Пегас - Даниэла Стил

– Люблю тебя, – прошептала Кристиана едва слышно.

– И я тебя люблю, – ответил он одними губами, догнал сыновей и вместе с ними пошел к своему трейлеру.

– Все Марковичи очень хорошие, – прокомментировал Тобиас, чрезвычайно довольный приятным вечером и вкусной едой.

– А я обыграл Кристиану в карты! – торжествующе провозгласил Лукас, и отец рассмеялся.

– Молодец, – похвалил он. – Надеюсь, выручил хоть немного денег, ведь ее братья едва меня не разорили. Крепкие парни, ничего не скажешь.

– Она мне очень нравится, папа, – признался Лукас и сладко зевнул.

– И мне тоже, – негромко согласился Николас. Тобиас молча улыбнулся: он уже давно разгадал секрет. – Ну а теперь быстрее ложитесь спать, – распорядился отец, не желая продолжать разговор. Пять минут спустя, почистив зубы и надев пижамы, мальчики лежали в кроватях. Николас вошел в спальню, чтобы по обычаю поцеловать сыновей на ночь, и едва смог поместиться в крошечной комнате. Вернулся в гостиную и долго сидел, размышляя о вечере и о семье, в которой Кристиана выросла.

Они действительно были крепкими парнями, но в цирке этим никого не удивишь: слабые здесь не задерживаются. Играли по собственным правилам и уважали установленную в их деле иерархию. В цирковом мире считались аристократией – так же, как и он в своем прежнем мире. Принцесса и граф, подумал Николас. Закрыл глаза и представил Кристиану. Мысленно он всегда видел ее стоящей на спине Афины во время торжественного финального парада. О проволоке под куполом старался не думать, для него любимая превратилась в фею, летящую рядом на белоснежном липициане. В мечтах они бесконечно кружили по манежу на лошадях неземной красоты, крепко держась за руки.

Глава 14

В конце ноября, когда в Америке праздновали День благодарения, в Европе положение осложнялось с каждым днем. В Польше евреев принуждали носить желтую звезду Давида на груди или на рукаве, чтобы ни у кого не возникало сомнения в их происхождении. А спустя пять дней в стране было организовано первое гетто.

В Германии сразу после объявления войны начала действовать карточная система, впрочем, достаточно мягкая. Гитлер опасался, что суровые меры дурно повлияют на дух нации, а потому избегал резких ограничений. Еды и одежды пока было достаточно, а если чего-то заметно не хватало, то это топлива. По распоряжению фюрера евреи получали меньшее количество продуктов, чем граждане арийской расы.

Сразу после начала войны в стране прошла мобилизация, и теперь люди в военной форме появились повсюду, даже в тихой баварской провинции, где жили Алекс с Марианной. Недостатка в еде не ощущалось, а вот обогреть дом полагающимся им количеством топлива никак не удавалось. В каминах постоянно горели заготовленные из собственного леса дрова, однако в огромном замке гуляли сквозняки, и Марианна постоянно мерзла. Ходить в школу она перестала и проводила все время дома, занимаясь хозяйством и скатывая бинты для госпиталей.

Всех конюхов и грумов забрали в армию, так что Алексу с дочерью приходилось самим ухаживать за лошадьми. К счастью, помогали подростки с ферм, еще не достигшие призывного возраста. Тяжелая физическая работа занимала практически весь день, но это не пугало. Тревогу вселяло совсем другое обстоятельство: господина фон Хеммерле предупредили, что лошадей могут конфисковать на нужды вермахта. В поместье приехали два офицера, внимательно осмотрели животных и заявили, что гражданским лицам такие прекрасные лошади не нужны, тем более что страна находится в состоянии войны.

Марта по-прежнему кормила обильно и вкусно. На полагающиеся господам карточки она покупала все необходимые продукты – пусть и не столь отличного качества и не в таком количестве, как прежде, но все же вполне годные к употреблению – и готовила от души. Правда, бесследно исчезли такие важные деликатесы, как кофе, апельсины, бананы и шоколад. Зато мяса, яиц и овощей вполне хватало. Продуктовые карточки действовали даже в ресторанах.

Алекс впервые в жизни обрадовался, что у него нет сыновей и не надо никого отправлять на фронт. Марианну, к счастью, можно было держать при себе. Радовался он и удачному избавлению Николаса и его сыновей. Алекс яростно ненавидел Гитлера вместе с установленной им системой и знал, что Пауль фон Бинген относится к власти точно так же, особенно после вынужденной разлуки с детьми. Внезапно открывшаяся тайна матери Николаса лишила его семьи: теперь он одиноко жил в своем особняке в постоянном ожидании писем из Америки.

