Большой секс в маленьком городе - Чарльз Дэвис

— При моей работе видишь много горя, как правило совершенно лишнего. Поэтому в какой-то момент ты останавливаешься и задумываешься. Именно потому, что я остановился и задумался, теперь я вместе с Джеммой. Как только сердце Артура остановилось, я подумал, надо воспользоваться моментом. С тех пор я ни дня об этом не жалел.

— Только не рассказывайте тете Долорес. Она вас никогда не простит. Так как же нам ее остановить? Разоблачить перед руководством?

— Сомневаюсь, что от этого будет какой-то толк. Возможно, ее уволят, но подумай, как они запаникуют. Они не остановят свою шарманку про здоровый дух в здоровом теле и так далее. А в конце концов додумаются до того, что праздное тело — больное тело, а в праздном теле больной дух.

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать… привезут канаты для лазания, барьеры для бега…

— Тарзанки, альпинистское снаряжение, водные лыжи…

— Вот акулам будет раздолье.

— Не говоря уж о реаниматорах.

— Но что же нам делать?

— Не знаю.

— Осталось только одно, — твердо сказал я. — Надо идти к Джорджи Пухолу.

Через три ночи мы с Бэгвеллом и Джорджи, а также ведрами и мешочком с травами прятались во мраке ночи поблизости от черной мессы под предводительством тети Долорес. Я назвал их собрание черной мессой, хотя к чести тети Долорес нужно сказать, что напрямую сатану никто не вызывал, не перерезал горло и не вспарывал внутренности курам, не было ни бормочущих монахов, ни голых девственниц — да и поди найди девственницу в «Счастливой долине». Но даже если это и не была черная месса, все равно было темно, хоть глаз выколи. Снова мы услышали нездоровые приветствия, похоронную проповедь тети Долорес и свидетельства новообращенных о многочисленных Горестях жизни, которым собратья алчно внимали. Я с тревогой увидел много новых лиц среди ее последователей, которых на этот раз было почти сорок человек. Мы пришли вовремя, чтобы вмешаться.

По словам Джорджи, случай был сложный, поскольку мы собирались вмешаться не просто в законы физики, как в тот раз, когда прекращали гравитацию, но в более неуловимый и вероломный феномен, в ту часть природы, которая несколько вольно называется «человеческой». Он сказал, что это свойственно человеческой природе — ворчать и видеть все в мрачном свете, в убеждении, что жизнь проходит мимо, пока она почти не пройдет, и только тогда мы понимаем, что все эти годы ворчания и недовольства мы потенциально были невообразимо счастливы и так и не сумели прожить жизнь, получая от нее удовольствие. Вот в чем корень успеха тети Долорес, сказал он. Она эксплуатирует скрытое чувство неудовлетворенности, которое не дает покоя многим людям, заставляя их обесценивать прошлое и делать вид, что его неосуществленные радости и упущенные шансы всего лишь иллюзия. Таким образом она смягчает ощущение того, что их обманули, отняли возможности, и одурманивает их своей унылой подружкой Смертью. Единственный способ дискредитировать ее культ и восстановить у жертв нормальное чувство удовольствия — это напомнить им, что, несмотря на все разочарования, сегодняшняя досада будет основанием завтрашней тоски. Нам придется вмешаться в сам ход времени. А кардиостимуляторы станут для нас машиной времени.

— Я был кадровиком в фармацевтической компании, — заявил пожилой господин в фиолетовом спортивном костюме.

— Смерть да будет с тобой, — пробормотали несколько стоящих на краю бездны душ.

Кающийся не решался продолжать.

— Мы можем услышать твой рассказ? — подсказала тетя Долорес.

— Так точно, капитан! — ответил кающийся.

Это был Барри, тот бегун, которого я встретил в первый свой день в «Счастливой долине». Ноздри тети Долорес раздулись, ее спина выпрямилась настолько, насколько позволил вес. Мое сердце сжалось. Если еще несколько человек назовут ее капитаном, она заставит всю компанию щелкать каблуками и вскидывать правую руку в приветствии.

— Работа была моим Горем, — торопливо продолжал Барри. — Я вышвыривал людей, когда они не оправдывали затрат, я обрезал пособия но безработице и улаживал иски, чтобы они не доходили до суда.

Джорджи потихоньку зажег пучок разных трав у себя в шляпе. Я не знал, что у него в пучке, но различил сильный запах тимьяна, который редко встречается на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес и растет исключительно в горах в глубине страны.

— Ты предавал братьев своих? — вкрадчиво сказала тетя Долорес.

Если бы она так не заботилась о собственном достоинстве, по-моему, она бросилась бы обнимать Барри. Он, бедный олух, даже не понимал, насколько он был близок к настоящему Горю.

— Да, — сказал он. — А потом предали меня. Однажды, за три года до пенсии, прихожу на работу, а мой отдел кадров закрыли — и меня вместе с ним.

— О, да будет смерть с тобой, брат!

Травы запылали, отбрасывая синеватые отсветы на шляпу Джорджи. Я посмотрел на банду тети Долорес, опасаясь, что фокусы Джорджи выдадут наше местонахождение и станут окончательным прозрением в глазах смертепоклонников. Я пытался уговорить его не сжигать травы на месте, но он настаивал, что заранее жечь их бесполезно, так как именно дым был действенным средством. К счастью, смертепоклонников ослепляли факелы и признания, и никто не заметил нашего скромного костерка.

— Стал не нужен отдел кадров? — спросил сосед Барри, комиссованный аварийный комиссар.

— Кончились кадры, некого было отделять, — сказал Барри. — Во всяком случае, те, что остались, так боялись, что их не надо было ублажать пособиями по увольнению и переподготовкой. Хватало пары охранников, которые присматривали за тем, как уволенный забирает личные вещи из стола и подписывает обязательство не предъявлять претензий, и провожали его до двери. Никакой суеты, беспорядка, никакого расхода человеко-часов.

Джорджи опустил лицо в наполнивший шляпу дым и глубоко вдохнул.

— Это большое Горе, — сказала тетя Долорес, — и новое доказательство, что нет ничего надежного в этой жизни, кроме последнего Горя, нежизни, которая придет ко всем, и пусть она придет рано, а не поздно.

— Смерть да будет с тобой!

— Кто хочет еще сказать?

Джорджи воткнул в землю полую тростину, приложил конец ко рту и плавно выдохнул. Я заметил, что кардиостимуляторы заработали чуть быстрее, но Горюющие были слишком поглощены своими Горестями, чтобы обратить внимание. Джорджи еще раз наклонился к шляпе и продолжил окуривать кладбище.

— Не могу врать, — заявил старичок, сущий божий одуванчик, — я торговал оружием.

Пораженные мощью исповеданного им Горя, его собратья разразились спонтанной овацией. Тетя Долорес улыбнулась во весь рот. Вот наконец-то Горе, в которое она может вгрызться всеми зубами. К счастью, второго выдоха Джорджи хватило, чтобы сильнее повлиять на кардиостимуляторы и испортить ей удовольствие.