были так рады, что у кого-то нашлось для них место, что пошли на уступки и научились получать удовольствие от душа из ведра и звездного неба, и вскоре уже превозносили достоинства простой жизни перед ровесниками. Так началась интеграция иностранных пансионеров в местное общество. Один за другим пансионеры уходили из руин «Счастливой долины» и находили приют у маргамонхийских жителей — но правде сказать, некоторые так хорошо приютились, что на следующий год Милостивому Богу Дональду пришлось даже больше крестить, чем отпевать.

Несмотря на родство двух этих групп, конечно, это парадокс, что именно приверженцы смерти освободили приверженцев здоровья и что вместе они вернули себе наивную любовь к жизни; но парадоксы относятся к самым важным стимулам, которые держат великую рыбу Горя на привязи, и в качестве источника интереса и удовольствия с ними сравнится только выгул собак, как я отметил в своей речи при вступлении в должность главы Клуба Собачников Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес, моего скромного вклада в возрождение бывших обитателей «Счастливой долины». Мы встречаемся дважды в месяц, обсуждаем разнообразные следствия выгула собак, выслушиваем доклады членов о менее известных аспектах данного занятия, распиваем пару бутылочек и, разумеется, выгуливаем собак. Честно говоря, уже скоро должно начаться очередное заседание, так что прошу прощения, но мне пора идти. Как обычно, пора прогуляться с собакой.

Бип

Настройся только на какую-нибудь «Всемирную службу», и наверняка услышишь, как собрание ученых мужей разглагольствует о глобализации. Если предаться сентиментальности, я всегда чувствовал себя вполне глобально, хотя и не разобрался полностью, что собой представляет мир в понимании знатоков, но он, кажется, сводится к какой-то финансовой фантазии из тех, что нравятся экономистам и прочим выдумщикам. Ближе всего Санта-Маргарита-и-Лос-Монхес подошла к этой глобализации в своей дипломатической сети, которую поддерживает мадам ПП, дабы оставаться в курсе модных тенденций. В остальном мы совершенно не имели понятия о том, как далекие события могут повлиять на нашу жизнь, пока от мечтательного сна нас не разбудил Большой Информационный Перенос.