Полынь – сухие слёзы - Анастасия Туманова

– Ты как нас углядела-то? Вроде б тихо сидели…

– Снег вы поистоптали за овином, как с задворок пробирались, – сумрачно ответила Устинья, оглядываясь в поисках брошенного ведра. Оно закатилось в глубь овина, в темноту. Антип нашёл его первым, протянул Усте. Та, принимая ведро, со вздохом спросила:

– Тебе-то как не совестно, Антип Прокопьич? Уж на голову умней этих жеребцов, а туда ж за ними – девок по овинам стращать… А не ровён час, совсем худо с Танькой-то станется?

Антип яростно засопел, потёр кулаком лоб.

– Так ведь это… Кто ж знал-то… Ефимка сказал – пошуткуем только… Да и Танька ваша тоже куда как умна оказалась! Задрала подол да и уселась прямо перед овином голым задом светить! Кто её научил-то, недотыку?!

– Та и научила, которая вас сюда подманила! Ух! – Устинья бешено потрясла жердью прямо перед носом Антипа. – Акулька Клюкина зазвала? А?! Хорошую ты себе невестушку подобрал, неча сказать!

– Я к ней не сватался, – проворчал Антип. – То брёх один. Коль раза два на посиделках рядом сели, так уж и невеста?.. Языки ваши сорочьи…

Устинья, не слушая его, с сердцем швырнула свою жердь в снег у овина и, размахивая ведром, зашагала в сторону дома. Антип проводил её взглядом. Затем сокрушённо вздохнул; подняв жердь, аккуратно прислонил её к стене овина и, по-медвежьи переваливаясь, пошёл через зады прочь.

Пока примчавшаяся Шадриха приводила Таньку в чувство, Устинья за косу выволокла на двор Акулину и сразу же в кровь разбила ей лицо о мёрзлые ворота, а потом долго ещё молотила твёрдыми кулаками, повалив в снег и не слушая истошных воплей. На другой день Акулинина мать пришла ругаться к Шадриным. Агафья была в церкви, но в дверях гостью встретила Шадриха, которая очень тихо сказала ей несколько слов, после которых Фёкла разом притихла и засобиралась домой. А полчаса спустя высыпавшие на улицу соседи изумлённо наблюдали за тем, как растрёпанная Акулина с воем бегает по двору, крича: «Ой, матушка, убьёте!», а за ней, пыхтя, носится мать с метлой.

– Я те, лахудра, покажу! Я те в игры-то поиграю, косы-то повыдеру! Узнаешь у меня, в каком месте зори сходются, чёртова кукла! Теперь хоть домой не приходи! Тьфу, крапивно семя, взрастила на свою-то голову, кто тебя, холеру, только замуж возьмёт?!

История дошла и до Прокопа Силина, который шум поднимать не стал: молча и от души выпорол Ефима кнутом на конюшне. Ефим всё стерпел без звука, назвать тех, кто был с ним, наотрез отказался и допоздна просидел в стылой конюшне один, обхватив руками колени и хмуро глядя в потёмки. Уже поздно вечером в конюшню заглянул Антип.

– Вечерять-то тож не придёшь? Мать кличет…

– Не приду, – сквозь зубы сказал Ефим. – Ступай до хаты.

– Держи, – Антип сел рядом, сунул брату краюху хлеба, две луковицы. – Будя губу-то дуть на родителя: за дело, поди, огрёб.

– Ну-ну… Ты там тоже был, да что-то спина целая.

– Меня тятя тож раза три супонью на дворе вытянул, – вздохнул Антип. – Он же знает, что где ты, там и я, порознь не гулеваним. Ну, понятно, мне меньше досталось… Сердце всё на тебе сорвал.

– Игоше этой, Устьке, я припомню, – пообещал Ефим, отхватывая крепкими белыми зубами сразу половину луковицы и яростно работая челюстями. Один из ударов кнута пришёлся ему через лицо, и сейчас бровь со скулой вздулись багровым рубцом, из которого мрачно и зло выглядывал зелёный глаз. – Теперь из-за неё хоть на улицу не выходи, страмно!

