Отречение - Мария Анатольевна Донченко

равно не думала, что её настолько зацепит трёхдневное отсутствие былого ухажёра, что она будет отчаянно выяснять его фамилию…

Лосев, значит… Сергей…

Вооружившись телефонным справочником, Анна выясняла наличие Лосева Сергея в больницах Москвы.

Гражданин Лосев С.И. лежал в институте Склифосовского с огнестрельным ранением ноги, полученным в районе Останкино.

В неумело наброшенном на плечи халате девушка вошла в палату – и остановилась.

Увидев её, Сергей приподнялся на локтях и попытался неловко сесть, но мешала зафиксированная нога.

– Не надо, не надо, лежи, – быстро сказала Аня.

– Я не думал, что ты придёшь, – ответил он.

– Вот… пришла… – проговорила Аня, присаживаясь на край железной кровати, и замолкла. Сергей тоже молчал, не зная, что сказать. Потом спросил, понижая голос и косясь на соседей по палате:

– Наши все живы?

Аня прикусила губу.

– Артёмкиного приятеля убили, – сказала она шёпотом, – а остальные все… вернулись. Артёма милиция матери вернула.

Сергей поморщился, словно от боли.

– Мальчишек-то какого чёрта туда понесло, Ань? Эх… – он снова попытался придвинуться к девушке.

– Мальчишки ж… – эхом ответила она.

* * *

Свадебные торжества, назначенные на девятое октября, были отменены. Обстановка не располагала. Ни у кого не было настроения ни гулять, ни веселиться. Юля и Андрей шли в ЗАГС в повседневной одежде, в сопровождении только близких родственников да пары-тройки друзей из разгромленной оппозиции, шли, словно исполняя тяжёлую, но необходимую обязанность.

У соседнего дома, рядом со школой, ещё лежали несколько сломанных цветков – седьмого числа там хоронили ребёнка.

Было уже довольно холодно, облачно, и злой ветер срывал с деревьев листья и бился в ткань курток.

Расписались по-скромному, почти формально, выслушав дежурные поздравления от сотрудницы ЗАГСа.

Дома накрывала на стол Матрёна Петровна, а помогал ей Юозас, который все эти дни не покидал пределов двух квартир на лестничной площадке – никто из чужих не должен был знать о появлении постороннего человека.

Свадьба свадьбой, а чрезвычайное положение и комендантский час никто ещё не отменял.

Возле подъезда в сторонке стояли дети – обычно для них разбрасывали мелочь и конфеты, но подойти они не решались и шептались поодаль.

Шептались о том, что во время «путча» убили рыжего Мишку из углового дома, и ребята постарше знали – шила в мешке не утаишь – что классная руководительница хотела поставить на первом этаже школы фотографию в чёрной рамке, но директор строго запретил, велел завести новый классный журнал посреди первой четверти и пересадить учеников за другие парты.

Как будто и не жил такой человек на свете целых одиннадцать лет.

К ребятам подошёл Николай Зайцев.

– Держите, – он протянул им несколько зелёных тысячных купюр. Те сперва засмущались, но, как только первые ладошки потянулись за бумажками, осмелели и остальные. – И дуйте отсюда. Купите себе сникерсов и жвачек. И чтобы здесь я сегодня никого не видел, ясно?

Старший мальчик кивнул. Вслед за ним остальные развернулись и потихоньку пошли прочь, в сторону палаток.

* * *

На другой день после свадьбы провожали Юозаса на междугородний автобус.

Они стояли в стороне от других пассажиров.

– Обошлось всё, и слава богу, – приговаривала закутанная в платок и оттого выглядящая старше своих лет Ольга Алексеевна, просовывая в его большую ладонь пакет с пирожками.

– Уфитимся ещё, – отвечал гость, оглядываясь. – Это ше не послетнее фосстание. Толшно пыть нофое. Я уферен.

– Значит, ещё не всё потеряно, – то ли сказала, то ли спросила Юля. – Будет и на нашей улице праздник.

– Потошти, – вдруг обратился к ней Юозас за несколько минут до отправления автобуса, – если я тепе остафлю атрес, смошешь письмо отпрафить? Мештунаротное…

– Конечно, какой вопрос, – ответила Юля.

Он вытащил из кармана ручку и начал что-то быстро писать на клочке газеты, но вдруг остановился и смял клочок.

– Впрочем нет. Не нато. Спасипо. За всё спасипо, – он вскочил на подножку автобуса, вновь так и не решившись послать весточку матери и переступить черту, за которой оставались детство и юность, школа и армия, вступление в «Саюдис», знакомство с Мартой, отбор добровольцев для выполнения специального задания…

Юозас помахал рукой из окна провожавшим его.

Когда автобус тронулся с места, смертельная усталость охватила его. Только сейчас, почти неделю спустя, он понял, насколько был близок к смерти. И всё же силы высшей справедливости зачем-то снова оставили его в живых. И вот он снова едет домой, к Ксюше и маленькой дочке…

Домой? Namuose?

Юозас поймал себя на мысли, что впервые употребил это слово наедине с собой.

* * *

И снова поползли серые промозглые дни, похожие друг на друга и тягучие, словно сторублёвая жевательная резинка “Bubble Gum”, которую жевали несколько уроков подряд и которая давно утратила свой синтетический, псевдофруктовый вкус.

Прошло холодное и непраздничное седьмое ноября, которое Лужков милостиво разрешил отметить в Медведково – прошло под знаком случившейся трагедии, печально, странно, безнадёжно и непохоже даже на прошлый год.

В середине ноября выписали из больницы Сергея, и он, ещё хромая и опираясь на трость, продолжил свои ежедневные визиты к Ане Ермишиной. Но теперь, как показалось окружающим – впрочем, может и действительно показалось? – Аня встречала его с большей благосклонностью и даже с большей охотой доверяла дочку.

Тем более что через несколько дней после седьмого Матрёна Петровна уехала в Киев. Тринадцатого ноября исполнялось полвека со дня гибели её любимого, и она хотела встретить этот день если уж не у его могилы – это было невозможно, Виктор был похоронен в зоне отчуждения – то хотя бы вместе с подругой Алёной, которая тоже разменяла уже седьмой десяток.

Так что помощь с ребёнком была для Ани не