Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая

В двух шагах слева с земли вскочил Нечуй – двоюродный брат Равдана, четырнадцатилетний отрок. Он тоже мечтал зимой жить в лесу с вилькаями, но родители не пускали. Зато все лето он почти хвостом ходил на Равданом, и на перепелов они обычно охотились вдвоем – так сподручнее.

Напуганный перепел подпрыгнул – и его голова и плечи вошли в ячейку растянутой поверху сети. Нечуй тут же кинулся на добычу.

– Наш! – радостно закричал он. Сколько бы это ни повторялось, не надоедало никогда. – Не ушел!

Равдан встал и потянулся, рукавом смахнул со лба пот и налипшую мошкару. Взялся за мешок, где перепелов шевелилось уже с полтора десятка. Нечуй тем временем осторожно выпутывал добычу из сети.

И вдруг ахнул, будто увидел диво.

Равдан обернулся.

– Ты посмотри! – Брат в изумлении протягивал ему птицу, держа обеими руками.

Между загорелых, грубых, уже по-мужски широких ладоней отрока, среди оборванных травинок, был зажат белый перепел. Не серовато-желтый, рябенький, почти невидный среди травы, а белый, лишь чуть желтоватый. Чудо, мечта любого охотника!

– Ну, вот подвалило! – Нечуй поднял на Равдана восхищенный взгляд. – Теперь вся удача наша!

Поймавший белого перепела будет удачлив на охоте. Равдан усмехнулся и подошел к брату, взял птицу в руки. В груди зрело ликование. Мало того что добыча – еще такая, что обзавидуется все гнездо. И больше не будут говорить, что Краянов последыш удачи не принесет.

Впрочем, до старушечьей болтовни Равдану было мало дела. Он по жизни чувствовал себя охотником, и судьба подтвердила, что готова пойти ему навстречу.

Они возвращались домой уже под вечер, довольные, утомленные, но не спешили. Пару перепелов запекли на углях, разведя костерок на опушке, поэтому были не слишком голодны и не спешили. Все уже ушли: на поле не мелькали белые платки и пятна рубах на склоненных спинах, только на обочинах и в бороздах репища и льняника лежала грудами выполотая трава.

Вечерело, и хотя в длинный день перед Купалиями до темноты было еще далеко, в низких местах уже скапливались тени, будто серая вода. Над зарослями воспарял легкий туман, и казалось, будто под ветвями кто-то крадется. Нечуй боязливо озирался: наскочишь еще на русалок!

– Смотри! – Равдан показал брату на небо.

Тот повернулся. Солнце садилось, лучи его пробивались сквозь облака длинными золотыми полосами, и все вместе образовывало как бы женскую фигуру, вытянувшуюся от земли к небу – в серовато-белом облачном платье, с распущенными по голубизне прядями золотых волос, с распростертыми, будто для объятий, руками.

– Лада… – зачарованно пробормотал Нечуй. – Это она к тебе навстречу вышла.

– Почему это ко мне? – усмехнулся Равдан. – Ты тоже совсем жених!

– Что я? – Нечуй засмущался. – Ты же старший… Пока ты не женишься, и мне нельзя.

– Творила вон женился, меня не подождал.

– Я так не буду! – сурово сдвинул брови Нечуй, твердо решивший соблюсти обычай.

Равдан медленно кивнул. Так легко было увидеть и лицо в самой середине золотого сияния: приветливое, ласковое, с очами небесной синевы и румянцем заката. Сердце замерло. Возникло чувство, будто в этот миг что-то важное меняется в жизни. Белый перепел, а теперь – и сама богиня, вышедшая навстречу, будто жена-молодуха, встречающая вечером с поля… Ведь скоро Купалии – то время, когда приводят жен.

– Эй, орлы! – Вдруг кто-то встал на ополье и замахал руками. – Сюда летите, живее!

Оба парня обернулись и увидели тетку Тужилиху. Рядом с ней на грудах привядшего за день полотья виднелось что-то длинное, светлое. Кто-то лежал.

– Чуры вас послали! – кричала она. – Уж я ждала, ждала, хоть бы кто подошел, как вымерли все! Хотела уж сама идти, да как ее одну бросить в поле на ночь глядя!

Парни торопливо подошли. На кучах сорняков лежала Творилина молодуха – бледная, вспотевшая, с застывшим в неподвижных глазах испугом. Под рабочим передником-завеской из небеленого льна топорщился живот. По бабьим подсчетам, ее срок должен был подойти только через месяц, и она, как и другие женщины, продолжала ходить на все работы.

При взгляде на нее у Равдана сердце дрогнуло от жалости. Убор молодухи – высокий, расшитый, с белыми шариками из гусиного пуха на висках и красными «мохрами» из шерстяной пряжи, всякое лицо делает взрослым. Но сейчас он вдруг разглядел, что молодуха – моложе некуда, едва не ровесница Нечуя.

