Преодолей себя - Александр Ежов

Глава четырнадцатая

И вторую ночь Настя провела в лесу. Было холодно, но все же она уснула ненадолго, силы вернулись к ней, и она пошла. Голод терзал ее, но она отгоняла мысли о еде, лихорадочно думала о другом. Беспокоило, правильно ли идет: деревни попадались незнакомые, а расспросить кого-либо она не решалась, хотя и видела не раз людей издали.

После полудня она вышла из леса и увидела одинокий домик. Остановилась и стала наблюдать. Дом оказался жилым, возле него кудахтали куры, лаяла собака. Наконец на крылечке появилась женщина, спустилась по ступенькам и стала глядеть в ту сторону, где стояла Настя, махнула рукой — дескать, не бойся, подойди. И Настя подошла.

— Кто такая? Откуда? — спросила женщина. Она была еще не стара, лет за сорок, в глазах — любопытство.

— Из лагеря сбежала я,— призналась Настя. — Из того, что у села Любони.

— Это такую-то даль по лесам моталась! Проголодалась небось?— Женщина с участием смотрела на нее.

Насте показалось, что она должна помочь, должна показать дорогу, накормить.

— Вторые сутки во рту, кроме ягод, ничего не было. Совсем из сил выбилась...

— А куда путь держишь?

— В Большой Городец. Там родственники у меня.— Она хотела сказать, что там ее мать, но решила не говорить об этом из предосторожности.

— Ой, Городец отсель далеконько. Верст пятнадцать тебе шагать. А на дорожку кой-что дам. Подкрепись малость.

Женщина вынесла несколько вареных картофелин и ломоть хлеба. Настя жадно начала есть...

— Ты здесь не задерживайся,— предупредила хозяйка,— хошь и не кажинный день, все же к нам немцы заглядывают, иногда полицаи. На подозрении наш дом. Все думают, что мы тут партизан укрываем.

— А бывают партизаны?

Женщина подозрительно метнула взгляд на Настю и ответила неопределенно:

— Партизаны в лесу. А лес большой. Где они — ищи-свищи. А ты давай, с богом, иди от греха подальше.

— Спасибо и на этом,— сказала Настя и пошла в сторону леса.

Поев немножко, она быстрей зашагала вдоль дороги. Через полчаса вышла к большаку, из-за кустов стала наблюдать. Дорога была оживленной: по ней шли машины, грузовые и легковые,— на фронт отправлялось подкрепление. Пробежали мотоциклы с колясками, потом прошла санитарная машина. «Нет, надо подальше держаться от этих мест»,— решила Настя и снова зашла в лес. В лесу было спокойней, вроде бы он прочно защищал человека от постороннего глаза.

Настя незаметно для себя заблудилась: солнце скрылось за тучами — и она потеряла ориентир. Потом вышла на просеку и пошла по ней, думая, что эта просека куда-нибудь выведет. Просека привела на другую просеку, поперечную первоначальной. Настя пошла, свернув налево. Потом просека вывела на тропку, и она пошла по этой тропинке, петляющей в густом березнячке.

Не прошла и с полкилометра, как из кустарников выскочил белобрысый парень с автоматом в руках, перегородил дорогу.

— Кто такая? — пробасил парень. — Куда идешь?

Она сразу поняла, что это партизанский патруль. С радостью ответила:

— Своя я, своя!

— Это еще посмотрим, своя ли, чужая,— огрызнулся парень и начальственным голосом приказал: — А ну, давай иди... Проведу тебя куда следует, а там разберутся...

Настя с готовностью подчинилась приказу и покорно пошла. Партизан шагал сзади, и слышно было, как дышал ей в затылок, ствол его автомата касался ее спины, и все же она была счастлива, что наконец-то ее сопровождает не немецкий патруль, а паренек из партизанского отряда. Так шли они с полчаса, потом Настя оглянулась, спросила:

— Далеко еще?

— Не разговаривать! — рявкнул парень и для устрашения щелкнул затвором.

За поворотом встретился второй патруль, партизаны обменялись паролями. С тропинки свернули на другую, еле заметную тропку. Деревья стояли сплошняком, Настя была впереди и не знала, куда идти. Парень подсказывал:

— Направо. Налево. Чуть правей.

Она шла в предвкушении, что вот сейчас объяснится с партизанским начальством, а парень получит взбучку за грубость: ведь нельзя же так помыкать человеком, кричать, словно на врага.

Наконец они пришли. Возле деревьев были понастроены землянки, в одну из них и повел Настю патрульный. В землянке было просторно, за столом сидели

люди в гражданской одежде и о чем-то оживленно разговаривали. Когда патрульный привел Настю, все сразу повернули головы в ее сторону. Пожилой мужчина, сурово оглядев Настю, строго спросил часового:

— Где взял?

Парень ответил и пояснил, что прикидывается «своей».

— Проверим. Отведи ее в особый, к Гурьянову. Он разберется.

Через пару минут она была уже у Гурьянова. Особист был молод, черняв, невысок ростом. Он раскуривал цигарку и что-то оживленно говорил пожилому партизану, затем, посмотрев на Настю, сказал:

— Ты обожди, Прохорыч. Потом все обмозгуем. Сейчас займусь этой девицей.

Мужчина ушел. Гурьянов предложил Насте сесть. Самокрутку погасил и, не глядя на гостью, как бы мимоходом спросил:

— Фамилия?

— Усачева Анастасия.

— Значит, бежали?

— Из лагеря сбежала, из того, что возле деревни Любони.

— А каким образом удалось сбежать?

— Вы что, не верите?

— Нет, почему же. Возможно, было и так. А до этого лагеря где были?

— В тюрьме сидела.

— В какой?

— Известно в какой, в Острогожской.

— За что туда попали?

— Как за что? Работала разведчицей. А у немцев — переводчицей.

— Ну, бросьте, Усачева, сочинять. Вы знаете немецкий язык?

— Если б не знала, не работала бы переводчицей. Меня сам секретарь подпольного райкома Филимонов к ним работать заслал.

— Неужели? — спросил особист таким тоном, что она поняла: он ей не верит. И вдруг стало обидно, горло перехватили спазмы, и она чуть не заплакала.

— Не верите?

— У нас такая работа — приходится во всем сомневаться. — Он помолчал и добавил: — Мне хочется тебе поверить, Усачева, но не имею на то права. Не имею. Надо проверить. А пока проверяем, посиди под арестом.

Она оказалась в небольшой землянке, где стояли самодельный топчан, небольшой столик, чурбан вместо табуретки. У самого потолка светилось небольшое оконце. Здесь она и должна была ждать, пока там, наверху, выясняют, кто она.

Ждала день, другой, третий, а результатов никаких. И лишь через неделю позвал Гурьянов и, предложив сесть, сказал:

— Личность твоя установлена, Усачева. Возвращаться тебе в Острогожск и в Большой Городец нельзя. Будешь пока здесь, в партизанском отряде.

— А оружие когда получу? — спросила она.