Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский

Лодку искали долго, 72 дня. К уже пройденным ею суткам добавили еще один полный срок автономности. Еда, питье на борту вторичны, главное мерило живучести — запас солярки. Нет топлива, нет и корабля.

Кроме продолжительности поисков, известно число самолето-вылетов — около 286, до восьми полетов в сутки. Самолеты-разведчики ТУ-95 РЦ были переброшены с Северного флота. Известно количество привлеченных кораблей: 36 вымпелов — два эскадренных миноносца, три тральщика, три сторожевых корабля, четыре подводные лодки, две плавбазы, вспомогательные суда. Одновременно поиск вели до 30 единиц.

Получается — за всю историю русского, советского и российского флотов никогда и ничего так долго и упорно не искали. Мега-спасание… Почему же дату начала небывалой операции упорно затирают округлыми фигурами речи?

— Я хорошо помню, как все закрутились, когда Кобзарь не вышел на связь…

Это слова Николая Затеева. Он бывший командир К-19, той самой «Хиросимы». После первой в СССР ядерной аварии каперанг в мыслях уже примерял робу «з/к» вместо госпитальной пижамы. Но академик Александров сумел убедить Хрущева, что экипаж действовал единственно возможным способом, проявил самоотверженность и спас корабль. Командир был прошен, в придачу к немыслимой дозе радиации получил орден и перевод в Главный штаб ВМФ. Николай Владимирович тоже привлекался к дежурствам на ЦКП. В роковую ночь было не его дежурство. Иначе этого не упустил бы известный флотский очеркист, вложивший в уста ныне покойного Затеева следующую фразу:

— С 12 марта начался массированный поиск.

Очерк, как известно, жанр художественно-публицистический, т. е. одной ногой стоящий в литературе. По-английски fiction. Фикция. То есть — выдумка, неправда.

12 марта 1968 г., вторник… На Камчатке. Но в Москве-то почти полсуток минус — был понедельник. Контрольную радиограмму: «Срочно отзовись!» отправили 11 марта. После утреннего доклада Горшкову. Он, и только он мог снять с Кобзаря «табу» молчания. Странно, кстати: многие американские источники именно эту дату считают гибельной для экипажа с Камчатки. И никаких комментариев: погибли 11-го.

«Командование флота сутки ждало этого донесения, — контр-адмирал Валерий Алексин писал в самом авторитетном, старейшем флотском журнале «Морской сборник». — Подождав еще сутки, по флоту объявили тревогу и начали поисково-спасательную операцию. В океан пошли надводные корабли, подводные лодки, полетели самолеты-разведчики».

Адмирал Алексин участвовал в операции. Будущий главный штурман ВМФ был в ту пору «штурманец»: лейтенант Алексин служил командиром электронавигационной группы на лодке К-99, однотипной с пропавшей. Нередко они стояли к борту борт у причала… но не в камчатской бухте Тарья, а в Золотом Роге, у ремонтной стенки Дальзавода.

Разве это не странно: зачем тянули с радиограммой почти 90 часов? Если с лодкой что-то случилось, реагировать надо было немедленно. А столица-матушка пропустила три сеанса связи, трое суток ждала «с моря погоды», неизвестно чего… Или — кого?

Вразумительный ответ, пожалуй, единственный: с 7 марта Горшков в Большом Козловском переулке не появлялся. И становится понятно, чего ждал флот и сутки, и вторые. И, фактически — с учетом разницы во времени, — третьи, о которых Алексин почему-то умолчал. Ждали — главкома. Любые иные мотивы попросту противоречат здравому смыслу.

Страна праздновала Международный женский день, который в 1968 г. пришелся на пятницу. Затем законные суббота и воскресенье. Совсем недавно, к юбилею Октября, советским трудящимся был дарован второй выходной на неделе. О том, что это никакой не подарок, а просто государство к своей же выгоде перетасовало на неделе 42 рабочих часа, — понимали единицы. Зато народ моментально вошел во вкус «уик-энда». Оказалось, чертовски приятно не ходить на работу два дня подряд! Военным оставили прежнюю неделю-«шестидневку». Но в войсках суббота сразу же стала днем негласно облегченным, на который старались не планировать ничего серьезного.