Мельком он заметил у нее на подоле мокрое пятно с расплывшейся кровью и быстро отвернулся.

– А ее, вон, прихватило! – Тужилиха размахивала руками, и на ее коричневом от давнего загара, морщинистом, но бодром лице отражалось беспокойство. – Идти не может, я ей говорю, приляг, передохни, пойдем потихоньку. А ей куда идти! Ноги не держат. А я ж ее на себе не дотащу! Послать бы кого домой, да кто тут? А самой пойти – как ее оставить, русалки враз утащат!

На бледном лице молодухи был начертан безмолвный ужас. Ей было больно и страшно, она понимала, что у нее начинаются преждевременные родины, – посреди поля, на исходе Кривой недели! Она и так встала на грань Нави, а еще и в поле, в такое время – она и ребенок были готовой добычей для русалок, разозленных необходимостью покидать земной мир.

Равдан только глянул на Нечуя, как тот уже бросил мешок с перепелами и стрелой рванул по тропе в сторону гнезда.

– Была б хоть второй раз, тут бы и родила, ничего! – продолжала разоряться Тужилиха. – Моя сестра как-то на теплой еще жарыни рожала, и ничего! Сынка Пепелюшкой так и кличут весь век.

– А этот будет Выполоток, – хмыкнул Равдан. – Или Полынька.

– Тебе бы смеяться! – нахмурилась Тужилиха. – Своя баба будет – тогда вот посмеешься! Да где тебе!

Равдан посмотрел на невестку и вздохнул.

– Может, я отнесу ее? – предложил он. – Не так уж тут далеко.

– Не трогай пока, пусть лежит. А там в баню свезем. Она мелкая – такие по два дня, бывает, в первый раз…

– Ну, хоть за водой схожу. – Равдан бросил взгляд на кринку, уже пустую, которую бабы брали в поле.

В это время у молодухи расширились глаза, а потом она испустила пронзительный тонкий крик…

Наконец приехал кол – повозка о двух больших колесах, тот же, на котором недавно возили навоз. С него только сняли грязный ящик и выстлали дно чистой травой. Молодуха к тому времени уже вопила не переставая. С колом пришел сам Творила: он весь день ходил с отцом, поправляя прясла, чтобы скотина не залезла в поля, и только теперь узнал, что жена не вернулась с прополки. С ним прибыли еще две бабы: Уксиня, мать Равдана, и Любочадица, ее четвертая по старшинству невестка. Но везти молодуху было уже нельзя. Младенец решил появиться на свет прямо здесь. Парней и Творилу бабы отослали подальше, велели развести три костра по сторонам, чтобы отгонять русалок, а сами стали смотреть, как идет дело.

Изредка поглядывая на них, озаренных светом костра, Равдан думал, что так же, должно быть, сидят тут, незримые, три суденицы со своими орудиями: веретеном и ножницами. То ли прясть начнут новую нить, то ли старую обрежут?

– А я всем им говорю: покрупнее девок-то берите! – долетал до него голос Тужилихи. – Вон она, ваша порода, вымахала!

Творила сидел бледный и несчастный. Дед Честислав, произведший на свет пятнадцать детей, был настоящим волотом, и все его потомки отличались высоким ростом. Бабы поумнее выбирали сыновьям таких же здоровых невест – мелкие уже не раз умирали родами, не в силах вытолкнуть крупных младенцев. Творила на прошлых Купалиях выбрал, какая глянулась. И вот… Крики роженицы сначала резали парням уши, они бы вовсе ушли, если бы не необходимость поддерживать огонь и отгонять русалок. Потом стало тихо.

– Слушай, – зашептал вдруг Равдану Нечуй. – Мы вот перепела нынче взяли белого. А что, если это… русалка была? Да еще самая главная?

Равдан посмотрел на него.

– А мы ее поймали, вот она и… – Нечуй кивнул в сторону женских фигур. – Отомстить хочет…

Равдан задумался. То, что утром было знаком удачи, могло обернуться предвестьем несчастья. Все, что ей принадлежит, Та Сторона окрашивает в белый цвет. Удача и беда – два конца одной палки, и не угадаешь, за какой схватился.

Творила вскинул голову. Про белого перепела он уже знал.

– Ты бы не… поговорил с ними? – Он умоляюще взглянул на Равдана. – Вызнай, правда ли русалки сердятся, чего хотят? Может, как-то можно помочь… – Он снова посмотрел в сторону костра. – Я тебе… сорочку новую отдам мою, на Купалии ж-жена приготовила.

Он даже с трудом выговорил слово «жена», будто боялся, что и этим навлечет беду.

– Куда мне твоя сорочка! – напомнил Равдан, который, будучи «отроком», не мог надеть рубаху женатого «молодца». – Ну, пойду…

Он тихо встал, отошел от людей и огней подальше в темноту луга и прилег на траву. Уже близилось утро, тьма была не полной, полупрозрачной: именно такой, сквозь которую проглядывает Навь.