Тьма чернее ночи - Коннелли Майкл

По дороге в спальню он остановился и посмотрел на эстамп в раме, о котором говорил Маккалеб. Это была копия "Сада наслаждений" Иеронимуса Босха. Картина была у него давно – с детства. Поверхность была покоробленной и поцарапанной. Из гостиной в коридор картину перевесила Элеонора. Ей не нравилось, что она висит там, где они сидят каждый вечер. Босх так и не понял, в чем тут было дело: то ли ей не нравилась сама картина, то ли эстамп от старости потерял вид.

Глядя на изображенные на картине человеческие разврат и мучения, Босх думал, что следовало бы перевесить ее в гостиную.

Во сне Босх двигался в темной воде. Раздался звон, и он рванулся вверх сквозь тьму.

Свет горит, но все тихо. Стереосистема выключилась. Босх попытался разглядеть часы, и тут телефон зазвонил снова. Босх быстро схватил трубку с ночного столика.

– Да-а.

– Привет, Гарри, это Киз.

Его бывшая напарница.

– Киз, что стряслось?

– Ты в порядке? Ты какой-то... вялый.

– Я в порядке. Я просто... я спал.

Босх посмотрел на часы. Начало одиннадцатого.

– Прости, Гарри, я думала, ты работаешь, готовишься к завтрашнему заседанию.

– Я собираюсь встать пораньше и поработать.

– Что ж, сегодня ты хорошо выступил. Мы в отделении смотрели ящик. Все болели за тебя.

– Еще бы. Как у тебя?

– Нормально. Некоторым образом я начинаю сначала. Надо себя перед ними проявить.

– Не беспокойся. Ты обойдешь этих ребят в два счета. Точно как меня.

– Гарри... ты лучший. Я научилась у тебя большему, чем ты представляешь.

Босх запнулся, искренне тронутый ее словами.

– Спасибо, Киз. Тебе следовало бы звонить мне почаще.

Она засмеялась:

– Ну, я звоню не поэтому. Обещала подруге. Как в школе... Кое-кто интересуется тобой. Я сказала, что проверю, вернулся ли ты на поле боя, если ты понимаешь, о чем я.

Босх даже не задумался, прежде чем ответить.

– Не, Киз, не вернулся. Я... я еще не сдался. Еще надеюсь, что Элеонора позвонит или заедет и, может быть, мы помиримся.

– Успокойся, Гарри. Я просто обещала, что спрошу. Но если ты передумаешь... Дама очень приятная.

– Я ее знаю?

– Знаешь. Джей Уинстон из управления шерифа. У нас есть такая женская группа. Сыщицы. Сегодня мы болтали о тебе.

Босх не ответил. У него странно сдавило внутренности. Он не верил в совпадения.

– Гарри, ты где?

– Да-да, слушаю. Просто задумался.

– Что ж, не буду докучать тебе. И вот еще, Джей просила меня не называть ее имени. Понимаешь, она просто хотела спросить о тебе и тихонько прозондировать почву. Так, чтобы когда вы в следующий раз столкнетесь по работе, вы не оказались бы в неудобном положении. Не выдавай меня, хорошо?

– Хорошо. Она расспрашивала обо мне?

– Несколько вопросов. Ничего серьезного. Надеюсь, ты не против. Я сказала ей, что она сделала хороший выбор. Сказала, что, не будь я такой, какая я есть... ну, ты понимаешь... я бы тоже проявила интерес.

– Спасибо, Киз, – проговорил Босх, мысли его неслись вскачь.

– Ладно, мне надо идти. Уделай их завтра!

– Постараюсь.

Райдер повесила трубку, и Босх медленно поставил телефон обратно на базу. Внутренности сдавливало все сильнее. Он начал думать о визите Маккалеба и о том, что тот спрашивал и что он, Гарри, отвечал. А теперь и Уинстон расспрашивала о нем.

Он не верил, что это совпадение. Босху было ясно: его подозревают в убийстве Эдварда Ганна. А он дал Маккалебу достаточно психологического материала, чтобы тот поверил, что находится на верном пути.

Босх допил пиво из стоящей на ночном столике бутылки. Остатки были теплые и кислые. Бутылок в холодильнике больше нет. Он пошел за сигаретами.

