Отречение - Мария Анатольевна Донченко

уже отгремела буря отцовского гнева, и наказанный Артём, стыдясь сам себя, украдкой ронял слезинки на страницы учебника по математике и клетчатой школьной тетради, а Николай хмуро уставился в экран телевизора с надрывающейся дикторшей, опрокинув над стаканом пустую бутылку и выжимая из неё последние капли «Столичной».

Трубку взяла Юля.

– Прифет, – дрогнула акцентом мембрана, – я зфоню с автомата. Мошно к фам приехать?

– Юра, ты? – девушка искренне обрадовалась, что её новый знакомый объявился живым. – Конечно, приезжай. Ты успеешь до комендантского часа?

– Успею, – ответил Юозас. – Приету – всё расскашу. Спасипо.

Меньше чем через час гость, изрядно запылившийся и пропахший дымом костров – даже удивительно, как его в таком виде не задержали патрули – жадно глотал горячий чай за кухонным столом, покрытым клетчатой клеёнкой.

– Я фыфотил репят из Тома Софетов, – говорил он буднично, своим обычным спокойным тоном, – через коммуникации. Потом я не пошёл с ними, а поехал на автовокзал. Я хотел фзять пилет на автопус на Тонецк, но пилеты пыли только на тесятое октяпря, – добавил он извиняющимся тоном. – Мошно мне у фас переночефать? Хотя пы сефотня. На улице коментантский час…

– Что за вопрос, конечно! – ответила Юля и вдруг спохватилась, – А где ты сегодня-то ночевал?

– В теплотрассе, – ответил Юозас, – если я фас стесняю…

– Никого ты не стесняешь, – перебила его Ольга, – остаёшься у нас. Когда у тебя там билет? Десятого? Вот до десятого и остаёшься.

– Раньше нету автопуса, – виновато пояснил он.

– А если поездом? – спросила хозяйка и вдруг спохватилась. – Ты домой-то звонил?

– Зфонил, – кивнул он, словно не услышав первый вопрос, – сефотня с почты. Меня тома штут отиннадцатофо числа.

Накануне он действительно позвонил с автомата жене Ксюше, которая чуть было уже его не похоронила, глядя в телеэкран на события в Москве.

– Это хорошо, – вздохнула Ольга, – родные-то на Украине?

– Та.

– Мы сначала решили, что ты из Прибалтики, – вставила Юля, – Рижский ОМОН, вильнюсский, Чеслав Млынник… Не угадали?

– Я очень тафно там не пыл, – покачал головой Юозас, – семья на Украине. – и перевёл разговор на другую тему. – Когта фы ушли, я фернулся в Том, и уше когта начали стрелять, и все поняли, что это порашение, а фыхота уше не пыло. И мы стали уфотить лютей пот землёй. Сколько смогли. Уталось мне фыфести шестьтесят три челофека. Польше не уталось. – Он был явно расстроен этим числом.

– Это же очень много! – отреагировала на его рассказ Юля. – Мы с Андреем вообще думали, что ты… что ты мог погибнуть.

– Фитимо, ещё не фремя, – произнёс Юозас с полным безразличием, которое собеседники могли объяснить только страшной усталостью.

Не мог же он сказать девушке, что она приютила преступника, убившего, наверное, больше людей, чем Ельцин четвёртого октября, и что живёт он чужую жизнь на Земле…

– Ладно, – Ольга Алексеевна встала из-за стола и взглянула на часы – стрелки двигались к полуночи, – болтаем мы тут, болтаем, а тебе отдохнуть бы надо по-человечески. Спать ляжешь у соседки, там попросторнее. Ты не бойся, она свой человек, тоже была у Дома Советов, – торопливо добавила она, заметив беспокойство в глазах гостя.

Через несколько минут Ольга и Юозас переместились на кухню Матрёны Петровны, которая видела его третьего числа в колонне, и всё же Зайцева пояснила:

– Это тот самый Юра, который спас шестьдесят человек из Дома Советов…

– Плёхо, – грустно покачал головой Юозас. – Мало.

И потом уже, когда никто не мог его слышать, уронил совсем уж непонятную для посторонних фразу:

– Потому что отин к тесяти…

Матрёна постелила ему на своём диване, и он мгновенно заснул, едва коснувшись подушки колючей щекой.

…На следующее утро первой проснулась маленькая Надя и тут же криком подняла с постели мать и спавшую в её комнате Матрёну Петровну.

Юля пришла к соседям около девяти утра вместе с Андреем. Они уже не спали. Не спал и Юозас. Он стоял возле книжного шкафа и пристально разглядывал корешки подшивки журнала «Нефтяное хозяйство» за начало восьмидесятых годов.

– Интересуешься? – спросила она. – это Фёдора Петровича журналы, он инженер по трубопроводам, если разбираешься…

– Нет, нет, – быстро ответил Юозас, – я так… У меня фообще опразофания нет. Так получилось…

– Ладно, идёмте завтракать, что ли…

Аня шумно собиралась на улицу, тепло одевала дочку, завязывала ей шапочку, усаживала в коляску и всем своим видом пыталась показать, что происходящее в квартире её не касается.

Лифт быстро доставил её на первый этаж, и она распахнула дверь навстречу ветру.

На скамейке под козырьком подъезда судачили старухи.

– Нагуляла, – неслось ей в спину. – гулящая, что взять… И новый хахаль ходит…

Новый ухажёр…

Сергей…

Аня вздрогнула.

Сергей, появлявшийся прежде каждый вечер, не приходил уже три дня…

Она остановилась и обернулась назад, к подъезду.

Да что же это, в самом деле?

Подхватив на руки Надю и едва толкая коляску, Аня бежала обратно.

Остановившись перед дверью соседской квартиры, она жадно хватала ртом воздух, звоня к Зайцевым – и одновременно к себе.

Шорох за дверями отдавал тревогой – дни были непростые, и мало ли что мог означать звонок в дверь поздним утром шестого октября…

– Что такое? – Юля с Андреем выросли вдвоём перед нею, заслоняя проход в глубину.

– Где Серёжа? – спросила Аня, не узнавая своего голоса. – и это… фамилия его как?

– Какой Серёжа? – не сразу понял Андрей. – А, твой, что ли, Лосев? Так не знаю, после третьего октября не видели его…

Но Ане этого было достаточно.

Ещё несколько дней назад у неё была единственная любовь – Максим.

И вот она померкла… Но Аня всё