Путь Никколо - Дороти Даннет

Он верно оценил гневный взгляд Феликса. Как ни странно, именно Феликса вся эта история привела в наибольшее неистовство. Его страстное вмешательство там, на причале, было, разумеется, порождено уязвленной гордостью и стремлением защитить свою мать, ее предприятие, а также Клааса, собственность этого предприятия. Сами по себе подобные чувства были для него внове. А о том, пытался ли он защитить Клааса просто как человека Феликс даже не задумывался, и был бы сильно оскорблен, если бы кто-то задал ему такой вопрос.

В то утро Феликс проспал, иначе при первых же лучах солнца вместе с Юлиусом и матушкой он отправился бы за Клаасом в Слёйс. Когда они вернулись, он не находил себе места и, путаясь у всех под ногами, проследил, как закутанное в покрывало, непривычно неподвижное тело переносят с баржи к воротам красильни, а затем на носилках — в домашние покои самой демуазель, а не в общую спальню, где, разумеется, было слишком шумно для раненого. Когда Тильда его сестра, расплакалась в голос, Феликс обругал ее.

Больше всего Феликса взбесило, что Клаас не желает или не способен говорить с ним, и что вскоре он вообще лишился чувств из-за начавшегося жара. И что именно Юлиусу как один лекарь, так и второй отдавали все распоряжения, и именно Юлиус с матерью сидели рядом с Клаасом и ухаживали за ним, когда было время.

Целых три дня перед носом у Феликса закрывали дверь. Несправедливо. Ему надо было кое-что узнать у Клааса. Когда на четвертый день он вновь принялся жаловаться, мать ответила ему с непривычной резкостью:

— Если он желает вытащить мозги Клааса через дырку в груди, то пусть пойдет и попробует, — сообщила она.

Феликс пришел в восторг. Нимало не смущенный, он устремился в комнату больного, едва не сбив на выходе горничную с подносом, а затем уселся на табурет рядом с лежанкой Клааса.

— Ну, кто это сделал? — он наклонился ближе. — Жаль, что ты не видишь свое лицо! Я принесу зеркало. Помнишь, один раз у нас протек чан, и вся ткань вышла такая серая, с желтыми пятнами?

Похоже, дела Клааса обстояли не так уж скверно, поскольку на щеках появились и тут же исчезли ямочки, и он ответил почти своим обычным голосом:

— Жаль, ты не видел меня вчера. Что случилось с Асторре?

— Предложил матушке руку и сердце, — отозвался Феликс. — Нет, правда. Я же не виноват, что тебе больно смеяться. Он сказал, что Лионетто опорочил ее честь, и теперь он обязан спасти положение.

— Она согласилась?

— Она сказала, что даст ему ответ в тот же день, что и Удэнену, — ухмыльнулся Феликс. — А ты и представить себе не можешь, как жаждет Удэнен на ней жениться! Ты знал? Он купил того черного парня. Ну, ты помнишь. Того самого, который достал кубок. Тот, что ты потом разбил, болван. Он купил черного парня и преподнес его в подарок матушке. Матушке!.. Слушай, ну я, правда, не виноват. Ты сам спросил! — с досадой воскликнул Феликс. — Позвать кого-нибудь?

Он с интересом наблюдал, как лицо Клааса сперва пожелтело, а затем вновь побледнело. Затем он помог Клаасу, когда того начало выворачивать наизнанку, — привычное дело для любого завсегдатая таверн, — после чего хмуро заметил:

— С тобой невозможно разговаривать, если ты будешь только плеваться.

Не открывая глаз, Клаас широко улыбнулся.

— Тогда расскажи мне что-нибудь грустное.

— Ансельм Адорне заходил сегодня утром, — выдал Феликс самую скучную, на его взгляд, новость. — А, и еще дважды приходила Мабели, так что теперь все знают, что вы с ней по-прежнему видитесь. И еще Лоренцо, и Джон. И Колард, который что-то говорил насчет пигментов. Если ты пообещал наши краски этим художникам, мать оборвет тебе уши.

— Пусть обрывает, — сонным голосом отозвался Клаас. — По крайней мере, это меня избавит от твоих рассказов.

— Да? А я специально пришел навестить тебя. — Феликс явно разозлился. Внезапно он осознал, что ушел далеко в сторону от основной цели своего визита. — А ты мне так и не сказал… этот ублюдок Саймон — это он сделал?

Клаас, не открывая глаз, сонно засопел. Феликс, уже привычный к подобным штучкам, заставил своего верного прислужника поднять веки простейшим способом: схватил его за волосы и с силой дернул.

— Саймон? — повторил Феликс.

— Понтий Пилат, — с кислым видом отозвался Клаас и больше не пожелал просыпаться.

При обычных обстоятельствах Феликс настоял бы на своем, но сейчас, к вящему своему изумлению, обнаружил, что Юлиус именно его, Феликса, обвиняет в том, что Клаасу сделалось хуже. В результате, до конца дня вожделенная дверь оставалась для него закрыта. Даже Тильда с Катериной попали туда прежде старшего брата.

Как уже верно кто-то подметил, Клаас был из той породы, что довольно быстро приходят в себя от любых увечий, и он отличался крепким телосложением. Кроме того, пусть и урывками, но ему доставалось внимание сразу двоих лекарей. В отсутствие Квилико нередко заходил Тоби, и почти всегда трезвый. Однажды оба они явились в одно время, ушли вместе и напились. На следующий день Тоби, усевшись на подоконник в комнате Клааса, небрежно поинтересовался:

— Откуда такой интерес к растениям?

Клаас, только что переживший очередную перевязку, полулежал на подушках, подобный гипсовому слепку с римских скульптур, с глазами круглыми, как две монеты. Пробитое легкое понемногу заживало, и дар речи вполне вернулся к раненому, а с ним и способность прекрасно имитировать других людей, к примеру, Квилико, которого Клаас повторял сейчас почти дословно, включая все греческие ругательства Тоби не сомневался, что во время их бесед Клаас точно также запоминает и его собственную манеру речи. Очень трудно было, разговаривая с Клаасом, стараться говорить естественно.

— Я просто пытался отвлечь его внимание, — пояснил пациент. — Чтобы он забыл про клизму. Лекари и красильщики могут без конца говорить о растениях. К примеру, вдруг мне понадобится краска для волос, а вам — любовный эликсир, или наоборот.

Разговаривать с Клаасом было все равно что ходить по зыбучим пескам.

— Я слышал, вы говорили о квасцах, — отозвался Тоби. — И это вполне естественно. Хирурги используют их, чтобы останавливать кровь, а красильщики — для закрепления цвета ткани. Знаешь, я тут навел кое-какие справки. Прежде чем туда пришли турки, квасцы только во Флоренцию поставлялись по триста тысяч фунтов в год. Для Arte delta Lana, для прядильщиков.

— Вот это да, мастер Тобиас! — потрясенный, Клаас покачал головой. Вид у него при этом был весьма довольный.

— Итак, — настаивал Тобиас. — Прежде всего остролист. Но у меня есть целый список, точно так же, как и у тебя, я уверен. Все те растения, которые можно отыскать в Фокее, где находятся квасцовые рудники.