22

Бар "У Ната" оказался крохотным, похожим на массу голливудских забегаловок. Днем там толкались закоренелые пьяницы, вечером – уличные проститутки и их клиентура, а ближе к ночи – татуированные типы в черной коже. В таком месте человек, пытающийся расплатиться за выпивку кредитной карточкой, становится мишенью.

Маккалеб поужинал в "Массо" – его внутренние часы требовали питания, пока не произошла полная остановка организма, – и понял, что попасть в бар "У Ната" сможет только после десяти. Поглощая цыпленка в кляре, он размышлял, стоит ли вообще тратить время на расспросы о Ганне в этом баре. Подсказка исходила от подозреваемого. Станет ли подозреваемый сознательно направлять следователя в нужном направлении? Вряд ли, хотя следует учитывать и опьянение Босха, и то, что он не догадывался об истинной цели визита Маккалеба в дом на холме. Подсказка вполне могла быть надежной, и Маккалеб решил, что следствие обязано отработать все следы, не пропуская ни одного.

Он вошел, и понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому красноватому свету. Когда в глазах прояснилось, Маккалеб заметил, что помещение наполовину пусто. Видимо, как раз "окно" между вечерними и ночными посетителями. Две женщины, чернокожая и белая, сидевшие в конце барной стойки, окинули его оценивающими взглядами, и Маккалеб увидел в их глазах вердикт "КОП" в тот же самый миг, как в его глазах мелькнуло "ПРОСТИТУТКИ". И в глубине души был доволен, что все еще выглядит копом.

Маккалеб прошел мимо них дальше в зал. Кабинки справа были в основном заняты. Никто из посетителей не потрудился даже взглянуть в его сторону.

Он подошел к бару между двух пустых табуретов и сделал знак барменам.

Откуда-то сзади гремела старая песня Боба Сигера "Ночные ходы". Барменша перегнулась через стойку, чтобы принять у Маккалеба заказ. Черный жилет на кнопках надет прямо на голое тело. Брюнетка с длинными прямыми волосами. Тонкое золотое колечко в левой брови.

– Чем могу служить?

– Информацией.

Маккалеб выложил на стойку фотографию с водительской лицензии Эдварда Ганна. Снимок три на пять из переданных Уинстон материалов. Барменша бросила взгляд на фото, потом снова посмотрела на Маккалеба:

– А что такое? Он же помер.

– Откуда ты знаешь?

Она пожала плечами:

– Не помню. Наверное, кто-то сказал. Ты коп?

Маккалеб кивнул и, понизив голос, чтобы музыка заглушила его, сказал:

– Вроде того.

Барменша, чтобы лучше расслышать, еще больше наклонилась над стойкой. Такая позиция открыла верх жилета, показывая небольшие, но упругие груди. На левой татуировка – сердце в колючей проволоке. Словно гнилое пятнышко на груше – не очень аппетитно. Маккалеб отвел взгляд.

– Эдвард Ганн. Он был завсегдатаем, верно?

– Да, частенько заходил.

Маккалеб кивнул. Ее слова подтверждали подсказку Босха.

– Ты работала на Новый год?

Девушка кивнула.

– Не знаешь, приходил ли он в ту ночь?

Она покачала головой:

– Не помню. На Новый год тут было не протолкнуться. Люди приходили и уходили.

Маккалеб кивнул на второго бармена – латиноамериканца, который тоже носил черный жилет без рубашки.

– А он? Как по-твоему, он вспомнит?

– Нет, потому как начат только на прошлой неделе. Я его дрессирую.

На лице девушки заиграла тонкая улыбка. Послышалось "Танцевать всю ночь", версия Рода Стюарта.

– Насколько хорошо ты знала Ганна?

Она коротко рассмеялась.

– Голубчик, в таком месте людям совсем не нравится болтать, кто они и чем занимаются. Насколько хорошо я его знала? Я его знала. Улавливаешь? Да, он заходил сюда. Но я понятия не имела, как его зовут, пока он не помер и люди не начали говорить о нем. Кто-то сказал, мол, Эдди Ганна ухлопали, а я говорю: "Что за Эдди Ганн?" Им пришлось описать его. Виски со льдом, вечно краска в волосах. Так я узнала, кто был Эдди Ганн.

Маккалеб кивнул. Он залез в карман куртки и вытащил сложенную газету. Бросил на барную стойку. Она наклонилась посмотреть, снова показав груди. Маккалеб решил, что она делает это нарочно.