Большой секс в маленьком городе - Чарльз Дэвис

— Видите! — вскричала она, устремляя дрожащий палец в землю. — Видите! Они говорят с нами! Они обращаются к нам! Они зовут нас! О Горе! Горе! Горе!

И тут я в первый раз почувствовал слабое гудение, которое действительно как бы исходило из-под земли. Я смотрел в круг света, и кладбище словно бы стало пульсировать, вибрировать от голосов мертвых. Я не храбрец. Мне не хотелось бы называть себя трусом, но, возможно, именно так называл бы меня черствый наблюдатель. Уверенный в том, что у меня под ногами творится что-то зловещее, я бросился прочь, прежде чем то, что находилось под землей, что бы это ни было, не выбралось наружу.

После бессонной ночи я пробрался сквозь утренних бегунов и вернулся в «Запретную землю». От церемонии не осталось никаких следов, и я подошел к надгробной плите, опасливо обходя низкие, близко расположенные холмики, отмечавшие отдельные могилки. Я остановился у памятника и, затаив дыхание, прислушался. И я расслышал это постоянное, но четко различимое пуф-пуф-пуф-пуф-пуф, как будто тихонько пыхтели негромкие бесчисленные голоса. Я уставился в землю и понял, что пульсирующий звук не был ночной фантазией, внушенной галлюциногенными факелами и риторикой тети Долорес, и земля под моими ногами шевелилась без всякого сомнения!

Мне повезло, что меня нашел мистер Бэгвелл, а не кто-то еще. Если бы кто-то другой увидел, как обезумевший госслужащий бредет по лесу, бормоча про себя и вскрикивая при виде деревьев, мне даже противно подумать, что бы он сделал. Меня могли бы отправить в сильноразвитый мир. Но Бэгвелл взял меня за руку и ласково спросил, что случилось. После того как я, заикаясь, выложил ему свою историю, он тихонько засмеялся.

— Но это же электрокардиостимуляторы, — сказал он. — Здесь у большинства пансионеров установлены кардиостимуляторы. Мы не можем их извлечь, поэтому хороним покойников вместе с ними, а они все работают, все накачивают, пока… в общем, я не знаю, когда они остановятся. Я не слышал, чтобы где-то еще было подобное. Маргамонхийцам не нужно стимулировать сердце, а в сильноразвитом мире вряд ли эти аппараты причиняют кому-то беспокойство. Но здесь мы так тесно хороним клиентов «Долины» ради экономии места, что шум от кардиостимуляторов сливается и гремит, как ансамбль ударных инструментов. Должно быть, твоя тетя это заметила и неправильно истолковала.

— Точно! — крикнул я, обнимая моего испуганного спасителя. — Вот что за шум перехватили люди ПП своей разведывательной аппаратурой. Вот что они слышали, за этим они меня сюда послали. Какое счастье! Можно идти домой. Можно убраться из этого места. Мне уже не нужно оставаться в «Счастливой долине»!

Бэгвелл с сомнением посмотрел на меня.

— Но все-таки, — сказал он, — остается еще твоя тетя.

— Моя милая старушка, тетя Долорес! — ахнул я, не в себе от эйфории. Если бы она там была, я бы ее расцеловал, по крайней мере, попросил бы мистера Бэгвелла сделать это от моего имени.

— И этот ее культ. Он объясняет необычайное количество смертей в последние месяцы. Они начались примерно в то же время, когда она тут появилась. Во всяком случае, вскоре после этого.

— Вы же не хотите сказать… Вы же не имеете в виду…

— О нет, — сказал Бэгвелл. — На это даже твоя тетя Долорес не способна.

— Вы не знаете мою тетю, как я. Она способна на все.

— Может быть, но в данном случае ты ее переоцениваешь. Ты забываешь, что мои работники имеют дело со свидетельствами о смерти. И я доверяю нашему врачу. Все наши клиенты умерли естественной смертью. Я настаиваю. Это дело профессиональной чести. Нельзя хоронить людей как попало только потому, что такая у тебя работа. Тут требуется консенсус. Я хорошо помню, как однажды ко мне пришел ПП и попросил кое-что сделать. Нет, сказал я, ни под каким видом. У этого тела нет головы. Оно…

— Стойте! Как вы можете называть смерть из-за тети Долорес «естественной»!

— Но она же их не убивала. Я уверен. Есть медицинские данные.

— Тогда о чем беспокоиться? Я могу убраться отсюда, могу…

— Но, возможно, она подтолкнула их к могиле.

— Подтолкнула к могиле? Каким образом?

— Вспомни, это же слабые люди. Мы много говорим о взрослении и ничего о старении, но это неправильно, потому что взрослеем мы каких-нибудь двадцать лет, а потом пятьдесят лет стареем, теряя идеалы и надежды. Ты сам слышал прошлой ночью, эти люди прожили трудную жизнь. Затянутые в костюмы, они охотились друг за другом, грабили друг друга, эксплуатировали друг друга, постоянно испытывали ужас оттого, что кто-то может разделаться с ними, прежде чем они разделаются с ним. Шли на сделку с совестью, укладывали ее в прокрустово ложе производственной необходимости, действовали под диктатом компании и прибылей, приходя в отчаяние от мысли, что кто-то еще быстрее уложит в прокрустово ложе их самих. Они уже ни на что не способны. Они приехали сюда за покоем, затем, чтобы греться на солнце, болтать, отдыхать, наслаждаться тишиной. И что они получили? Шведскую стенку, гребной тренажер и надсмотрщиков, которые не спускают с них глаз. Им опять приходится бежать, только бежать не за прибылью, а от смерти, чтобы сердце по-прежнему тикало.

— Кажется, в этом смысле они справились, — сказал я, глядя на дрожащую кладбищенскую почву.

— Это ерунда. Причуда технологии. Дело в том, что они устали, растерялись и струсили. Это маниакальная гонка от инфаркта делает их уязвимыми. Стоило только кому-то вроде твоей тети Долорес вложить им в головы идею смерти, и все, они просто потеряли желание жить и опустили руки, сколько бы надсмотрщиков ни старалось их расшевелить. Проще говоря, они потеряли интерес к жизни. В большинстве своем нас заставляет крутиться только интерес.

— Откуда вы все это знаете? — спросил я.

Бэгвелл открылся мне с такой стороны, которой я в нем не подозревал. Видно, под присмотром Джеммы он проделал долгую дорогу. Он пожал плечами.

— При моей работе видишь много горя, как правило совершенно лишнего. Поэтому в какой-то момент ты останавливаешься и задумываешься. Именно потому, что я остановился и задумался, теперь я вместе с Джеммой. Как только сердце Артура остановилось, я подумал, надо воспользоваться моментом. С тех пор я ни дня об этом не жалел.

— Только не рассказывайте тете Долорес. Она вас никогда не простит. Так как же нам ее остановить? Разоблачить перед руководством?

— Сомневаюсь, что от этого будет какой-то толк. Возможно, ее уволят, но подумай, как они запаникуют. Они не остановят свою шарманку про здоровый дух в здоровом теле и так далее. А в конце концов додумаются до того, что праздное тело — больное тело, а в праздном теле больной дух.