Над «пугачевскими» страницами Пушкина - Реджинальд Васильевич Овчинников

в ЦГВИА. В делах канцелярии шефа казачьих войск генерал-аншефа Г. А. Потемкина обнаружен именной список уральских казаков, датируемый мартом 1776 г., в котором учтены рядовые казаки Леонтий и Михаил Пьяновы{369}. Имя «Дмитрий Пьяпов» в этом списке не значится.

Научная сотрудница Башкирского филиала Академии паук СССР И. М. Гвоздикова разыскала в одном из фондов ЦГА БАССР книгу ревизской переписи населения Уральского казачьего войска по VI ревизии, проводившейся в 1811 г., где имеется запись об отставном 69-летнем казаке Михаиле Пьянове[77] и его семье{370}. Имя «Дмитрий Пьянов» в этом списке не значится.

Отсутствие имени Дмитрия Пьянова среди уральских казаков, учтенных именным списком 1776 г. и ревизскими переписями 1811 и 1834 гг., вызвало вопрос: а был ли у Дениса Пьянова сын Дмитрий? Вместе с тем возникли следующие предположения: 1) Пушкин ошибочно назвал Дмитрием Михаила Пьянова, проходящего по учетным документам 1776, 1811 и 1834 гг.; 2) собеседником Пушкина был Михаил Пьянов; 3) Пугачев был посажёным отцом на свадьбе у Михаила Пьянова.

Последнее из этих предположений документально подтвердилось протоколом следственных показаний пугачевского секретаря и «думного дьяка» Ивана Яковлевича Почиталина. На допросе в Оренбургской секретной комиссии он рассказал, что, находясь в январе 1774 г. в Яицком городке, Пугачев выбрал «двух девок, который ему были нравны, и женил двух своих любимцев: меня — Почиталина и Михайлу Пьянова; свадьба была на щот Пугачева, и платье на невест положил он свое; моя жена — дочь казака Семена Головачева, которой убит, а Пьянова — дочь же казака Ивана Пачколина, которой ныне на Яике»{371}.

Показание Почиталина и данные о Михаиле Пьянове, содержащиеся в именном списке 1776 г. и ревизских переписях 1811 и 1834 гг., удостоверяют, что младшего сына Дениса Пьянова звали Михаилом Денисовичем, а следовательно, Пушкин, называя его Дмитрием Денисовичем, допустил ошибку в имени. Ошибка произошла, скорее всего, оттого, что Пушкин записал свою беседу с Пьяновым не сразу же в Уральске, а несколько недель спустя в Болдине, при доработке и дополнении текста третьей главы «Истории Пугачева». Прочие же факты биографии Михаила Пьянова, изложенные Пушкиным, соответствуют в основных чертах содержанию рассказа Почиталина (характер отношения Пугачева к семейству Пьяновых, его участие в свадьбе Михаила и др.). Почиталин называл Михаила Пьянова любимцем Пугачева, а его любовь можно было заслужить верной службой и преданностью. Пушкин с удивлением и, пожалуй, не без уважения отмечал непоколебимую привязанность престарелого Михаила Пьянова к памяти Пугачева, который по-прежнему почитался им не иначе, как «великий государь Петр Федорович» (IX, 373).

Нашлось документальное свидетельство об участии Михаила Пьянова в Пугачевском восстании. В августе 1774 г., когда преследуемый карателями Пугачев отступал со своим войском на юг, в безлюдную степь Нижнего Поволжья, и дело близилось к трагической развязке, генерал-майор П. С. Потемкин, действуя по полномочию Екатерины II, обратился с увещеванием к укрывающимся на Яике казакам-пугачевцам. Потемкин предлагал им сдаться властям, принеся «души и сердца с повиновением», обещал им исходатайствовать у Екатерины II помилование, угрожая вместе с тем, что «естли сие последнее объявление не приведет в раскаяние окаменелый в злости сердца, тогда над таковыми излиется уже весь праведный гнев монархини, и оружие ея величества умножится на истребление и казнь всех преступников»{372}. Многие из пугачевцев восприняли призыв Потемкина к капитуляции как последний шанс избегнуть наказания. Среди сотни казаков, явившихся с повинной к начальнику Яицкой секретной следственной комиссии гвардии капитан-поручику С. И. Маврину, был и Михаил Пьянов.

На допросе у Маврина Пьянов сообщил, что он «от роду себе имеет 22 года»{373}, происходит «из казачьих детей». При первом приступе повстанцев к Яицкому городку (18 октября 1773 г.) против них была отряжена казачья команда старшины А. И. Витощнова, где был и Пьянов. Но команда Витошнова почти в полном составе, включая и Пьянова, перешла на сторону Пугачева. Потом Пьянов был в походе пугачевского войска на Оренбург, при взятии Илецкого городка и крепостей Рассыпной, Нижне-Озерной и Татищевой, а позднее, в октябре — декабре 1773 г., участвовал в осаде Оренбурга, где «противу высылаемых из онаго команд в сражение употреблялся», В конце декабря того же года повстанческий отряд атамана М. П. Толкачева вступил в Яицкий городок и осадил находящуюся в центре, у собора Архангела Михаила, крепость, где засел гарнизон во главе с подполковником И. Д. Симоновым и верные властям казаки. В январе 1774 г. на помощь Толкачеву пришел из-под Оренбурга отряд атамана А. А. Овчинникова, а вслед за ним приехал и сам Пугачев, в свите которого был и Пьянов. В течение трех месяцев, с начала января по начало апреля 1774 г., Пьянов участвовал в боевых действиях при осаде в Яицком городке внутренней крепости, был «на приступах к воинскому ретраншаменту», который так и не удалось взять ни штурмами, ни голодной блокадой.

Когда в начале апреля 1774 г. руководители восставших узнали о движении к Яицкому городку корпуса генерал-майора П. Д. Мансурова, то отправили против него отряд Овчинникова, который вскоре потерпел поражение, после чего бежал через оренбургские степи и горы Южного Урала на соединение к Пугачеву в Магнитную крепость. Пьянов не ушел с Овчинниковым, а остался в Яицком городке с казачьей командой, по-прежнему содержавшей в блокаде городовую крепость, но «противу следующих сюда воинских команд не выезжал». А когда каратели «приближились к Яицкому городку, тогда, убоявся того, что он состоял з бунтовщичьей стороны, скрылся у себя в доме, где до сего времени тайно и пробавлялся». В августе 1774 г. он, «пришед в раскаяние, сам явился». Свои показания заключил заявлением, что за время пребывания в рядах восставших он «воровства, грабительства и смертного убивства не чинил»{374}.

Рассмотрев дело, Маврин записал в решении, что Михаил Пьянов «хотя и сам явился, но верные казаки донесли, что имел довольно случаю в прошедшую зиму явитца, следовательно, верил злодею, что государь», а посему он «сечей плетьми, приведен к присяге и написан без очереди на четыре месяца на дальныя форпосты»{375}.

При чтении этих документов обращают на себя внимание два обстоятельства. Первое — ни Маврин, ни «верные казаки» вполне обоснованно не поверили в искренность раскаяния Пьянова; 60 лет спустя это подтвердилось словами Пьянова в беседе с Пушкиным. На вопрос поэта: «Расскажи мне… как Пугачев был у тебя посажёным отцом?» — последовало: «Он для тебя Пугачев, отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Петр Федорович» (IX, 373). Второе — умолчание Пьянова о том, что он был одним из любимцев Пугачева и что тот был посажёным отцом на его свадьбе; умолчание понятное, ибо эти факты были бы