Они - Алексей Слаповский

Однако ответственность такая, что в случае чего — верный суд и верная тюрьма. А Карчин этого страха уже натерпелся. Поэтому он пробивался на прием в мэрию, надеясь на другое решение. И — луч свет в темном царстве — пробился, его приняли. Карчин, волнуясь, но сдерживаясь, честно все рассказал. Несчастный случай есть несчастный случай. Нельзя, чтобы из-за него рухнул такой проект. Один из лучших проектов этого года. Презентативный и репутационный проект для всех, включая городские власти.

Его выслушали, все понимая, кивая и соглашаясь, и сказали: кто против, но в чем, собственно, проблема? Проблема в том, ответил Карчин, что нужно объехать заново два десятка инстанций и заново поставить два десятка подписей. Которые, кстати, были уже поставлены. Что поделаешь, вздохнули в ответ, правила есть правила, заново так заново. И тут Карчин поступил неосторожно — от обиды и от негодования. Я знаю примеры, сказал он, когда эти правила корректировались. В том смысле, что звонка из мэрии было достаточно, чтобы... Ему не дали договорить и возмутились: вы что же, предлагаете нам закон нарушить? Надавить? Приказать? Мы не имеем права такими вещами заниматься! При этом и Карчин, и те, кто говорили это, прекрасно знали, что такими вещами мэрия занимается ежедневно и чуть ли не ежечасно. Но Карчин по каким-то причинам из этого круга привычных занятий вдруг выпал. Утратил вдруг доверие и авторитет. Стал в одночасье тем, для кого не стоит стараться. И он почувствовал себя в этот момент человеком из советской очереди, который был в первых рядах, но которого вдруг оттерли, он оказался последним и ему ничего не досталось.

Покровитель и благодетель Линьков тоже удружил: уехал отдыхать на десять дней в Марокко, на побережье Атлантики, а телефон, похоже, отключил, чтобы не отвлекаться от отдыха, или вовсе с собой не взял.

Обидел Ясинский, не взявшись сам за дело, а поручив его молодому и неопытному Шацкому. Шацкий, правда, сначала Карчину понравился, однако время идет, а результатов нет. И со стариком что-то у него там повисло, что-то не получается, и мальчишка вот исчез. Напугался, наверно, бродит где-то по городу.

Карчину очень не хотелось совершать новый круг (явно не почета) с документами на подпись, он не желал верить, что нет иного выхода. Надо еще раз поговорить с мальчишкой. Найти его, сесть с ним рядышком и без нервов, спокойно, по-мужски, сказать: слушай, брат, все понимаю, ты боишься, что тебя накажут, но вот тебе моя рука, вот тебе мои глаза, посмотри в них, поверь мне, как отцу: ничего тебе не сделают. Ты не деньги и бумажки украл, ты человека погубить можешь. Но ты же можешь и спасти. Подумай своей головой и совестью, надо тебе это? Черт с тобой, возьми деньги, но документы, брат, верни. Тебя взрослый человек просит, унижается, видишь?

Сказать это доверительно, искренне, обаятельно, с улыбкой, как это Карчин всегда умел, решая свои проблемы, и получалось почти всегда безошибочно, он знал, что умеет говорить с людьми, умеет говорить им приятные вещи, умеет проникнуть в их мысли и интересы.

И мальчик поймет, не может не понять. И все опять будет хорошо.

Карчин позвонил Шацкому.

12

Шацкий в это время сидел возле бассейна, пил сок и смотрел на Полину. Он часто приглашал девушек для первого знакомства в бассейн. Здесь все достоинства и недостатки кожи, фигуры, походки и пластики видны без прикрас. К тому же, как ни старается девушка держать голову над водой, он находит способ шутя заставить ее нырнуть, окунуться, чтобы смыть косметику (если она не водостойкая). Девушки сердятся, но дело сделано после такого умывания сразу понятно, что на самом деле представляет их лицо.

Полина ему нравилась все больше. Кое-какие изъяны, конечно же, были, но приемлемые, а раскраской для лица она, оказывается, совсем не пользуется. Это редкость в России, не желающей идти за феминистским Западом и тем более за строгим в этом смысле Востоком: женщины у нас как мазались, так и мажутся, разве чуть искусней, чем раньше.

Карчин, не здороваясь, спросил, появился ли пацан.

Шацкий ответил: скорее всего появился, хотя он пока еще не встречался с ним.

— Но это не столь важно, я думаю, — сказал Шацкий.

— Почему это?

— А почему мы решили, что родители ничего не знают и ни в чем не замешаны? Посудите сами: ребенок попал в тупик, все против него — и милиция, и мы с вами. Куда он бросится? К родителям, конечно.

— Думаете, он им признался?

— Предполагаю. Но предполагаю весьма твердо. Они делают вид, что ничего не знают, естественно. Но вы видели, как они живут? Для них десять тысяч, как для вас стать наследником миллиардера. Сумасшедшие деньги. Уверяю вас, присвоят и глазом не моргнут, да еще утешат себя тем, что сына спасают. Это я мать и этого кавказца имею в виду, приемного отца. И братик очень сомнительный. Экстремист такой по виду, я встречал подобных юношей. Сестра вряд ли замешана, но тоже прощупаю. Этим и занимаюсь сейчас вообще-то.

