Деспот - Арина Арская

— Мирон Львович… — зажмуривается и краснеет стыдливой вишенкой.

— Да ты вся мокрая, — рисую круги под глухой стон.

Софья выгибается в пояснице и бесстыдно раскрывается под моей ладонью. Улавливаю легкий трепет ее плоти и уверенно проскальзываю в горячую щель.

Вздрагивает и всхлипывает. Нежные ткани сжимаются от вторжения, и я медленно веду пальцы из опухшей промежности к тугому колечку мышц. Смазываю густыми девичьими соками крепко сжатый анус.

Испуганно замирает. Едва сдерживаю себя от того, чтобы грубо и жестко взять Софью. И неважно в какое отверстие. Если она сейчас взбрыкнет, то меня точно накроет.

— Расслабься, Софушка.

Со сдавленным и сиплым вздохом жмурит глазки, и кольцо мускулов разглаживаются. Уверенным движением проникаю указательным пальцем до последней фаланги в узкую дырочку и веду рукой назад, чтобы вновь вторгнуться в теплые и тугие глубины. Софья тихо поскуливает, но не вырывается, подчинившись моим грязным ласкам.

— Мирон Львович…

Испуганно шепчет Софья, когда я проталкиваю два пальца. Сглатывает, и я проскальзываю до костяшек, вырывая болезненный и томный стон. Из нее ручьем течет смазка и тянется вязкими нитями к полу.

— Ах ты, маленькая шлюшка, — веду рукой назад, а затем в очередной раз вторгаюсь в срамную щель.

Софья тихо вскрикивает и закусывает губу, зажмурившись. Громкий стук, и сфинктер крепко сжимает мои пальцы влажными и скользкими тисками. Софья порывается встать, но я давлю свободной рукой ей между лопаток.

— Мирон Львович! — недовольный голос Марии Ивановны отдается спазмами во чреве моей жертвы.

Медленно веду пальцами по кругу разминая и растягивая анус стыдливо всхлипывающей Софьи.

— Софья у вас? — строго интересуется женщина за закрытой дверью.

— Да, Мария Ивановна, — спокойно отвечаю и дергаю рукой.

Пальцы обхватывают мягкие спазмы, которые нарастают и судорогами прокатываются по телу раскрасневшейся Софьи. Выгибается в спине, вскинув голову, и в немом крике раскрывает рот, царапая ноготками столешницу. Силки ее ануса слабеют, и она в слезах стыда прячет лицо в ладонях.

— Мирон Львович, — не унимается Мария Ивановна, — мне срочно нужна подпись!

— Оставьте документы на столе, — дрожащим голосом отзывается Софья, — я вам их занесу, как только Мирон Львович их подпишет.

Молча вытягиваю пальцы из трепещущей удовольствием дырочки и шагаю в уборную. Софья торопливо оправляет юбку, прикрывая колени, и смахивает слезы с пунцовых щек. Оглядываюсь, и она обиженно сводит брови вместе. А чего это мы такие недовольные?

— Вы извращенец, Мирон Львович, — хрипло и прерывисто шепчет.

— Софушка, ты мне чуть пальцы не сломала, пока кончала, — смеюсь и прищуриваюсь.

Вспыхивает и истерично стучит каблучками по паркету к двери. Ради этого сладкого стыда я и затеял игру с секретаршей-девственницей. Ты та еще потаскушка, Софья, и я с удовольствием оголяю твою развратную душу и познаю все ее яркие грани.

У двери она приглаживает волосы, поправляет юбку и щелкает замком. В кабинет врывается Мария Петровна, подобно неповоротливой медведице, и трясет каким-то документом:

— Мне срочно нужна ваша подпись!

Софья выхватывает из ее рук бумаги и тихо, но уверенно говорит:

— Я принесу, когда Мирон Львович подпишет. А подписи у нас ставятся в четыре часа после полудня.

— Но…

Софья пробегает глазами по документам и поднимает взгляд на Марию Ивановну:

— Почему отпуск Геннадия Рудольфича оформлен задним числом?

И краснеет при слове “задним”. Очаровательная крошка.

— Тут такое дело, — женщина отступает под гневным взглядом Софьи и жалобно смотрит на меня, — я совсем запамятовала. Мирон Львович, но не вызывать же человека из отпуска из-за моей ошибки. Он ждет отпускных. Собственно, поэтому я и пришла, чтобы бухгалтерия провела на счет оплату. Он уже в Анапе!

Будто мне не начхать на Анапу и чужой отпуск, однако наглость Марии Ивановны приправила жгучим стыдом шалость с крепкой задницей Софьи. Киваю, и женщина с улыбкой охает:

— Золотой вы человек, Мирон Львович!

Вытягивает из пальцев сердитой Софьи документ и, тяжело переваливаясь, шагает к столу.

— Минуту, Мария Ивановна, — скрываюсь уборной с ухмылкой, заметив загнанный взгляд Софьи на корзине под столом.

Вымыв руки, возвращаюсь в кабинет. Софья стоит мрачной тенью у двери и сторожит Марию Ивановну, которая из любопытства могла бы заглянуть в бумажный мусор. И каково бы ее было удивление, когда она отыскала бы в корзине белые трусики с насквозь мокрой ластовицей.

— Свободна, — сажусь в кресло, одернув полы пиджака, — и вызови ко мне Афанасия Петровича.

Зыркает на меня и капризно ведет плечиком, пытаясь скрыть смущение и растерянность. Посторонний человек чуть ли не стал свидетелем забавы с ее попкой на рабочем столе шефа. Интересно, это и есть ее предел дозволенного?