Сборник Забытой Фантастики №3 - Эдвин Балмер

средних лет, расстелила на столе рядом с оригиналом изолирующий лист так, чтобы его края перекрывали друг друга. Компаньонка передал ей квадратную белую коробку, похожую на первую, и она встала на нее и материализовалась. Затем она подняла пьедестал и запустила купол пламени так близко к другому, что они смешались, образуя овал. Было очевидно, что только пламя может коснуться пламени. Огонь внезапно исчез, открыв старшую из двух маленьких фигурок, держащую младшую за запястье. Через мгновение обе они дематериализовались и полностью исчезли, оставив только оригинальный футляр из белой слоновой кости, стоящий на изолирующем листе.

Он горько упрекал себя за то, что не попытался защитить ее от ее собственного народа. Но он чувствовал бесполезность попыток сопоставить свои мозги с этими супер-амазонками. Он прекрасно понимал, что они могли бы уничтожить его в одно мгновение, если бы захотели.

Позже доктор попытался сделать рентген маленькой коробочки, но обнаружил, что она совершенно непрозрачна для самых сильных лучей, способных проникать даже сквозь тонкий свинец и более толстую сталь. Он не пытался зажечь пламя, опасаясь нанести неисчислимый ущерб силой, еще неизвестной на земле.

Много, много ночей он напрасно ждал возвращения своей гостьи, но, несомненно, ее друзья напоминают ей, что она принадлежит звезде мертвой любви и что отступления от правил быть не должно.

КОНЕЦ

ПОЮЩЕЕ ОРУЖИЕ

Бэн Проут

Страстное желание Феодора Келинева, чтобы его сын Йозеф стал музыкантом, было одной из тех незначительных причин, которые приводят к самым поразительным результатам. Его влияние на жизни отца и сына в тот решающий год Желтого Холокоста давно забыто, но это была настоящая причина, по которой два этих человека сыграли такую важную роль в роковой трагедии, последовавшей за азиатским вторжением 1945 года.

За три года до войны Йозефу исполнилось двадцать два. Он окончил Колумбийский университет с отличием по математике и естественным наукам. По настоянию отца он параллельно со своим университетским курсом изучал игру на скрипке. Но его сердце не лежало к этому искусству, и когда, наконец, он вернулся домой с желанным дипломом, Феодор лично взял на себя хлопоты по дальнейшему музыкальному образованию своего сына.

Двадцатилетний Феодор играл с Бостонским симфоническим оркестром. Виолончелист, он любил музыку со всем пылом, присущим поколениям польских мастеров. То, что у Йозефа не было такого сильного чувства к музыке, как у него, что он предпочитал вычисления и формулы хитросплетениям незапамятного полонеза, было самым тяжелым несчастьем для старика.

Йозеф, любивший своего отца и желавший доставить ему удовольствие, поставил перед своим блестящим умом неприятную для него задачу – научиться играть на скрипке. Он часами упражнялся со своим отцом за фортепиано, наставлявшего, увещевавшего, критикующего, в то время как его сын играл без чувств, как холодный механический автомат.

Однажды жарким августовским днем 1943 года Феодор достиг предела своей терпеливости. Йозеф не мог уловить дух финала, который заканчивался трелью высоких гармоник. Внезапно старик ударил обеими руками по клавишам пианино и закричал:

– Йозеф, ты ничему не учишься. Ты всегда делаешь это одинаково. Как глупый осел, ревущий на луну. О, если бы я только мог показать тебе. Сейчас. Позволь мне взять скрипку.

Старик встал и взял инструмент в свои тонкие, посиневшие руки.

Как и большинство виолончелистов, он умел играть на скрипке, хотя, привыкнув к более длинному диапазону виолончели, эта операция была для него трудной и часто гротескной. Однако он знал, что хотел услышать, и, когда он играл приближающиеся пассажи, на его лице появилась улыбка удовлетворения.

Вверх по эбонитовому грифу поднимались танцующие пальцы, в то время как смычок неуклонно выводил любимые тона. До трудного отрывка оставалось всего несколько нот. Феодор чувствовал, что делает это именно так, как ему хотелось, чтобы это сделал Йозеф, и впервые за несколько месяцев был по-настоящему счастлив.

Пальцы старика мягко потянулись к гармонике, созданной тем, что пальцы едва касались струны, вместо того чтобы сильно нажимать на нее. Но тут руки, привыкшие к ощущению более крупных струн, заколебались. Они стали блуждать. Смычок все еще скрежетал по тетиве, но не раздавалось ни звука.

Пот струился со лба Феодора, и румянец выступил на его заросших серой щетиной щеках. Но он продолжал.

Внезапно из инструмента вырвалась пронзительная нота. Странный писк ноты, который был таким тонким и резким, что заставил нервы звенеть.

И в то же мгновение произошла любопытная вещь.

Мать Йозефа, которая не была художницей, но прониклась любовью художника к красоте, во время путешествия с Феодором почти по всему миру собрала великолепную коллекцию венецианской стеклянной посуды. В коллекцию были включены две вазы, которые она ценила больше всего.

После ее смерти Феодор поставил их на рояль, так как находил это место, где им с наименьшей вероятностью причинят вред. Он знал им цену, и хотя он не в полной мере ценил их радужную красоту, он дорожил ими за то, что они ассоциировались с его женой.

Когда его нащупывающие пальцы извлекли эту странную гармонику из скрипки Йозефа, одна из драгоценных ваз треснула прямо надвое, и одна из половинок скатилась с края крышки пианино, звякнула по паре клавиш при падении и разбилась об пол.

Феодор был ошеломлен этим несчастным случаем. Но Йозеф мгновенно перешел к активным действиям.

– Отец. Ради Бога, не шевели пальцами. Попробуй сделать ту же ноту еще раз.

Феодор, пораженный просьбой сына, не пошевелил пальцами. Но он не решался протянуть смычком по струнам.

– Попробуй еще раз, говорю тебе.

В голосе Йозефа звучала та жесткая нотка движущей силы, которая заставляет людей бросаться на смерть по желанию лидера, и сопротивление старика было ослаблено чем-то вроде ужаса. Осторожно он попробовал ноту еще раз.

Другая ваза, которая, как надеялся Йозеф, рассыплется, зазвенела ответной нотой, но не разбилась.

– Черт возьми. Ты сделал это неправильно. Попробуй еще раз.

Но Феодор пришел в себя и отказался от дальнейших покушений на семейные реликвии. Вместо этого он начал оплакивать разбитую вазу.

– Твоя мать была очень высокого мнения об этой паре ваз. Что бы она сказала, если бы узнала, что одна из них разбилась? И я не смог показать тебе, как играть это место. Мне грустно, Йозеф, очень грустно.

Но Йозеф, по-видимому, не слышал. Он взял скрипку и потянулся к той же гармонике. Он обнаружил, что может заставить вазу звучать в такт ноте, но не может ее разбить. Он итал испытывать иные звуки на других предметах в