Если он грешен - Ханна Хауэлл

— Но куда же ты собралась? У тебя нет денег. А Чарлз — твой опекун.

— У меня много родственников. Поеду к кому-нибудь из них.

— Чарлз этого не допустит. Он притащит тебя обратно.

— Пусть только попробует. — Пенелопа направилась к двери. — И берегись, сестрица. Здешние духи тебя не любят. — Зная, как неуютно чувствовала себя Кларисса, когда речь заходила о призраках, Пенелопа не смогла отказать себе в удовольствии уколоть ее напоследок.

Эштон поспешно спустился вниз и вышел из дома. Виконт приехал сюда, чтобы попить с Клариссой чаю, как ему было приказано, но сейчас решил, что нужен Пенелопе. Кроме того, он не был уверен, что сможет держать себя в руках, если встретится теперь со своей невестой. Когда Пенелопа говорила о мальчике, ярость, звучавшая в ее голосе, свидетельствовала о том, что речь шла вовсе не о шлепке. Эштон прекрасно знал: многие верят, что детей нельзя баловать, но его мать никогда строгостью не отличалась и он не мог бы сказать, что это плохо на нем отразилось.

Стоя у дверцы кареты, виконт дожидался, когда выйдет Пенелопа. Она не появлялась так долго, что Эштон чуть было не вернулся за ней в дом. Когда же она наконец появилась, он увидел сумку у нее в руках — очевидно, Пенелопа собирала вещи. Следовательно, она не шутила, когда говорила, что покинет этот дом. Эштон знал, что Пенелопа найдет где устроиться с комфортом, но Хаттон-Муры об этом не знали. И все же Кларисса не подумала остановить сводную сестру.

Тут Пенелопа его заметила, и Эштон, поклонившись, жестом пригласил ее в экипаж. Она колебалась всего лишь несколько секунд, затем подошла к нему, и он помог ей забраться в карету. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Эштон молча сел рядом с ней.

Когда карета тронулась с места, Пенелопа, чуть приоткрыв глаза, пробормотала:

— Зачем ты ждал меня? Откуда ты знал, что я там?

— Я видел, как ты вошла. — Он обнял ее за плечи.

— Ты подслушал наш с Клариссой разговор?

— Да, так получилось. И я прекрасно все слышал.

Пенелопа невольно улыбнулась. Гнев стал покидать ее, когда она собирала свои пожитки. Она почти совсем успокоилась, когда, заглянув в спальню Клариссы, забрала драгоценности матери. Пенелопа испытывала сейчас смешанные чувства. С одной стороны, ей было немного не по себе оттого, что она слишком рано сдалась, но в то же время она испытывала огромное облегчение, наконец-то избавившись от Сводных. Сводные — такое прозвище дали Чарлзу и Клариссе мальчики. Иногда мальчики добавляли к этому слову еще кое-какие эпитеты, но Пенелопа не могла их за это винить. Чарлз и Кларисса не были ее кровными родственниками, и она никогда не считала их близкими людьми. Они были всего лишь Сводными, и Пенелопа не хотела их больше видеть, даже говорить о них не хотела — по крайней мере до тех пор, пока не прогонит их из своего дома.

— Ты слышал, как Кларисса сказала, что Чарлз — мой опекун? — Пенелопа понимала, что должна высвободиться из объятий Эштона, однако не делала этого — слишком уж ей было уютно с ним рядом.

— Да, слышал. Мне кажется, тебе действительно следует отправиться к кому-то из родственников. — Ему не хотелось говорить ей об этом — ужасно не хотелось с ней расставаться. — Полагаю, тебе надо поехать к самому влиятельному из своих родственников, чтобы он мог защитить тебя от Чарлза. А к тому времени, когда он добьется помощи от суда, чтобы вернуть тебя, ты уже достигнешь совершеннолетия и освободишься от него. Он также мог бы утратить право опекунства, если это право передадут кому-то из твоих кровных родственников.

Пенелопа кивнула и тут же заявила:

— Самый титулованный из всех моих родственников — Модред. — Она сделала вид, что не заметила реакции Эштона — тот уставился на нее в изумлении. — Да-да, Модред Вон, герцог Элдервуд. Я отправлюсь именно к нему, если нет иного выхода. Не сомневаюсь, что он мне поможет. Однако присутствие мальчиков он может воспринять как серьезное испытание. Только не пойми меня превратно… Милорд — добрейший из людей, но ему трудно находиться рядом с другими, и я никогда не испытывала его терпения, принуждая общаться с мальчиками.

— Ходят слухи, что он читает мысли собеседников, — заметил Эштон.

— Но ты веришь в это не больше, чем в то, что я могу общаться с призраками, не так ли? — Пенелопа засмеялась, увидев, что виконт покраснел. — Да, он действительно может читать чужие мысли, но вовсе не так, как ты думаешь. Нельзя сказать, что сознание любого человека открыто для него словно книга — бери и читай. Но отдельные мысли он улавливает — особенно в тех случаях, когда мысли эти порождены сильными чувствами. Беда, однако, в том, что сильные эмоции далеко не всегда бывают приятными. И если поместить беднягу Модреда в комнату, заполненную людьми, то чужие эмоции его раздавят, а сознание подвергнется настоящему обстрелу обрывками мыслей. И тогда в голове у него будет стоять такой гул, что он не выдержит и сойдет с ума. Поэтому Модред постоянно живет в своем поместье с тетушкой Деб, усердно защищающей его от вторжений посторонних. Но ты, конечно же, не поверил ни одному моему слову, верно?

Эштон поцеловал ее в щеку и с улыбкой ответил:

— Я даже не знаю теперь, во что верить… Я ведь собственными глазами видел, как Септимус облегчил твои страдания, а доктор Прайн, судя по всему, верит в необычные способности молодого человека. Кроме того, Гектор утверждает, что способен безошибочно различать ложь. Не знаю, верить ему или нет, однако совершенно ясно, что он слишком умен и проницателен для девятилетнего мальчика. И я знаю, что все в «Хижине Уэрлока» верят в его таланты. — Эштон немного помолчал и, нахмурившись, добавил: — Уже много лет о твоей семье ходят всевозможные слухи, так что едва ли от них можно просто отмахнуться. Но я привык доверять только голосу рассудка. Пожалуйста, не обижайся… Мне нужны доказательства, понимаешь?

— И при всех наших талантах доказательства представить не так-то легко. Но не бойся, я не обиделась.

Ласковая улыбка Пенелопы оказалась для виконта слишком сильным искушением — искушением, перед которым он не смог устоять. Эштон обнял ее и поцеловал. Она тотчас же крепко прижалась к нему всем телом, и эта ее реакция возбудила его до крайности, так что кровь вскипела от желания. Увы, виконт не сумел взять себя в руки, у него не хватало силы воли, чтобы сказать себе «нет».

К счастью, карета в этот момент остановилась, и Эштон все-таки пришел в себя. Он заставил себя прервать поцелуй, хотя ему ужасно хотелось повалить Пенелопу на сиденье и взять прямо здесь, в экипаже. Ему было ужасно трудно совладать со своим желанием, так как он прекрасно понимал, что Пенелопа хотела того же. Желание изменило цвет ее глаз, сделав их ярко-голубыми, а щеки раскраснелись от страсти.