– Брось, братка, – хмуро отозвался Антип. – Сами грешны, чего уж. Могло бы и впрямь бедой кончиться. И я дурак был, что тебя послушал.

Ефим, ничего не ответив, встал, бешено сплюнул и пошёл к лошадям. На пороге остановился и, не поворачиваясь к брату, пообещал:

– Я не я буду, коль эта сулема у меня не поплатится!

Антип, нахмурившись, хотел было что-то ответить, но брат уже ушёл. Чуть погодя Антип тоже поднялся, плотнее затянул кожух и вышел из конюшни на двор.

На сельской улице не было ни одного человека, и Антип в одиночестве дошёл до избы Клюкиных. Во дворе было пусто; только взъерошенная собака остервенело чесалась, гремя цепью возле своей будки, да мальчишка лет семи в отцовской, сползающей на глаза шапке, шёпотом ругаясь, отбивал топором от ворот намёрзшие сосульки.

– Ванька! – тихо позвал Антип, показываясь из-за забора и бросая мальчишке ржаную пышку. – Сестру покличь…

Топор упал в сугроб; Ванька ловко поймал пышку, тут же сунул в рот и кинулся в дом. Оттуда долго никого не показывалось. Антип терпеливо ждал, пряча руки в рукава и поглядывая на тонкий месяц в звенящем от мороза небе. Наконец, чуть слышно скрипнула дверь, и закутанная в платок фигура, крадучись, пересекла двор.

– Антип! Очумел ты, что ль?! – Акулина выглянула в калитку, испуганно посмотрела на него. – На што явился-то?! Я и без тебя нынче от матери отхватила, все плечи ноют! Коль она выглянет да нас с тобой увидит, – весь хребет мне переломает! А всё из-за Устьки этой, чтоб ей в канаве околеть!

– Небось, я ненадолго, – Антип сосредоточенно рылся у себя за пазухой, выискивая там что-то. Акулина ждала, зябко попрыгивая с ноги на ногу и с опаской оглядываясь на чёрную хату. Наконец, парень вынул аккуратно сложенный шейный платок, щедро украшенный красной вышивкой.

– Вот… Забери.

Акулина молча подняла на него глаза. Долго, тревожно смотрела в лицо. Антип отвечал прямым, спокойным взглядом.

– Пошто ж ты так со мною, Антип Прокопьич? – наконец тихо спросила Акулина. – Я от сердца дарила…

– Потому не надо нам с тобою боле видеться, – сдержанно сказал Антип. – Коли грешен в чём был – прости, а на вечерушках боле ко мне не садись, и я к тебе не пойду.

– Да как же… – Акулина всплеснула руками, на глазах её искрами в свете месяца блеснули слёзы, – Антип Прокопьич! Антипушка! Да как же можно этак?! Да кто тебе про меня набрехал чего?! У-у, девки-паскуды, языки паршивые, всё с зависти брешут, а ты!.. Ты-то пошто слушаешь?! У меня ведь ты один свет в окне, никого боле, ни к кому другому даже глазом не подходила, вот те крест истинный, да я…

– Я знаю, Акуля, – почти мягко перебил её Антип. – Я-то больше твоего виноват. Не надо было тебе вчера эту шутку с овинником придумывать. А мне слушать тебя.

С минуту Акулина молча, изумлённо хлопала глазами. Две слезы сбежали с её ресниц, покатились по щекам, но девушка их не заметила. Было ясно, что она ждала услышать что угодно – но не это.

– Антипушка, да ты выпимши, может?.. – растерянно спросила она. – То ж пустячок был, шутка глупая… Да разве можно из-за такого-то?..

– Можно. – Антип отвернулся. – Танька чудом с языком осталась, а Шадриха опосля говорила, что могло и сердце у ней лопнуть с перепугу. И как бы я потом на свете жил?