— И как она на ощупь? — даже в такой ситуации Карчин не утратил природного чувства юмора.

— Я не в этом смысле.

— Да понял, понял... Значит, родители могут быть заодно? Это новый поворот. Я как-то не думал...

На этом Карчин закончил разговор.

А Шацкий смотрел на Полину, которая не спешила вылезать из воды, чтобы сделать ей знак, когда она посмотрит в его сторону, и этим позвать ее: не кричать же через весь бассейн. Версию насчет соучастия семьи он придумал только сейчас, с хода, чтобы оттянуть время и успокоить клиента. Но, как хороший шахматист просчитывает до конца последствия самого нелепого хода, так и он, коротко, но мощно поразмыслив, решил, что в этой версии есть резон и прощупать в этом плане Полину действительно стоит. Хотя, с какой стороны ни посмотри, не его это дело. Его дело процессуальное: защищать людей по ходу следствия и суда, иметь дело с бумажками, математика, так сказать, не столько прикладная, сколько теоретическая — с практическими, однако, результатами. Но так уж повелось, что адвокаты сейчас в России обслуживают клиентов и как следователи, вернее, контрследователи, а заодно и агенты, а часто еще и бодигарды, то есть телохранители.

Но, глядя на Полину, он все это осмыслял сквозь чувство нарастающей жажды. Это в нем есть, к сожалению, неизвестно откуда взявшееся, накатывающее приступами, которые вполне можно сравнить с болезнью — и болезнью серьезной. Так иногда захочет кого-то — до жжения в сердце или, вернее, где-то в этой области, ибо сердце у него абсолютно здоровое. До нытья под ложечкой, до каменно-тяжелого напряжения в паху. Наверно, что-то подобное испытывают алкоголики, когда очень хотят выпить и готовы на все, чтобы утолить эту свою жажду. Судя по криминалистическим книгам, и серьезным, и популярным, что-то подобное возникает и у маньяков. Маньяк во всем нормален, но вот он видит объект, и все в нем начинает гореть, ныть и требовать: ему надо, ему смертельно необходимо это сделать. Шацкий иногда подумывал, не сходить ли к сексопатологу, ничего постыдного в этом нет. Постыдного нет, а все-таки унизительное что-то есть. Это будет означать, что он не в силах справиться с собой, а Володя вполне в силах. Но не сейчас — да и зачем? Объект легкий, это будет в удовольствие, почему нет?

А Полина все плескалась, плавая возле противоположного края, зная, что Шацкий хочет позвать ее и поэтому не глядя в его сторону. Она плавала, крепко сжав рот, чтобы в него не попала вода, сторонясь других пловцов и испытывая отвращение к этому бассейну и к этой воде, воняющей хлоркой, хоть они и пишут (рекламные плакаты при входе), что будто бы очищают воду какими-то серебряными фильтрами. Может быть — раз в год. И воду так же часто меняют. Полина чуть ли не въявь видит, как вокруг каждого плавающего тела колышется облако: и слюна, и чихи, и пот (капельки падают и плавают, как жир в бульоне...), и прочие выделения организма — все они тут, в этой воде, кишащей микробами.

У Полины в детстве умерла соседка и одноклассница Арина, сковырнув какую-то болячку и получив заражение крови, которое ее родители, люди безалаберные, пьющие, долго принимали за грипп и лечили высокую температуру большими дозами аспирина, вызвав «скорую» тогда, когда было уже слишком поздно.

Арина была не просто подруга. Она научила Полину играть в игру «муж приходит домой»: Полина была женой, Арина была мужем. Сначала Арина сердилась, что в доме не убрано и нет еды, обзывала Полину и понарошку била ее, то есть не больно толкала и пихала руками. Полина начинала плакать, тоже понарошку, Арина утешала ее и говорила: «сейчас займемся любовью». Раздевала Полину (перед этим заставив надеть на себя как можно больше одежды), раздевалась сама, и они подолгу обнимались, Арина при этом говорила «мужским» голосом что-то непонятное: изображала иностранный язык. Вскоре Полина поняла, почему: Арина привела ее к себе домой, когда родителей не было, засунула в видеомагнитофон кассету, и Полина увидела фильм про голых мужчин и женщин; мужчины раздевали женщин и начинали бесконечно долго ковыряться в них своими огромными отростками, ковыряться и стучать о женщин своими телами так быстро, что попы их прыгали, было смешно. В это время они и говорили иностранными голосами, что в игре пыталась изобразить Арина. Еще там были женщины, которые целовали и облизывали друг друга, как они с Ариной, это было не так смешно, скорее красиво. Полине тогда было лет пять, наверное (она сейчас не может точно вспомнить), и ей не было стыдно от игр с Ариной, наоборот, она ждала, когда никого не будет, чтобы позвонить Арине и позвать ее.