Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Эйзенхауэр подобрал высший командный состав операции, готовый выполнить волю главнокомандующего и понимавший его с полуслова. Его первым заместителем и правой рукой стал генерал-майор Марк Кларк. Военным флотом командовал британский адмирал Эндрю Каннингем. Сухопутными силами руководили британский генерал-лейтенант Кеннет Андерсон и американский генерал-майор Джордж Паттон, которого Дуайт буквально «отвоевал» у Маршалла, намеревавшегося держать его в резерве. Наконец, начальником штаба Эйзенхауэр назначил бригадного генерала Уолтера Беделла Смита, перед этим являвшегося секретарем Генерального штаба США. Жесткая хватка Смита, его нарочитая грубость вкупе с дипломатическим искусством (не случайно после войны он стал послом США в СССР) сделали его, как и Кларка, незаменимым. Смит решал оперативные вопросы, оставляя Эйзенхауэру только самые принципиальные, но и в этом случае являлся к командующему с обоснованными предложениями. Он постоянно находился в движении, казался неутомимым и молниеносно принимал решения. «Если бы у меня было десять таких Смитов, я просто купил бы удочку, занялся рыбной ловлей и всего лишь писал бы доклады на родину, каких великолепных успехов в ведении войны я добиваюсь»{218}.

Органичной составной частью штаб-квартиры были личные помощники. Среди них Дуайт, естественно, особенно выделял Кей Саммерсби. 34-летняя женщина, до войны работавшая манекенщицей, прочно вошла в его жизнь. Поскольку их отношения развивались на виду у всего штаба, а слухами полнится земля, они неизбежно очень скоро должны были дойти до жены, которую Эйзенхауэр не собирался покидать и которой писал, хотя бы по несколько строк, почти каждый день (всего за время войны Мейми получила от мужа 319 писем и записок). Дуайт решил написать жене о Кей, но так, чтобы она сочла женщину просто сотрудницей штаба.

То ли из-за того, что интонация письма в этот раз отличалась, то ли потому, что Кей была единственной женщиной в близком окружении Айка, супруга почувствовала неладное. Ее письма стали более прохладными, и Эйзенхауэру пришлось неуклюже оправдываться. В конце октября он писал Мейми: «Мне нравились некоторые [женщины, но я] никогда не вступал в связь ни с кем из них и не хочу, чтобы у меня была какая-то другая жена»{219}.

В то время и для британских деятелей, и для находившихся в Англии американцев любовные истории были делом обычным. Не было секретом, что специальный уполномоченный президента Рузвельта по делам ленд-лиза Аверелл Гарриман почти открыто встречался с Памелой Черчилль, невесткой премьер-министра. В штабе Эйзенхауэра знали, что у его помощника по вопросам психологической войны Чарлза Джексона была связь с Беатрис Иден, женой министра иностранных дел Великобритании Энтони Идена{220}. С явным подтекстом в популярном журнале «Лайф» была помещена фотография личного штаба Эйзенхауэра, на которой выделялась Кей Саммерсби — «хорошенькая ирландская девушка, которая служит водителем у генерала»{221}.

Возвратившись из Москвы, Черчилль настаивал на скорейшем начале операции «Торч». Того же желал и Эйзенхауэр. Он вместе с Кларком был приглашен в резиденцию премьера, который, сообщив перипетии своего визита, потребовал, чтобы высадка была осуществлена по крайней мере в двух стратегически важных районах — неподалеку от Орана и Алжире, столице одноименной колонии (ему было известно, что Алжир не входил в первоначальные планы Маршалла, считавшего одним из возможных районов высадки марокканскую Касабланку, расположенную далеко от главных стратегических пунктов). Эйзенхауэр писал Паттону: «Я чувствовал себя, как цирковая актриса, которая должна скакать на трех лошадях, не зная точно, где может оказаться каждая из них»{222}.

В конце концов под давлением Черчилля Рузвельт и Маршалл согласились с его принципиальной установкой на высадку в окрестностях Алжира и Орана, но сохраняли и третью цель — Касабланку на атлантическом побережье, которая должна была послужить дальним опорным пунктом на случай, если дела в Северной Африке пойдут не вполне удачно.

14 сентября на совещании с сотрудниками штаба Эйзенхауэр поставил задачи конкретной разработки планов высадки во всех трех районах и в очередной раз предупредил о необходимости повысить уровень дисциплины и подготовки войск, вплоть до «увольнения каждого командира, часть которого не соответствует стандарту»{223}.

Между тем положение в районе высадки, начиная с Гибралтара и завершая самими французскими колониями, оставалось неясным. Несмотря на активность разведки, намерения Испании так и не удалось выяснить. Что же касается Северной Африки, то, к величайшему сожалению Эйзенхауэра и его руководителей, оставалось уповать на вишиста Дарлана, так как заносчивый генерал Жиро «соглашался» на сотрудничество с союзниками только при условии, что он будет назначен главнокомандующим союзными силами на средиземноморском театре военных действий! Что же касается Дарлана, то в узком кругу он говорил о готовности сотрудничать с союзниками{224}.

Назначение Дарлана высшим администратором североафриканских колоний было крайне опасно в силу идеологических, политических, пропагандистских соображений: он был одним из виновников капитуляции Франции, инициатором антисемитского законодательства, жгучим недругом англичан{225}. Но при всей важности этих мотивов на первом плане у Эйзенхауэра стояла задача добиться максимального эффекта ценой минимальных жертв. А для этого надо было предотвратить сопротивление французских вооруженных сил, которые, он был почти уверен, последуют приказу Дарлана. Эйзенхауэр был убежден, что на него обрушится ураган недовольства общественности, прессы, политиков разных направлений, но, с согласия лидеров союзных стран, шел на риск во имя достижения военного успеха.

Овладение французскими колониями

Высадка была назначена на конец первой недели ноября. Главнокомандующий решил разместить свой штаб на Гибралтарской скале, нависающей над проливом. Эта заморская территория Великобритании занимает крохотное пространство — всего лишь шесть с половиной квадратных километров. Понятно, что в известном смысле со стороны Эйзенхауэра было авантюрой расположиться в укрепленных и оборудованных подземных пещерах, которые имела возможность захватить Испания.

Полет в Гибралтар был назначен на 2 ноября, но в тот день была нелетная погода, и вылет пришлось перенести на 4-е число. Хотя погода так и не исправилась, Дуайт приказал готовить эскадру к вылету. Пилотом был майор Пол Тиббетс, тот самый, который 6 августа 1945 года сбросит первую атомную бомбу на японский город Хиросиму.