Алекс навещал Пауля почти каждый день и не мог не заметить, как тот изменился за год, прошедший после вынужденного бегства сына и внуков. Крепкий, полный сил, жизнерадостный человек превратился в раздражительного, желчного, сварливого старика, порицающего все, что происходит вокруг. Если Алекс почему-то не приходил, он несколько дней подряд ни с кем не разговаривал. Не хотел никуда ходить и ездить, а главное – утратил интерес к хозяйству и управлению поместьем. Помощников у него не было, а если Николас и мальчики не могли унаследовать фамильную собственность, то она полностью теряла для Пауля смысл.

Алекс относился к событиям ничуть не лучше, но был значительно моложе и надеялся увидеть послевоенную жизнь в мире без Гитлера. Пауль, к несчастью, мог представить только полное разрушение родины и окончательно потерял надежду увидеть сына и внуков. Долгие дни и бесконечные ночи превратились для него в череду кошмаров, где Гитлер одну за другой пожирал малые страны Европы, беспомощные против безжалостной военной силы. Перед Рождеством Алекс заметил, что отец Николаса жестоко кашляет. За последний год Пауль несколько раз болел, заметно ослаб и постарел. Алекс пригласил его провести рождественский сочельник в Шлосс-Альтенберг, однако тот почувствовал себя совсем плохо и приехать не смог. Перед праздничным ужином фон Хеммерле сам отправился к соседу и с ужасом обнаружил Пауля в бреду. Попросил экономку срочно вызвать врача, и та заверила, что сделает все необходимое.

– Он очень болен, папа? – взволнованно спросила Марианна, и отец кивнул. На ужин Марта приготовила восхитительное блюдо: курицу с овощами в фирменном соусе. Празднично накрытый стол заставлял забыть об ограничениях, хотя все продукты Марта купила по карточкам.

Из-за своего привилегированного положения Алекс считался в округе неприкосновенным, но, с другой стороны, от него ожидали моральной и материальной поддержки Третьего рейха. Марианна похудела и побледнела: помощь отцу в конюшне ее изнуряла. Днем девочка выполняла тяжелую мужскую работу, а по ночам замерзала в нетопленном доме. Трудности военного времени остро ощущались даже в их тихом краю, Алекс не на шутку беспокоился за дочь и боялся оставлять ее в непредсказуемой стране. Сейчас он почти жалел, что она не уехала в Америку вместе с Николасом и его сыновьями. Там Марианна, по крайней мере, была бы в безопасности, тем более что участвовать в военных действиях Соединенные Штаты не собирались. Франклин Рузвельт открыто об этом заявил, предоставив союзникам защищать Европу без малейшей помощи со стороны могущественной державы. Складывалась пугающая ситуация, всю важность которой Алекс отлично понимал, но обсуждать с Марианной считал неуместным.

По сравнению с реальностью рассказы Тобиаса о жизни цирка выглядели фантастическим сном. Трудно было поверить, что он действительно скачет верхом по манежу вместе с отцом и путешествует по стране, в то время как Лукас дружит с клоунами, а в финале представления выезжает на слоне. Ничто в ее тихом, унылом существовании не напоминало бурную, яркую жизнь друга, особенно сейчас, когда Германия воевала с половиной мира, а каждый день приносил новые горести. Вдобавок зима словно разозлилась на немцев и старалась их заморозить, а Тобиас писал, что во Флориде очень тепло. Цирк вернулся в Сарасоту, где мальчики ходили в школу и прекрасно проводили время. Читая счастливые письма друга, Марианна ощущала себя постаревшей, но в ответ не могла написать ни слова правды о гнетущей обстановке на родине, потому что цензура ни за что не пропустила бы неосторожные откровения.

– Да, по-моему, дело серьезное, – честно ответил Алекс на вопрос о Пауле. Хуже всего было то, что отец Николаса утратил волю к жизни. Он ненавидел все, что происходило в стране, страдал от вынужденной разлуки с семьей и понимал, что война закончится не скоро, а для него, скорее всего, конца кровавому безумию вообще не будет. За последние месяцы Пауль заметно похудел, потому что в одиночестве потерял аппетит и почти ничего не ел. Алекс опасался, что старик слишком слаб телом и духом, чтобы пережить бесконечную мучительную зиму.

– Надеюсь, скоро ему станет лучше, – негромко ответила Марианна, а после ужина, когда отец снова собрался навестить старшего друга, попросила взять ее с собой. Поначалу Алекс заколебался, опасаясь, как бы дочка не простудилась и не заболела сама, но потом все-таки уступил. Отправились они верхом, чтобы не тратить драгоценный бензин.