К 1968-му Горшков командовал Военно-морским флотом СССР уже тринадцатый год. Новенькая маршальская звезда на галстуке бриллиантовым лучистым блеском высвечивала его фавор и силу. Мог флотоводец дать себе маленькое послабление — «сквозной» праздник на все три дня, что было еще в диковинку? Отчего же нет? Для него и вопроса такого не было. Снял главком телефонную трубку на аппарате с гербом (другими, поди, и не пользовался!) — и сразу при исполнении, где бы не находился. Вопрос в другом. Замы не рискнули беспокоить патрона. Будь бы конкретно ЧП, тогда другое дело. А здесь непонятно что. Ситуация была тривиальная, обыденная, именно поэтому в молчании глубин заместители главкома ничего чрезвычайного не увидели. Или не захотели увидеть: сам нагородил запретов, сам расхлебывай? Так или иначе, Горшков не был своевременно информирован Главным штабом ВМФ о потере связи со стратегическим подводным ракетоносцем.

Первым на поиски потерявшейся подлодки вышел из Авачинской бухты морской буксир, и было это… 23 марта. Завидная оперативность — через 14 суток! Вот и объяснение, почему дата начала поисков утоплена во всякого рода адмиральских экивоках. Не тот пример, чтобы им воспитывать личный состав в духе морского братства и товарищеской взаимовыручки. Поисково-спасательная операция началась, когда не получили радиограммы Кобзаря о занятии квадрата патрулирования. Даже если он в этом квадрате находился, но не имел связи с управляющим командным пунктом, задачу он выполнить не мог и его патрулирование потеряло смысл.

На борту буксира СБ-43 находился заместитель командира 29-й дивизии подводных лодок 15-й эскадры, в состав которого входила К-129, капитан 1-го ранга (ныне контр-адмирал в отставке) Валентин Бец. Назначенный старшим в районе поиска, он собирал информацию от кораблей по УКВ, обобщал и телеграфировал в штаб ТОФ. Но обобщать было нечего. Слабая надежда, что аварийная субмарина, по каким-то причинам обездвиженная и лишенная связи, дрейфует где-то в надводном положении (поэтому-то и выслали именно буксир) быстро пропала.

«Не успели мы приблизиться к району, — вспоминает Бец, — где, по нашим расчетам, исчезла К-129, как над нами начали кружить американские патрульные самолеты «Орион». Надо отдать должное их пилотам: в крайне сложных метеоусловиях работали отлично, держались на предельно малой высоте. Нередко отдраивали иллюминаторы и ручкой нам махали. Буквально висели над нами все светлое время суток. И это вызывало определенное подозрение: с чего бы такое пристальное внимание к нашему скромному суденышку? Когда же через несколько дней в район подошли еще 11 наших кораблей, интенсивность их полетов стала еще большей… Между тем погода была не из лучших. Волнение моря было в пределах 8–9 баллов, к тому же постоянно висел туман. Мы прочесывали район на малых скоростях, 2–3 узла максимум. Вдруг за кормой на экране локатора появилась неизвестная цель. Мы делаем повороты — цель продолжает следовать за нами. Появилось предположение, что это иностранная подлодка. Тогда я, подозвав ГИСУ (гидрографическое судно) «Невельской» на голосовую связь, в мегафон проинструктировал его командира о порядке действий и мерах безопасности, после чего по радио открытым текстом передал:

— Обнаружил за кормой в 4 кабельтовых неизвестную малую цель. Выйти на визуальный контакт с ней. ГИСУ повернул к цели, кратковременно увеличил ход, а затем круто отвернул. Грубо говоря, попугал. Но цель сразу пропала и больше не появлялась».

Во сне офицеру чудился голос Кобзаря: «Валентин Иванович… Спасай нас!» На зов ночных галлюцинаций он вскакивал с койки и бежал на мостик… Обстановка на борту буксира была напряженной, на грани нервного срыва. Экипажам других кораблей экспедиции было проще, там пропавших лично не знали. А на этом искали сослуживцев, друзей…

Командиру 29-й дивизии контр-адмиралу Владимиру Ды-гало приказали на атомной лодке пройти весь маршрут бое во-го задания. Периодически давать подводные звуковые сигналы, всплывать под перископ, слушать по графику эфир — не вышла ли она на связь. Почти месяц бороздил глубины океана и атомоход с единственным грустным пассажиром Дыгало. Безрезультатно. Ни обломков, ни масляных пятен. «Каких-то следов не обнаружили и другие» — и поныне утверждает бывший комдив-29. Вообще-то это странно: на ТОФ есть АСС, специалисты-спасатели. Однако комдива посадили на подлодку, нач-штаба — на буксир, как нарочно, отослали на поиски тех, чьи показания больше всего интересовали правительственную комиссию…

«SSN-596 «Барб» паслась у советского порта Владивосток, когда начались эти неистовые поиски. Командир «Барб» Бернард Кодерер раньше не видел ничего подобного. Четыре или пять советских подлодок срочно вышли в море и начали активный поиск гидролокаторами. Эти подлодки погружались, всплывали на перископную глубину и снова погружались. Советские корабли словно забыли о бдительности, о скрытности поиска».